В феврале 1919 г. функции ВЧК были ограничены ролью «розыскных боевых органов по предупреждению и пресечению преступлений», судебные решения имели право принимать только ревтрибуналы. ВЧК оставили право выносить приговоры лишь в местностях объявленных на военном положении». Ревтрибуналам так же предоставлялось право ревизии следственных действий ВЧК и проверки законности произведенных арестов. Вечерние «Известия» из Москвы в те дни ликовали: «Русский пролетариат победил. Ему не нужен террор, это острое, но опасное оружие крайности. Он даже вреден ему, ибо отпугивает и отталкивает те элементы, которые могли бы пойти за революцией. Поэтому пролетариат ныне отказывается от оружия террора, делая своим оружием законность и право». Начались амнистии тем, кто сдаст оружие.
Однако на фронтах Гражданской войны настроения были совсем другие. Об этом свидетельствовало, например, получившее большую известность Циркулярное письмо Оргбюро ЦК РКП (б) «Об отношении к казакам» от 24.01.1919 г.: «учитывая опыт года Гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путём поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути недопустимы. Поэтому необходимо: 1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо применять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти…»
[Читать далее]Однако на фронтах Гражданской войны настроения были совсем другие. Об этом свидетельствовало, например, получившее большую известность Циркулярное письмо Оргбюро ЦК РКП (б) «Об отношении к казакам» от 24.01.1919 г.: «учитывая опыт года Гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путём поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути недопустимы. Поэтому необходимо: 1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо применять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти…»
«Опыт года Гражданской войны с казачеством» говорил в частности о том, что расказачивание началось еще в мае 1918 г., когда «Круг Спасения Дона» принял решение об исключении сочувствующих Советской власти из казачьего сословия – с лишением всех казачьих прав и льгот, конфискацией имущества и земли, высылкой за пределы Дона или на принудительные, каторжные работы. По данным историка П. Голуба, по этим основаниям подверглись преследованиям до 30 тысяч красных казаков с их семьями.
В октябре 1918 года Войсковой круг принял указ «против изменников казачьему делу»: 1) признать переход на сторону врага изменой Родине и казачеству. Карать изменников по всей строгости закона; 2) если преступники не могут быть настигнуты непосредственной карой, немедленно постановлять приговоры о лишении их казачьего звания; 3) к имуществу их применять беспощадную конфискацию; 4) всех красных казаков, попавших в плен, казнить.
Но в еще большей мере, отмечал Л. Троцкий, этот опыт разделил казаков и иногородних: «глубокий антагонизм между казаками и крестьянами придал в южных степях исключительную свирепость Гражданской войне, которая здесь забиралась глубоко в каждую деревню и приводила к поголовному истреблению целых семейств». «Тяжелая атмосфера отчужденности и вражды между казачьим и иногородним населением, – подтверждал Деникин, – принимавшая иногда, впоследствии, в быстро менявшихся этапах гражданской войны, чудовищные формы взаимного истребления».
У казаков распространилось «убеждение, – докладывал Свердлову один из членов Донского советского правительства С. Васильченко, – в необходимости поголовного истребления иногородних (Дон для донцов), так в свою очередь крестьяне и советские войска стали думать о необходимости поголовного истребления казаков. Приемы расправы, практиковавшиеся казаками над крестьянством, делали это убеждение непреодолимым».
Против январской директивы Оргбюро ЦК уже 10 февраля выступил член РВС Южфронта Г. Сокольников, который телеграфировал Ленину и Свердлову: «Пункт первый директивы не может быть целиком принят ввиду массовой сдачи казаков полками, сотнями, отдельными группами». «Восстание в Вешенском районе, – указывал при этом Сокольников, – началось на почве применения военно-политическими инстанциями армии и ревкомами массового террора по отношению к казакам, восставшим против Краснова и открывшим фронт советским войскам».
За продолжение террора выступало командование Южного фронта, которое 12 марта разослало телеграмму: «Восстание казачьего населения в районе Солонка, Шумилин, Казанская, Вёшенская, Мигулинская, Мешковская должно быть подавлено немедленно самыми решительными карательными мерами с беспощадным истреблением не только восставших, но хотя бы косвенно причастных элементов, вплоть до процентного расстрела взрослого мужского населения… необходимо, во что бы то ни стало… не только ликвидировать местное восстание, но в зародыше подавить во всем тылу всякую мысль о восстании».
