Момент первый. Письмо В. С. Бушина А. Я. Маркову:
Алексей Марков, несколько разгрузившись от неотложных дел, хочу кое-что добавить к тем четырем словам напутствия, что сказал тебе 21 августа в ста шагах от священного для всякого русского человека места — от памятника Пушкину.
Алексей Марков, несколько разгрузившись от неотложных дел, хочу кое-что добавить к тем четырем словам напутствия, что сказал тебе 21 августа в ста шагах от священного для всякого русского человека места — от памятника Пушкину.
Наш разговор тогда начался в вестибюле «Известий» с твоего возбужденного восклицания, что вот Евтушенко в Никарагуа заявил, что главная проблема нашей страны это проблема однопартийности. Твоя возбужденность меня удивила: да мало ли кто что брешет ныне в подлунном мире.
Но вдруг на какое-то одно мое высказывание ты брякнул, что я то ли защищаю Гитлера, то ли являюсь его последователем. Я тебе напомнил, что был на войне против Гитлера. А сейчас добавлю: у меня есть медаль «За отвагу» и «За взятие Кенигсберга», полученные на той войне, но нет медали «За оборону Махачкалы», которую вполне заслужил ты, просидев там всю войну. Но ты продолжал что-то в том же прежнем духе. Тогда я и высказал весьма энергично то самое напутствие из четырех слов и пошел по своим делам.
А главная часть твоей тирады на пл Пушкина была такова:
— В 33-м году я слышал ежедневно по радио: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» А в это время умирали от голода 12 моих сестер и братьев! Когда они умерли, отец покончил самоубийством.
Я тебе ничего не ответил. Что тут, в самом деле, скажешь, если человеку пришлось пережить такое. Но придя домой, я достал из своего архива верстку твоей поэмы о Сталине «Не снимая шинели». Она так и не увидела свет на страницах «Октября», где планировалась. Но ты в свое время почему-то дал ее мне. Я снова просмотрел текст.
[Читать далее]В 33-м году ты был подростком и многого мог не понимать и даже не пережить со всей глубиной семейное горе. Но поэму-то ты писал, когда уже перевалило за тридцать. В этом возрасте невозможно не понимать, что такое смерть ближайших родственников. Что ж заставило тебя на четвертом десятке так холуйски превозносить Сталина, которого ныне считаешь убийцей своих сестер и братьев? Пять тысяч строк сплошного превознесения убийцы до небес! В чем дело? Да никакой загадки тут нет. Всю жизнь ты рвался к жирному пирогу — любыми средствами, любыми путями, даже топча могилы своих сестер и братьев. А ухватить столько, сколько хотелось бы, тебе никогда не удавалось, как удается Евтушенко, вот ты на него и беснуешься
Но вот ведь что еще: раньше ты с великой скорбью рассказывал мне о лютой смерти шести сестер-братьев и ничего не говорил об отце, а В. Фролову с той же скорбью вещал о смерти девяти сестер-братьев и тоже ни слова об отце. И вот добрался до 12… Так были ли у тебя хоть один братец, хоть одна сестренка?
Помнишь еще немой фильм «Праздник святого Йоргена»? Там Игорь Ильинский при первом появлении говорит: «Моя бедная мамочка уронила меня в детстве с пятого этажа». Потом — с десятого. И так добрался до 14-го. Как ты. Но между вами огромная разница. Там все понимают, что человек врет, и это смешно, а ведь тебе многие верят — писатель! — и потому у тебя — гнусно. И потому еще верят, что простодушным людям и в голову не приходит, что человек способен так бесстыдно лгать, что для него народное горе и, возможно, горе собственной семьи — только предмет демагогии и саморекламы.
Ты всю жизнь столько болтал устно и письменно, что у тебя не оставалось времени думать, читать, сопоставлять факты. Давать тебе сейчас советы бесполезно: время упущено. Но все-таки постарайся хоть как-то маскировать свою хищную душу. Ты же прямо говорил покойному Васе Федорову, как и другим секретарям Союза, и парторгам: «Что ты сделал для меня лично? Чем я лично могу тебя вспомнить?» И при этом ссылался на Ленина, который будто бы поощрял такое шкурничество.
Момент второй. Дневниковая запись:
Момент второй. Дневниковая запись:
Солоухин вышел к микрофону и сказал:
— Я не был на фронте. Я всю войну служил в Кремле, охранял Верховного Главнокомандующего. Предлагаю поднять бокалы за организатора наших побед Генералиссимуса Иосифа Виссарионовича Сталина!
О, что тут началось! Завопили: «Долой! Позор!» А я на каждый такой возглас отвечал возгласом: «Слава!», «Слава!», «Слава!» На меня заорал какой-то старик с бородой: «Вы слишком молоды! Вы ничего не знаете!» Я обозвал его бородатым дураком. Тут ко мне подсел внучатый племянник Некрасова. «Как вы можете! Он загубил двадцать миллионов!» Ну, как всегда у них водится. Как это говорил мне в Коктебеле Айлисли, в Дубултах — Грибанов и многие другие. С Айлисли, помню, такой разговор произошел:
— Откуда вы знаете?
— Ну хорошо, десять.
— Откуда вы знаете?
— Ну, пусть один миллион. Так он дошел до 400 человек
Точно так же при первом же вопросе 10 миллионов скинул Грибанов. Что же это за позиция, когда с такой легкостью и готовностью сбрасывают 10 млн.?
