В истории декабристского движения следствие и суд над заговорщиками занимает особое место. Тут уж столько мифов понакручено… Особенно этим отличились авторы художественных произведений шестидесятых-семидесятых годов. Любители эзопова языка, описывая эту тему, пытались уподобить следствие по делу декабристов политическим процессам тридцатых годов. Обличить таким образом «тирана», который повесил и законопатил на каторгу таких славных ребят.
Самое смешное, что сходство и на самом деле имеется. Как доказали сегодня историки, далеко не все «жертвы сталинских репрессий» были невинно пострадавшими. И показаний у них не выбивали. Они сами наперебой закладывали друг друга…
Но вернемся к декабристам и расставим точки над i. Эти люди совершили ГОСУДАРСТВЕННОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ. Они планировали насильственное свержение власти. В какой стране и в какие времена за подобные действия награждают ценными подарками? С декабристами же обошлись на удивление мягко.
С самого начала расследования Николай I сформулировал его принцип: «Моя решимость была, с начала самого, – не искать виновных, но дать каждому оговоренному возможность смыть с себя пятно подозрения. Так и исполнялось свято. Всякое лицо, на которое было одно показание, без явного участия в происшествии, под нашими глазами совершившимся, призывалось к допросу; отрицание его или недостаток улик были достаточны к немедленному его освобождению. В числе сих лиц был известный Якубович; его наглая смелость отвергала всякое участие, и он был освобожден, хотя вскоре новые улики заставили его вновь и окончательно арестовать. Таким же образом лейб-гвардии Конно-пионерного эскадрона поручик Назимов был взят, ни в чем не сознался, и недостаток начальных улик был причиной, что, допущенный к исправлению должности, он даже 6 генваря был во внутреннем карауле; но несколько дней спустя был вновь изобличен и взят под арест. Между прочими показаниями было и на тогдашнего полковника лейб-гвардии Финляндского полка фон-Моллера, что ныне дивизионный начальник 1-й Гвардейской дивизии. 14 декабря он был дежурным по караулам и вместе со мной стоял в главной гауптвахте под воротами, когда я караул туда привел. Сперва улики на него казались важными – в знании готовившегося; доказательств не было, и я его отпустил».
...
Впоследствии декабристы запустили в обиход благородную версию, согласно которой они честно признавались только в своих собственных подвигах, а товарищей не выдавали. На деле же все обстояло «с точностью до наоборот». Почти все, кто не был взят с оружием в руках и не явился сам, вели себя примерно так же, как князь Сергей Трубецкой. Сначала пытались оправдаться. Когда же видели, что отпираться бесполезно, то на следователей начинали изливаться такие потоки информации, что те записывать не успевали. Забавно, кстати, что многие печальники о счастье русского народа требовали вести допрос на французском языке!
Все их показания о своей роли в заговоре сводились в основном к знаменитой фразе: «не виноватая я!» А потом они со спокойной душой сдавали всех, кого знали. Тех, в чьем участии в заговоре декабристы были не уверены, сдавали тоже. Именно так вляпался в это дело Александр Сергеевич Грибоедов. Вожди – Оболенский, Трубецкой и Рылеев – заявили, что он входил в Северное общество. Сам писатель это решительно отрицал и скорее всего не лгал. Иначе бы историки нашли хоть какие-нибудь следы его участия: очень уж хотелось пристегнуть к декабристам и Грибоедова. Главный советский специалист по декабристам, академик М. В. Нечкина, выпустила книгу «Грибоедов и декабристы». На четырехстах страницах она тщетно пытается отыскать хоть одно реальное свидетельство о принадлежности писателя к тайным обществам. Но… На нет и суда нет. Вот и Следственная комиссия его оправдала, а в качестве компенсации морального ущерба Николай I велел вне очереди присвоить Грибоедову следующий чин и выдать премию в размере годового оклада. Кто спорит, писатель по образу мыслей был близок к декабристам и общался с ними. Но ему хватило ума не лезть в это дерьмо слишком глубоко.
Но это только один пример. Таких случайных людей оказалось немало. Именно потому, что подследственные называли всех без разбору – в том числе знакомых, приятелей и собутыльников. А ведь все это надо было проверить. Так что объем работы у Следственной комиссии рос, как снежный ком.