Тем не менее, 16.03.1919 г. Пленум ЦК РКП(б) с участием Ленина принял решение «О приостановке мер беспощадного террора по отношению ко всем казакам, принимавшим какое-либо участие в борьбе с Советской властью». Против вновь выступили местные большевистские организации, о чем говорит, например, резолюция Донбюро РКП(б) от 8.04.1919 г., которая указывала на казачество, как на базу контрреволюции и требовало его уничтожения, как особой экономической группы и физического уничтожения верхов казачества.
В июне, когда положение на юге, после деникинского прорыва на север, катастрофически обострилось, на Дон перевели командовавшего ударной группой 9-й армии казака Ф. Миронова, одного из первых награжденных орденом Красного Знамени, для командования Донским казачьим корпусом. Потрясенный увиденным, Миронов пришел к выводу, что «восстания в казачьих областях вызывают искусственно, чтобы под видом подавления истребить казачье население». «В силу приказа о красном терроре, – писал он Ленину, – на Дону расстреляны десятки тысяч безоружных людей… Нет хутора и станицы, которые не считали бы свои жертвы красного террора десятками и сотнями…»
13.08.1919 г. решением Политбюро и Оргбюро январская директива была признана ошибочной и было принято обращение «Ко всем казакам». 18.09.1919 г. объединенное заседание Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б) утвердило «Тезисы о работе на Дону», Л. Троцкого: «Мы разъясняем казачеству словом и доказываем делом, что наша политика не есть политика мести за прошлое. Мы ничего не забываем, но за прошлое не мстим. Дальнейшие взаимоотношения определяются в зависимости от поведения различных групп самого казачества…»
Новый виток террора против казаков вспыхнет на Кубани годом позже. 16 июля член Кавбюро ЦК РКП(б) А. Белобородов телеграфировал Ленину: «Положение в крае становится серьезным. Хлебная разверстка, понижение ставок, аннулирование белогвардейских денег служат причинами все более растущего противосоветского настроения. Достигнутые Врангелем успехи расцениваются как доказательство бессилия Соввласти, заставляют даже колеблющихся ориентироваться на возвращение белых». 1 августа Белобородов телеграфировал в СНК, ЦК РКП(б) и ВЧК: «Вся Кубань охвачена восстанием, действуют отряды, руководимые единой врангелевской агентурой. Зеленые отряды растут и значительно расширяются с окончанием горячей поры полевых работ около половины августа… В случае не ликвидации Врангеля мы рискуем временно лишиться Северного Кавказа… Под ударом все Черноморское побережье».
Для того, чтобы лишить врангелевцев опоры, началась чистка Кубани и, прежде всего, с офицеров. 31 июля особый отдел 9-й армии издал приказ, которым предписывалось «явиться на регистрацию в Краснодар (Екатеринодар) всем бывшим военным, без различия рода службы, здоровья и возраста». Все они были отправлены на север, в Архангельск и Холмогоры и с той поры, по словам историка С. Павлюченкова, совершенно исчезли. Следующий удар был обрушен на кубанское казачество: в июле были сформированы ударные отряды, которыми была «расстреляна не одна тысяча противников Соввласти и сожжена не одна станица (не одна сотня домов). И это, по словам члена РВС 9-й армии Анучина, «чрезвычайно благоприятно подействовало на казачество, отрезвило его…»
История борьбы с казачеством, показала большевикам, что их попытка остановить белый террор встречным огнем красного террора не удалась. Сохранявшаяся угроза развития успеха белых армий, которая могла быть поддержана восстаниями в тылу, вынудила большевиков перейти на следующую ступень террора: к террористическим формам очистки освобожденных территорий от враждебного элемента.
Психологию этой волны террора на примере Парижской коммуны передавал П. Лавров: «Именно те люди, которые дорожат человеческой жизнью, человеческой кровью, должны стремиться организовать возможность быстрой и решительной победы и затем действовать как можно быстрее и энергически для подавления врагов, так как лишь этим путем можно получить минимум неизбежных жертв, минимум пролитой крови». Троцкий утверждал этот тезис словами: «В революции высшая энергия есть высшая гуманность». Этот же принцип провозглашал один из руководителей ВЧК Лацис: «Строгая железная рука уменьшает всегда количество жертв».
