Владимир Александрович Кухаришин (kibalchish75) wrote,
Владимир Александрович Кухаришин
kibalchish75

Categories:

Марк Касвинов о попытках и замыслах спасения царской семьи. Часть I

Из книги Марка Касвинова "Двадцать три ступени вниз".

Стали приходить в себя оглушенные революцией крайне правые реакционные элементы. Едва оправившись, они вошли в соприкосновение и взаимодействие с теми кругами буржуазии, которые никак не хотели забыть о провале своих февральско-мартовских планов сохранения в России монархического строя. Все эти группы - от либералов до недавних черносотенцев - сходились на том, что надо сохранить "на всякий случай" низвергнутого царя. Определилась их общая практическая цель: уберечь бывшую царскую чету от возможных неприятностей, связанных с пребыванием близ бурлящего Петрограда, вывести ее из-под угрозы расплаты за совершенные преступления. Иначе говоря, сохранить за Романовыми возможность возвращения в будущем к власти. А это означало - помочь им бежать за границу, где они могли бы отсидеться в ожидании благоприятного для них часа.
Пресловутый "кремлевед", антисоветчик Виктор Александров повествует в своей книге о том, как он навестил в Нью-Йорке Керенского и взял у него интервью незадолго до его смерти. "Он принял меня в своей элегантной квартире на 93-й стрит, этот старик 82-х лет, наполовину потерявший зрение и все же сохранивший большую живость... Я спросил его: в те давние времена революции были ли у него по отношению к Романовым определенные планы?
- О да, - сказал он. - Мои намерения были вполне определенными.
- Чего же вы хотели?
- Я считал необходимым пролить максимум света на эпоху царизма и господствовавшую в ту эпоху распутинскую клику. Я всеми силами добивался, чтобы царь и прежде всего царица предстали перед революционным и демократическим судом. Вот почему я указал полковнику Коровиченко забрать у царя бумаги, отделить его от царицы, чтобы они могли видеться только за обеденным столом, вот почему и Следственная комиссия развернула свою работу. Таковы были мои подлинные намерения, только я не мог огласить их в ходе все еще опутывавшей нас ужасной войны".
Такими ли были, однако, подлинные намерения Керенского?
[Узнать это и многое другое]
20 марта 1917 года, когда четверо думцев выехали в Могилев, чтобы взять под стражу Николая, одновременно в адрес генерала Алексеева ушла телеграмма за подписью Львова и Керенского: "Временное правительство постановило предоставить б. императору возможность беспрепятственного проезда в Царское Село, имея в виду организовать в ближайшем времени выезд царской семьи в целом через Мурманск в Англию".
Поступление этой телеграммы подтвердил в эмиграции бывший генерал-квартирмейстер ставки А. С. Лукомский - он лично получил ее и передал Алексееву: "Этим сообщением, - говорил генерал Лукомский, Временное правительство с самого начала гарантировало бывшему государю свободу и возможность отъезда с семьей за границу". Следовательно, почти сразу после свержения царя Керенский и его коллеги заявили о своем намерении открыть Романовым путь за пределы страны. Согласие на арест Николая II - Керенский и его коллеги избегали слова "арест", предпочитая говорить об "ограничении свободы" - связано было с их планом выпустить его в Англию. Арестом они рассчитывали успокоить Совет, усыпить бдительность рабочих и солдат, а главное - обеспечить безопасность Романовых до того момента, когда можно будет поставить страну перед свершившимся фактом, отправив царскую семью за пределы России.
То, что мурманский план, или, как называет его миссис Альмединген, "план бега к морю", возник сразу после переворота, засвидетельствовал Сам Николай: "Разбирался в своих вещах и в книгах и начал откладывать все то, что хочу взять с собой, если придется уезжать в Англию..." Существует также подтверждение Львова: "Я удостоверяю, что во Временном правительстве были тогда разговоры об отправке царской семьи за границу... Мы находили, что им (Романовым) лучше будет уехать из России. Называли тогда Англию... Выяснял эту возможность, как и вообще занимался этим делом, министр иностранных дел Милюков".
Милюков, в свою очередь, засвидетельствовал: "Я прекрасно помню, что как только возникла революционная власть... был тогда же поднят вопрос о судьбе царя и его семьи. Было признано желательным и необходимым, чтобы Николай II покинул с семьей пределы России и выехал за границу... Причем страной, куда были обращены наши взоры, была Англия..."
Завязались переговоры с Джорджем Бьюкененом - увертливым и цепким послом его величества короля Георга V в Петрограде, впоследствии вдохновителем интервенции в России. Бьюкенен запросил инструкции у своего правительства. Еще до того король Георг V выразил сочувствие, проявил участие и желание помочь своему родственнику Николаю: "Уже в первые дни переворота, - показывал в эмиграции Милюков, - когда власть была сорганизованa в лице Временного правительства... в числе других документов была получена телеграмма от английского короля Георга на имя отрекшегося государя Николая II. Король в этой телеграмме выражал ему свои личные чувства... Правда, в ней еще не было конкретных предложений по поводу судьбы царя... Так как не существовало уже (официального) лица, кому была адресована эта телеграмма, я и вернул ее Бьюкенену".
Обсудив на ближайшем заседании заседании запрос Бьюкенена, коалиционный кабинет Ллойд Джорджа постановляет: просьбу Милюкова и Керенского удовлетворить, пригласить Николая с семьей на жительство в Англию. Это мнение было единодушным: "Ни один член кабинета не выступил против этой меры гуманности и политической мудрости".