Стоит сказать несколько слов о методах работы комитета. Строго говоря, никаких особенных следственных действий не предпринималось. Допросы, очные ставки и изучение изъятых бумаг – вот, собственно, и все. Не было, допустим, попыток прошерстить свидетелей. Отработать связи. Не просмотреть, а всерьез проанализировать изъятые бумаги. Это азы следственной работы, известные еще древнеримским «ментам». Но факт есть факт: следствие велось очень поверхностно, потому-то многие тайны и связи декабристского движения так и остались в темноте. Что, кстати, позволило Михаилу Лунину «во глубине сибирских руд» злорадствовать: мол, копали вы, копали, а до многого так и не добрались… И уж точно – никому из подозреваемых не «шили дел».
В мемуарах декабристов значительное место отведено описаниям того, как их мучили звери-следователи. Все это рассказывается подробно, со слезами и соплями. Впоследствии весь этот скулеж был добросовестно переписан многочисленными историками. Вообще, своеобразная штука – психология таких вот революционеров. Они задумывали государственный переворот, обманом послали солдат под пули, покушались на территориальную целостность страны… но почему-то думали, что их за это слегка пожурят. Так, Следственная комиссия у А. Муравьева, барона Штейнгеля и многих других именуется «инквизицией». А почему? Когда арестованных водили на допросы, им на время пути закрывали лица. Черт его знает зачем – какие-то отголоски средневековой романтики. Часто допросы проводились ночью. Непорядок, конечно. В сегодняшней России, к примеру, это запрещено. Но, с другой стороны, – они сами были виноваты: столько людей насдавали, что разобраться с ними никакого дня не хватало. Ну и, конечно же, «иезуитские методы дознания». Без смеха читать возмущенные описания этих самых методов невозможно. Неудачливых заговорщиков возмущало, что с ними играют «нечестно». Задают неожиданные вопросы. Переспрашивают. Ведут длительные допросы с рваным ритмом. Играют в «доброго и злого следователя». Лгут: «все уже сознались». Обычные следовательские приемы.
А чего они хотели? Чтобы Следственная комиссия дала им возможность спокойно и обстоятельно отовраться? То есть логика их была следующей я могу юлить, врать и изворачиваться, а следователь обязан вести себя, словно в Английском клубе.
Что бы эти ребята запели, попадись они в руки капитана Ларина и старшего лейтенанта Дукалиса…
Порой инфантильность декабристов поражает. Вроде бы взрослые люди, офицеры. А вот Александр Муравьев никак не мог понять, что надо отвечать за свои поступки. Он искренне недоумевает: за что же нас судят? Ну, решили заговор устроить… Простите, дяденька, мы больше не будем!
...
...был вопрос, который крутили настойчиво и упорно. Как в мемуарах писали декабристы, «роковой вопрос» – план цареубийства.
Сегодня либерально настроенные авторы много кудахчут по этому поводу. Мол, хорошие ребята просто болтали спьяну, а их сразу – кого на каторгу, кого на эшафот.
Мы уже знаем, что не только болтали. К тому же за подобную «болтовню» в те времена очень круто разбирались во всех странах. Так, в Великобритании полковник Эдуард Маркус Деспарди и его друзья любили на досуге поговорить о либеральных реформах. Эти люди и на самом деле только говорили. Но в 1807 году их казнили ВСЕХ. И, кстати, не особенно гонялись за доказательствами вины. В отличие от российской Следственной комиссии, в Британии в таких случаях действовала презумпция виновности. Что делать – время было такое.
...
Гнуснее всех в этой компании выглядят Сергей Муравьев-Апостол (которого иные историки называют «святым») и его приспешники. Ладно бы сдавали друг друга. Но они легко и просто называли имена солдат, которых привлекли.
«Самый тяжелый грех декабристов: они выдавали солдат. Даже Сергей Муравьев, даже славяне все рассказали о простых людях, слепо доверившихся им» (М. Цейтлин).
Мы уже неоднократно могли убедиться, что солдаты для этих «народолюбивых» господ были пустым местом. Быдлом, которое должно слепо умирать ради осуществления их великих замыслов. Вот это и делает декабристов такими своими для всех последующих поколений русской интеллигенции.