О прекращении террора будет объявлено сразу, как только будут подавлены основные очаги белого движения: 15 января 1920 г. Ф. Дзержинский опубликует в «Известиях» постановление адресованное «всем губчека»: «Разгром контрреволюции вовне и внутри, уничтожение крупнейших тайных организаций… и достигнутое нами укрепление советской власти дают нам ныне возможность отказаться от применения высшей меры наказания (т. е. расстрела к врагам советской власти…». В тот же день Киевский совет торжественно объявил, что «на территории его власти смертная казнь отменяется».
17 января постановлением ВЦИК и СНК смертная казнь по решениям ВЧК и приговорам революционных трибуналов была отменена (за исключением военных трибуналов). В феврале Ф. Дзержинский поставил вопрос о перестройке работы ВЧК и необходимости «изыскать такие методы, при помощи которых нам не нужно было бы производить массовых обысков, не пользоваться террором…» В марте после эвакуации интервентов с Севера Росси, полного разгрома армий Колчака, Деникина, Юденича, полномочия ВЧК снова были ограничены только предварительным следствием.
Подводя итог, Ленин писал: «Террор был нам навязан терроризмом Антанты, когда всемирно-могущественные державы обрушились на нас своими полчищами, не останавливаясь ни перед чем… как только мы одержали решительную победу… мы отказались от применения смертной казни… Всякая попытка Антанты возобновить приемы войны заставит нас возобновить прежний террор…» И действительно смертная казнь будет восстановлена 24 мая 1920 г. в связи с началом польской агрессии.
Террор, как явление вообще, за исключением порожденных революцией и насилием эмоций, был вызван к жизни: противоборством идеологических противников, «русским бунтом», а также тяготами войны, которые наиболее наглядно выразились в продразверстке. Очевидно быстрейшая ликвидация причин террора вела к быстрейшему его прекращению и к скорейшему окончанию изнурительной и разрушительной войны. Тяготы войны, войны на истощение, стали приобретать, в этом плане, доминирующие значение на 6 году непрерывной, тотальной войны.
Наглядной демонстрацией этой данности стало падение сбора зерновых в России в 1920 г. по сравнению с 1913 г. почти в 2 раза. Именно в это время появляются первые идеи, направленные на демобилизацию экономики, ставящие целью снижение тягот войны: в январе 1920 г. председатель Президиума ВСНХ Рыков поддержал члена Президиума Ю. Ларина в подготовке проекта перехода от продразверстки к «комбинированной» системе, предполагавшей наряду с сохранением продразверстки использование товарообмена по рыночным эквивалентам. Идею поддержал Троцкий, направив 20 марта в ЦК записку о сельскохозяйственной политике, в которой предложил перейти от разверстки к налоговой системе и индивидуальному товарообмену в хлебородных регионах страны. Однако большинством голосов в ЦК предложения Троцкого, обвиненного притом во «фритрейдерстве», были отвергнуты.
С. Павлюченков считает это решение следствием идеологической зашоренности большевистских лидеров и оно безусловно было. Тот же Троцкий в начале 1920 г. на сессии ВЦИК провозглашал: «Всякие разговоры о свободном труде мы разбиваем и разрушаем, как пережиток буржуазного строя, основанные на лживых предрассудках и на всемерной лжи…» Однако здесь очевидно ведущую роль играли не столько идеологические мотивы, сколько восприятие объективной необходимости, сквозь призму радикализованных Гражданской войной идеологических воззрений: продразверстка была вызвана не идеологическими причинами, а разрушением рыночных механизмом хозяйствования во время войны, и ввели ее не большевики, а еще царское правительство.
В 1920 г. борьба с Врангелем была еще в разгаре, мало того в апреле начинается польская агрессия, которая придала Гражданской войне новый импульс. Очередное обострение войны потребовало продолжения жестких мобилизационных мер. В результате продразверстка была сохранена, что привело к массовым выступлениям крестьянства и новому витку террора.
Историк С. Павлюченков, исследовавший данную тему, приводит множество свидетельств тех событий, для того чтобы передать реалии той эпохи процитируем хотя бы некоторые из них:
Один из красных продагентов из Вятской губернии доносил в марте 1920 г.: «Работать приходится в невероятно трудных условиях. Везде и всюду крестьяне прячут хлеб, зарывают его в землю… Наш район по пересыпке хлеба был один из первых лишь благодаря тому, что были приняты репрессивные меры с хлебодержателями, а именно: сажали крестьян в холодные амбары, и как он только посидит, то в конце концов приводит к тому месту и указывает скрытый хлеб. Но за это арестовывали наших товарищей, начальника экспедиции и 3-х комиссаров. Теперь тоже работаем, но менее успешно. За скрытый хлеб конфисковываем весь скот бесплатно, оставляем голодный 12-фунтовый паек, а укрывателей отправляем в Малмыш в арестантские помещения на голодный паек… Крестьяне зовут нас внутренними врагами, и все смотрят на продовольственников как на зверей и своих врагов».
