Из книги Василия Галина "Гражданская война в России. За правду до смерти".
Взятие заложников началось в июле 1918 г. в качестве предупредительной меры против индивидуального белого террора и контрреволюционных мятежей. Поэтому в заложники главным образом брались офицеры, представители буржуазии и оппозиционных партий в значительно меньших масштабах. Приказ о заложниках вышел в сентябре, по нему заложников брали среди интеллигенции, высшего, чиновничества, буржуазии… они подлежали расстрелу в случае покушения на большевистских вождей. Общее количество «профессиональных заложников» в 1918 г. составляло 3–4 тыс. человек по всей России. Мельгунов пишет о 1026 случаях расстрела заложников в месяцы красного террора, что может, по словам Ратьковского, быть принято, как близкое к истине.
[ Читать далее]Взятие заложников началось в июле 1918 г. в качестве предупредительной меры против индивидуального белого террора и контрреволюционных мятежей. Поэтому в заложники главным образом брались офицеры, представители буржуазии и оппозиционных партий в значительно меньших масштабах. Приказ о заложниках вышел в сентябре, по нему заложников брали среди интеллигенции, высшего, чиновничества, буржуазии… они подлежали расстрелу в случае покушения на большевистских вождей. Общее количество «профессиональных заложников» в 1918 г. составляло 3–4 тыс. человек по всей России. Мельгунов пишет о 1026 случаях расстрела заложников в месяцы красного террора, что может, по словам Ратьковского, быть принято, как близкое к истине.
Затем стали арестовывать жен и детей в качестве заложников за офицеров, взятых в Красную армию и перешедших к белым, и их часто расстреливали. В марте 1919 г. в Петербурге расстреляли родственников офицеров 86-го пехотного полка, перешедшего к белым», в Кронштадте – «родственников офицеров, подозреваемых в том, что они перешли к белой гвардии». Длинные списки заложников и заложниц за дезертиров публиковались, например, в «Красном воине».
Во время крестьянских восстаний заложников брали сотнями, в том числе крестьянских жен вместе с детьми. Например, приказ оперштаба Тамбовской ЧК 1 сентября 1920 г. объявлял: «Провести к семьям восставших беспощадный красный террор… арестовывать в таких семьях всех с 18-летнего возраста, не считаясь с полом и если бандиты выступления будут продолжать, расстреливать их. Села обложить чрезвычайными контрибуциями, за неисполнение которых будут конфисковываться все земли и все имущество». Как проводился в жизнь этот приказ, свидетельствуют официальные сообщения, печатавшиеся в тамбовских «Известиях»: 5 сентября сожжено 5 сел; 7 сентября расстреляно более 250 крестьян… В одном Кожуховском концентрационном лагере под Москвой (в 1921–1922 гг.) содержалось 313 тамбовских крестьян в качестве заложников, в числе их дети от 1 месяца до 16 лет. Среди этих раздетых (без теплых вещей), полуголодных заложников осенью 1921 г. свирепствовал сыпной тиф.
Французский посол Ж. Нуланс негодовал: «Надо было обратиться к истории, чтобы найти примеры варварства, подобные большевистским в этот период. Любое цивилизованное государство, уважающее закон, допускает только один вид наказания – индивидуальный, применимый к преступникам и правонарушителям. Комиссары же заменили его на систему заложников и на коллективную ответственность, действующую только у отсталых народов».
Безусловно, взятие заложников это чудовищная, абсолютно бесчеловечная, террористическая мера, и большевики применяли ее в невероятных (для данной меры) масштабах. Однако все познается в сравнении…
Практика взятия заложников из «населения вражеских территорий оккупированных русскими войсками» начала применяться уже во время Первой мировой войны, отмечал лидер эсеров В. Чернов. С началом Гражданской войны первыми брать в заложники стали передовые отряды «демократических стран» – комучевцы и белочехи. Уже летом 1918 г. они брали в заложники жен, матерей, сестер, детей советских руководителей. Так, в Самаре по распоряжению КОМУЧа содержались в качестве заложников 16 женщин – жен ответственных работников. Ряд дипломатов из нейтральных стран (Дания, Швеция, Норвегия, Швейцария, Нидерланды), узнав об условиях их содержания, 5 сентября 1918 г. заявила протест против подобных мер. Однако протест остался без ответа. Тем временем заложников расстреливали, в том числе, например, мать летчика Арошева, захваченную вместе с семьей в Спасске.
Белочехи объявили заложниками членов захваченных Пензенского, Кузнецкого, Сызранского и Саранского Советов. В сентябре 1918 г. в Уфе содержалось более 20 заложников. Заложники содержались как в концлагерях, так и в обычных тюрьмах. В Казани в одиночных камерах сидело по 15–18 человек, арестованные по очереди отдыхали на полу в ожидании расстрела. В тюрьмах зачастую применялись пытки, изготавливались даже специальные пыточные орудия, впоследствии захваченные красными частями. Особенно крупные масштабы система заложничества белочехов примет осенью 1918 г., когда из числа заключенных в октябре 1918 г. будут сформированы знаменитые «поезда смерти». В поездах находилось более 4300 заложников, из которых более трети по пути следования на Дальний Восток погибли от голода, холода и расстрелов. Европа и США узнают о «поездах смерти» от своих корреспондентов на Дальнем Востоке.
Институт заложничества А. Колчак узаконит, издав 23 марта 1919 г. приказ: «за укрывательство большевиков, пропагандистов и шаек должна быть беспощадная расправа… для разведки, связи пользоваться местными жителями, беря заложников. В случае неверных и несвоевременных сведений или измены заложников казнить, а дома, им принадлежащие, сжигать… Всех способных к боям мужчин собирать… и содержать под охраной на время ночевки, в случае измены, предательства – беспощадная расправа». В том же марте колчаковцами «из всех ненадежных селений (были) взяты заложниками от 5 до 20 человек… с предупреждением, что при попытке восстания их общества заложники будут расстреляны».
Однако, сколь ни чудовищно жестоки были меры, применяемые как красными, так и белыми, они меркли в сравнении с той системой заложничества, которую применили к России ее «демократические союзники»: 27 октября 1918 г. глава французского правительства Клемансо извещал французского командующего Восточным фронтом ген. Франше д’Эспере о принятом «плане экономического изолирования большевизма в России в целях вызвать его падение». Французы абсолютно четко понимали, к каким последствиям это приведет. В своих воспоминаниях вел. князь Александр Михайлович приводил разговор с представителем Клемансо, который утверждал необходимость установления блокады России, подобной той которая «парализовала Германию во время войны… Вокруг России будет воздвигнуто как бы колоссальное проволочное заграждение. Через короткое время большевики начнут задыхаться, сдадутся», а «русский народ получит повод, чтобы восстать». Великий князь отвечал: «Разве ваш шеф примет на себя ответственность за те страдания, которым подобный метод подвергает миллионы русских людей? Разве он не понимает, что миллионы русских детей будут от такой системы голодать?»
Таким образом, наступление голода и крестьянских восстаний в России, приобретало плановый характер, задуманный и установленный Лондоном, Парижем и Вашингтоном. Лорд Асквит выступавший против блокады в этой связи утверждал, что необходимо: «Либо оказывать России помощь в полной мере, либо предоставить ее собственным силам». В противном случае интервенция и блокада ведут не к свержению большевизма, а к массовому террору и страданиям местного населения. Так и произошло. «Демократические союзники» превратили в заложников поголовно все население России, от мала до велика, вынуждая его нести коллективную ответственность. Прямыми жертвами голода и радикализма, вызванных блокадой и интервенцией, стали миллионы людей.