Сенатская комиссия работала ударными темпами. К 26 мая рассмотрение дел было закончено. Всего в поле зрения комиссии попало 579 человек. Однако большинство из них отделались легким испугом. Официально оправдание звучало: «Высочайше повелено оставить без внимания». Тем, кто был вообще ни при чем, выдавали «оправдательные аттестаты». А некоторым, как Грибоедову, даже компенсировали доставленные неприятности. Во всяком случае всем полностью оправданным выплачивали солидные «прогонные» (деньги на проезд плюс «суточные») для поездки до места службы или жительства. «Оставлены без внимания» были и те, кто принадлежал к тайным обществам, но никакого участия в их деятельности не принимал. Особенно это касалось членов Союза благоденствия. Если не имелось доказательств, что подследственные знали «сокровенную цель», то их не преследовали. Забавно, что кое-кто потом снова вляпался в уголовщину. Так, член Союза благоденствия Феофил Панкратьев, выпутавшийся из истории с декабристами, в 1840 году попал под суд за злоупотребления на таможне.
С Северным и Южным обществами получилось не так просто. Хотя «оставляли без внимания» и тех, кто состоял в этих структурах. Но здесь к большинству из замешанных в заговоре применялись, говоря современным языком, административные наказания. Кого-то турнули со службы, других – перевели из гвардии в армию. Иногда с распоряжением «докладывать о поведении». Некоторых заключали на несколько месяцев (до полугода) в крепость, а потом, поскольку почти 80 процентов фигурантов по делу было военными, – направляли для дальнейшего прохождения службы.
Полностью виновными было признано 115 человек. 3 июня начал работу Верховный уголовный суд.
Вообще-то суда в современном понимании над декабристами не было. Верховный суд лишь выносил приговоры. Но не стоит проводить аналогию со сталинскими «тройками», как это часто делают поклонники декабристов. Приговоры декабристам выносила солидная компания, состоящая из 68 человек. В его состав входили члены Государственного совета (17 человек), сенаторы (35), члены Святейшего Синода (3) – эти категории носили название «сословий», а также лица, специально назначенные императором (13 человек). Причем приговор каждому обвиняемому выносили всем коллективом. Все решали голосованием, что, конечно, чрезвычайно затрудняло работу. Если бы Николай хотел сделать все четко и быстро – зачем ему городить такой огород? Очевидно, что император стремился придать процессу легитимность. Дело в том, что такая структура суда соответствовала традиции, сложившейся в России в XVIII веке. Именно так судили важнейших государственных преступников, например Пугачева и его сподвижников.
Другое дело, что декабристов подобные методы несколько ошарашили. Как я уже говорил, они до конца верили, что с ними станут цацкаться. Не стали.
В воспоминаниях заговорщиков повсеместно присутствуют жалобы на правовую неграмотность как членов Сенатской комиссии, так и суда. Это верно. Да только в тогдашней России понятие «юридическая грамотность» было относительным. Дело в том, что положение с законами в Российской империи первой четверти XIX века было просто «аховым». В них сам черт мог сломать не только ногу, но и голову. Формально действовало Соборное уложение… 1649 года! К нему подверстывались законы, изданные Петром Великим, – такие как Воинский регламент и Морской устав. Согласно этим – никем не отмененным – правовым нормам ВСЕХ обвиняемых следовало построить в колонну по четыре и под барабанный бой вести на эшафот. Но для XIX века это было бы все-таки чересчур. В этом еще одна причина столь многочисленного судейского состава: судьям приходилось назначать наказания, не опираясь ни на какие правовые нормы. В таком деле необходимо «привлечение общественности», а то потом не отмоешься от упреков в неправедном суде.
Для удобства всех обвиняемых разделили на одиннадцать разрядов – по степени вины. Точнее, на двенадцать. Самые «крутые» были «вне разрядов». Потом долго тасовали имена. В конце концов получилась более или менее стройная картина. В «высшую категорию» вошли пятеро: Пестель, Сергей Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин, Рылеев и Каховский. О последнем и говорить нечего – по нему веревка плакала горькими слезами, хотя бы за двойное убийство. Не говоря уже о намерении убить императора, что по тем временам было еще страшнее. Пестель, как сказано в материалах следствия, был «душою» заговора. Рылеев – непосредственным организатором попытки государственного переворота. Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин руководили мятежом и были взяты с оружием в руках. Все справедливо. Хотя отнесены они были к самым опасным преступникам с формулировкой «имел умысел на Цареубийство».
Вообще-то члены Высшего уголовного суда приговорили к смертной казни 36 человек. Пятерых названных и всех, отнесенных к I разряду.
«Высшим» полагалась страшная смерть.
Существует миф, что все решал Николай I, а суд только изображал бурную деятельность. Это не так: споры шли жаркие. В Высшем уголовном суде сформировались два полюса: «патриотов», стоявших за наказание по полной программе, и «филантропов», выступавших за гуманизм.