К чему приводили подобные реквизиции, свидетельствовал комиссар Воднев, подавлявший восстание крестьян в Воронежской губернии в 1920 г.: это восстание по своим формам не имеет «ничего общего» с восстаниями 1918–1919 годов. Тогда бунтовало мужское население, начинавшее с разгрома Советов и избиения совработников. Здесь же «участие в мятеже принимает все население, начиная от стариков и заканчивая женщинами и детьми. Советы не разгоняются, а привлекаются на сторону восставших» и даже восстанавливаются в случаях, когда совработники бежали. Портреты вождей Ленина и Троцкого вместе с красными флагами везде сохраняются. Самый популярный лозунг: «Против грабежей и голода». Отмечались случаи участия в мятеже не только отдельных коммунистов, но и целых партийных организаций.
В докладе комиссара Воднева приведены факты о том, что восстание идет из самой глубины деревни, чуждое всякому влиянию кулачества, духовенства и офицерства. Более того, отмечалось много случаев, когда священники укрывали от повстанцев красноармейцев и даже комиссаров в своих домах. Явно поражало то, что «в противовес бунтам в центральных губерниях в прошлом, здесь бросается в глаза та тупая решимость повстанцев, с которой они принимают смерть в боях с войсками. Каждый из них предпочитает смерть плену…, были также случаи, когда тяжелораненые брались за оружие для того, чтобы вынудить красноармейцев добить их». Истинную причину мятежа, отмечает Павлюченков, так и не удалось установить, поскольку за время боев не удалось взять почти ни одного пленного из лагеря восставших. Однако комиссар пишет, что с уверенностью можно предположить, что причины эти кроются прежде всего в продовольственной политике и методах ее проведения местными властями.
В феврале-марте 1920 г. в ряде уездов Уфимской, Казанской и Самарской губерний вспыхнуло крестьянское «вилочное» восстание. Общее число восставших доходило до 400 тысяч человек. «Информационные сводки ВЧК за вторую половину 1920 года, – отмечает С. Павлюченков, – свидетельствуют, что в республике не осталось практически ни одной губернии, не охваченной в той или иной степени так называемым бандитизмом». Пик выступления западносибирских крестьян пришелся на январь 1921 г. Численность восставших – несколько сот тысяч человек… «Усмирение» крестьян продолжалось вплоть до июля 1921 г. Погибло не менее 2 тыс. красноармейцев, 5 тыс. партийно-советских работников. Число погибших крестьян исчислялось десятками тысяч. По другим данным в боях с повстанцами или просто в результате партизанского террора погибло около 30 000 партийных и советских работников Сибири.
Победа большевиков на фронтах Гражданской войны выявит еще одну особенность революционного насилия – это стремление к полному уничтожению всех даже потенциальных очагов продолжения Гражданской войны. Наиболее отчетливо и трагично она выразилась в терроре победителей против побежденных. Закономерность этого вида террора подчеркивает тот факт, что все гражданские войны ХХ века закачивались данным видом или красного, или белого (там, где победили белые) террора:
На Севере России в Архангельске, вспоминал бывший член белого правительства Северной области эсер Б. Соколов, в «первый период пребывания большевиков в Архангельске был временем совершенно несвойственного для большевиков либерализма… большинство из взятых в плен офицеров было освобождено, не было реквизиций, магазины были открыты, свободная торговля процветала, члены белого Правительства не были не только ни арестованы, ни просто обеспокоены. С первых же дней прихода красных войск начал функционировать реорганизованный городской театр…»
Счастливое время закончилось, с прибытием Че-Ка начались массовые аресты, обыски и реквизиции. Комиссар Кузьмин, пытавшийся бороться с беспределом ЧК, получил отповедь от самого Ленина. Мало того, в Архангельск был послан Кедров, «репутация которого, – по словам Соколова, – была общеизвестна, как беспощадного палача и изувера… Расстрелы, реквизиции и беспощадные преследования всех и вся продолжались до тех пор, пока не выяснилось, что Кедров сумасшедший». Личность Кедрова даже в то время явно выделялась на общем фоне, не случайно С. Мельгунов посвятил ему одну из глав своей книги, назвав ее «Маньяк». Кедров, по его мнению, «человек ненормальный».
В Крыму в гораздо больших размерах повторилась то же, что и в Архангельске: после взятия Крыма, офицеры прошли регистрацию, одна часть из них была амнистирована и отправлена в госпиталя и к семьям, вторая «на очень гуманных условиях» – в северные концлагеря. В местной печати даже появилось обращение амнистированных: «Мы, бывшие офицеры и чиновники армии Врангеля, получив извещение о дарованном нам помиловании, не находим слов для выражения чувств восхищения и благодарности человеколюбивому к нам отношению представителей власти и Советской армии…»
Однако уже через 2–3 дня после окончания первой регистрации была назначена новая, которая проводилась Особой комиссией 6-й армии. Регистрации теперь подлежали уже не только военные, но также буржуазия, священники, юристы… Все военные, только что амнистированные, вновь были обязаны явиться на регистрацию. Сразу же после регистрации начались массовые расстрелы.
Проекты чистки Крыма, по словам Павлюченкова, зрели в кругах большевистского руководства задолго до его взятия. Учитывая, что в Крыму скопище контрреволюционеров, «после овладения Крымом надо послать туда не маниловых, а энергичных и твердых работников», – писал в ЦК сотрудник Крымского обкома А. Шаповалов. ЦК поддержали инициативу, и после взятия полуострова слишком «мягкого» Ю. Гавена понизили с поста председателя обкома партии, а на его место была прислана «твердокаменная» Землячка.
О своих успехах с 22 ноября по 13 декабря Землячка сообщала в ЦК РКП (б): «Путем регистрации, облав и т. п. было произведено изъятие служивших в войсках Врангеля офицеров и солдат. Большое количество врангелевцев и буржуазии было расстреляно (например, в Севастополе из задержанных при облаве 6000 чел. отпущено 700, расстреляно 2000, остальные находятся в концлагерях)…»
Против расстрелов выступил заместитель председателя Крымревкома Ю. Гавен, который заявил, что видит ненужность и даже вред террора, член ревкома и обкома Д. Ульянов также разделял эту точку зрения. Однако вопрос о терроре не мог быть даже поставлен на обсуждение в местных партийных организациях. Землячка по этому поводу писала в Оргбюро ЦК, что у крымских партийных и советских работников сохранилась связь с буржуазными слоями и «от красного террора у них зрачки расширяются…»
«По отзывам самих крымских работников, – отмечал М. Султан-Галиев в своем докладе в Москву, – число расстрелянных врангелевских офицеров достигает по всему Крыму от 20 000 до 25 000. Указывают, что в одном лишь Симферополе расстреляно до 12 000. Народная молва превозносит эту цифру для всего Крыма до 70 000. Действительно ли это так, проверить мне не удалось… Такой бесшабашный и жестокий террор оставил неизгладимо тяжёлую реакцию в сознании крымского населения. У всех чувствуется какой-то сильный, чисто животный страх перед советскими работниками, какое-то недоверие и глубоко скрытая злоба…»
Приведенные примеры красного террора не охватывают его целиком, а дают лишь общее представление о его особенностях, касаясь наиболее крупных и характерных его проявлений. В тех или иных формах и размерах красный террор проводился на всей территории страны. Например, во время разгрома армии Деникина на Украине, 25 июля 1919 г. «Известиях ВЦИК» объявили, что по всей Украине организуются комиссии красного террора, и предупреждалось, что «пролетариат произведет организованное истребление буржуазии». На деле и на Украине террор решал прежде всего практические задачи: он был направлен на подавление потенциальных очагов вооруженного сопротивления в лице офицеров и полубандитских формирований, а также сопровождал проведение продразверстки такими же радикальными мерами, как и в других регионах, от Средней Азии до Крайнего Севера, от западных границ до Дальнего Востока.