Никто не сомневался, что «первая пятерка» должна покинуть этот мир. Вопрос стоял: каким образом. Вот результаты голосования по обвиняемым «вне разрядов»:
2 человека высказались за «постыдную смертную казнь». Еще двое – не указали, каким образом казнить. 19 человек предлагали четвертование (как Пугачева) – «четвертовать, голову воткнуть на кол, части тела разнести по четырем частям города, положить на колеса, а после на тех же местах сжечь». 44 судьи предлагали четвертовать просто, без затей. Именно такой приговор и вынесли.
Но чем «ниже» были разряды, тем более расходились мнения. Видов наказаний предлагалось все больше. Да и в смысле тяжести кары полюса все более удалились друг от друга. Вот пример голосования по VIII разряду:
– лишение чинов и дворянства, вечное поселение;
– лишение чинов и дворянства, ссылка на поселение;
– лишение чинов и дворянства и вечное поселение в Сибири при условии, что государю будет угодно даровать преступникам жизнь;
– каторга (без указания срока);
– лишение чинов и дворянства, ссылка в Сибирь;
– политическая смерть;
– вечная каторга;
– лишение чинов и дворянства с разжалованием в солдаты;
– лишение чинов и дворянства с разжалованием без выслуги (не оговаривая отдачу в солдаты);
– лишение чинов и дворянства, заточение на 10 лет;
– лишение двух чинов, заточение в крепость на 5 лет.
Как вам такой разброс? От «пятерки» до вечной каторги.
В итоге 15 декабристов, проходивших по этому разряду, были приговорены «к временной ссылке в каторжную работу на 4 года, а потом на поселение».
Например, член Южного общества подпоручик квартирмейстерской части Владимир Лихарев получил свой срок за то, что «знал об умысле на Цареубийство; принадлежал к тайному обществу с знанием цели и знал о приуготовлениях к мятежу».
Самый мягкий приговор заключался в «лишении токмо чинов с написанием в солдаты с выслугою». Интересно, что половина осужденных по XII разряду лично участвовали в восстании на Сенатской площади. Но поскольку следствие установило, что они «были вовлечены обманом», то все получили по минимуму. Впоследствии большинство из них снова выбилось в офицеры. А ведь для самого лучшего солдата «из простых» эполеты были практически недосягаемы.
29 июля доклад о проделанной Высшим уголовным судом работе был представлен императору. Он вынес решение о так называемой конфирмации:
«Рассмотрев доклад о государственных преступниках, от Верховного уголовного суда нам поднесенный, мы находим приговор, оным постановленный, существу дела и силе законов сообразным.
Но силу законов и долг правосудия желая по возможности согласить с чувствами милосердия, признали мы за благо определенные сим преступникам казни и наказания смягчить нижеследующими в них ограничениями…»
Для большинства осужденных тяжесть наказания была снижена, так сказать, на порядок. Так, «перворазрядники», приговоренные к смертной казни, получили одни – вечную каторгу, другие – «двадцатник» (те, кто раскаялся). Осужденные по второму разряду, приговоренные «к политической смерти по силе указа 1753-го года апреля 29-го числа» («положить голову на плаху, а потом сослать вечно в каторжную работу»), – получили по двадцать лет без «плахи». И так далее.
Пятеро главных заговорщиков от смерти не открутились. Но мучительная казнь четвертованием была заменена обычной пеньковой веревкой.
Многие историки полагают, что Высший уголовный суд намеренно назначал наказания «с запасом». Смягчение наказаний высшей властью – это тоже российская традиция. Но, возможно, Николай I понял логику Пестеля. Смертная казнь и вечная каторга, которая немногим лучше смерти, – это, конечно, благодатный посев ненависти. Вероятность того, что кто-нибудь из друзей и родственников осужденных снова попытается поднять восстание. К тому же на императора со всех сторон давили родственники декабристов, многие из которых принадлежали к знатным и влиятельным фамилиям. Так, к примеру, генерал-майор Орлов отмазался от всякого наказания. Император не смог отказать его брату, сыгравшему одну из ключевых ролей в подавлении восстания в Петербурге.
Впоследствии, 28 сентября, Николай еще на порядок уменьшил тяжесть приговора. К примеру, «вечникам» скостили срок до 20 лет. А автор «Конституции» Никита Муравьев, схлопотавший 20 лет, в итоге отправился отбывать «пятнашку». Как и другие его «товарищи по разряду».