По официальным данным ВЧК количество расстрелов в 1919 г. по сравнению с 1918 г. сократилось с 6300 до 2134 (за 7 месяцев), а за 1921 г. наоборот выросло до 9701. При этом официальных данных за 1920 г. нет вообще! Тем не менее, «со всеми оговорками и натяжками, – утверждает исследователь деятельности советских спецслужб О. Мозохин, – число жертв органов ВЧК (за все время Гражданской войны) можно оценивать в цифру никак не более 50 тыс. человек». Однако, как отмечает историк И. Ратьковский, массовые репрессии, исключая украинский красный террор весны-лета 1919 г., в последний период Гражданской войны проводились в значительной степени через военные органы и ревтрибуналы.
Террор начнет стихать только с окончанием интервенции и Гражданской войны. В 1921 г., после Кронштадтского мятежа, большевики пойдут на компромисс с деревней, введя НЭП, а также предпримут целенаправленные меры для остановки маховика насилия:
Например, В. Шульгин вспоминал, что большевики на другой день после окончания Гражданской войны приступили к целенаправленному подавлению преступности, террора и насилия: «в направлении «смягчения» были даже довольно странные факты. В один прекрасный день пришел циркуляр из Москвы, по-видимому, от Луначарского, – предписывающий читать лекции рабочим и солдатам, с целью развития в них «гуманных чувств и смягчения классовой ненависти». Во исполнение этого те, кому сие ведать надлежит, обратились к целому ряду лиц с предложением читать такого рода лекции и с представлением полной свободы в выборе тем и в их развитии. Эти лекции состоялись. Одна из них имела особенно шумный успех и была повторена несколько раз. Это была лекция об Орлеанской Деве. Почему коммунистам вдруг пришла мысль поучать «рабочих и крестьян» рассказами о французской патриотке, спасавшей своего короля, объяснить трудно. Но это факт…»
И этот пример был не единичен, отмечает Шульгин: «Как он (Котовский) стал командиром дивизии, я не знаю, но могу засвидетельствовать, что он содержал ее в строгости и благочестии, бывший каторжник, – “honny soit, qui mal y pense”. В особенности замечательно его отношение к нам – “пленным”. Он не только категорически приказал не обижать пленных, но и заставил себя слушать. Не только в Тирасполе, но и во всей округе рассказывали, что он собственноручно застрелил двух красноармейцев, которые ограбили наших больных офицеров и попались ему на глаза. “Товарищ Котовский не приказал” – это было, можно сказать, лозунгом в районе Тирасполя. Скольким это спасло жизнь…»
В 1921–1924 гг. был проведен целый ряд амнистий, вернувших к нормальной жизни сотни тысяч людей, сражавшихся не только в рядах белых, но и в различных бандах, в крестьянских восстаниях и т. д.
Так, например, 5 марта 1921 г. Всеукраинский съезд Советов объявил амнистию виновным в бандитизме, если они дадут обязательство не принимать участие в вооруженных выступлениях против Советской власти. Высшая мера за преступления совершенные до издания постановления, заменялась лишением свободы на 5 лет. Сокращено наказание другим заключенным. 30 ноября ВУЦИК объявил амнистию всем рабочим и крестьянам. 12 апреля 1922 г. всем другим лицам, служившим во вражеских антисоветских армиях и находившимся за границей.
Примечательно, что амнистировались даже те, кто был освобожден под честное слово в 1918 г., а после этого снова боролся против советской власти, и снова арестован. Так, повторно был амнистирован один из лидеров антисоветского «Союза возрождения России», член Уфимской Директории и ее главнокомандующий ген. Болдырев. Аналогично второй раз был амнистирован в 1920 г. А. Самарин, в 1923 г. – лидер Кронштадтского мятежа С. Петриченко, вернувшийся из эмиграции. В том же году – бывший председатель Центральной Рады профессор М. Грушевский. Амнистировались, под честное слово даже такие, как ближайший сотрудник Петлюры генерал-хорунжий Ю. Тютюнник и многие другие бывшие петлюровцы.
В 1922 г., после окончания Гражданской и польской войн, по решению IX Всероссийского съезда Советов ВЧК была упразднена.
Подводя итог эпохе красного террора в 1921 г. В. Ленин напишет: «Мы будем говорить тяжелую, но несомненную правду: в странах переживающих неслыханный кризис, распад старых связей, обострение классовой борьбы… без террора обойтись нельзя, вопреки лицемерам и фразерам. Либо белогвардейский, буржуазный террор американского, английского (Ирландия), итальянского (фашисты), германского, венгерского и других фасонов, либо красный, пролетарский террор. Середины нет, «третьего» нет и быть не может».