Бьюкенен 2 апреля является на Дворцовую площадь в министерство к Милюкову и официально сообщает, что "его величество король и правительство его величества будут счастливы предоставить русскому императору убежище на Британских островах". Посол добавил, что для вывоза семьи из России правительство Великобритании готово предоставить военный корабль (крейсер), которому в указанный петроградским кабинетом момент будет приказано выйти в Мурманск. Затем было уточнено, что для Романовых выделяется один из британских кораблей, крейсирующих в Северном море. Организацию переезда из Царского в Мурманск Временное правительство возложило на Керенского.
Казалось, что Керенский и Милюков уже согласовали с послом все детали переезда, чете Романовых остается лишь уложить чемоданы. Николай и в самом деле часть вещей уложил. Но возникло затруднение - нельзя сказать, что непредвиденное.
Еще 20 марта, когда из Таврического дворца ушло в Могилев телеграфное обещание помочь Романовым выехать на Запад, под давлением рабочей массы заявил протест против такого намерения Исполнительный комитет Петроградского Совета, хотя руководство им находилось в руках меньшевиков и эсеров. С оглядкой на присутствующих в зале представителей рабочих коллективов крупнейших предприятий города Н. С. Чхеидзе, председательствуя на одном из заседаний Петросовета, счел нужным заявить о своей поддержке требований, чтобы "новая Россия была "обеспечена от возвращения Романовых на историческую арену".
Ныне и некоторые западные авторы, когда касаются этой страницы Февраля, пишут, что "в самом Совете были люди, ничего особенно сурового не замышлявшие против бывшего монарха - они просто боялись реакции народа в Петрограде на развивающиеся события. Гораздо проще было (Временному правительству. - М. К.) достигнуть соглашения с этими людьми в Совете, чем и тем и другим встретиться лицом к лицу с гневом и подозрениями народных масс, всегда готовых хлынуть к центру города из своих пригородов и бараков"...
Именно такую реакцию - "гнев и подозрения" - вызвало в рабочих районах Петрограда быстро распространившееся известие о том, что буржуазным правительством разработан и уже приведен в действие план вывоза Романовых за границу. Одновременно поползли по Петрограду и слухи о заговоре монархистов, готовящих нападение на Александровский дворец с целью освободить и увезти царскую семью. О необходимости пресечь эту возню заходит речь на митингах и собраниях, на каждом заседании Совета. Большинство Совета считает сомнительной охрану дворца, возложенную на Корнилова и контролируемую Керенским. Караулы, доверенные полковнику Коровиченко (позднее полковнику Кобылинскому), ненадежны.
Вокруг дворца заметна подозрительная суета. Шныряют сомнительные личности - группами и в одиночку. Через слуг и коменданта они сносятся с арестованными. Позднее, в эмиграции, Марков 2-й сам расскажет, как в марте апреле 1917 года он организовал в Петрограде группу бывших охранников и жандармов для насильственного освобождения и вывоза через финскую границу царской семьи. Его подручный штабс-капитан Сергей Марков подготовил диверсию, под прикрытием которой Романовы должны были бежать: намечено было инсценировать нападение "большевиков и анархистов" на дворец, взорвать бомбу в правом крыле корпуса и, воспользовавшись сумятицей, вывезти семью. Своим сообщникам среди прислуги Сергей Марков передал динамит; он наладил систему паролей и сигналов, установил маршрут до границы, нашел и подготовил автомобили.
В те дни, когда Милюков и Керенский договаривались с английским послом, Марков 2-й довел до сведения Николая, что "подготовка идет к концу" и "час близок". Николай поручил Бенкендорфу передать заговорщикам "спасибо за преданность", но попутно и просьбу повременить. Есть смысл, сказал он, немного подождать - посмотрим, что получится из официального, более безопасного плана эвакуации за границу. Если организовать такой выезд властям не удастся, тогда уж "сами возьмемся". Оба Маркова с поправкой согласились, передав во дворец через мадам Ден: "Но знайте, что мы ко всему готовы".
Следуют контрмеры. Петросоветом принято решение: призвать царскосельский гарнизон к революционной бдительности; предотвратить вылазку монархистов. И еще решено: не допустить вывоза семьи в Мурманск агентами правительства, оказать им решительное сопротивление. Верным Совету вооруженным отрядам отдан приказ: взять под контроль железнодорожные узлы и станции на Северо-Западе России. Командированы комиссары для наблюдения в таких пунктах, как Тосно и Званка. Органам власти и демократическим организациям на местах передан призыв: в случае бегства Романовых найти и задержать их во что бы то ни стало с применением любых средств. В подходящий момент водворить бывшего царя в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Кроме того, решено послать в Царское Село отряд, который, во-первых, проверил бы наличие арестованных, во-вторых, выяснил бы состояние охраны и, наконец, определил бы на месте условия, при которых Совет, если сочтет нужным, мог бы вывезти Романовых из дворца.
Такой отряд стрелков и пулеметчиков на броневиках был действительно послан в Царское Село. Командовал им левый эсер С. Д. Масловский, он же Мстиславский, бывший библиотекарь Академии Генерального штаба, в тот момент - военный активист Петроградского Совета. При нем состоял заместителем некий В. В. Яковлев, тоже левый эсер, незадолго перед тем возвратившийся из эмиграции, пристроенный Масловским на работу в ту же библиотеку. Прибыв к Александровскому дворцу, оба проверили состояние наружной охраны, приказали отключить от здания телефонную и телеграфную связь, затем потребовали предъявления заключенных. Бенкендорф воспротивился, ссылаясь на приказ Корнилова не пускать никого в комнаты семьи без именных пропусков, им, Корниловым, лично подписанных. Лишь когда Масловский пригрозил применить силу, Бенкендорф "предъявил" ему и его спутникам Николая. Керенский впоследствии истолковал этот эпизод как попытку захвата бывшего царя. "Слух о возможном отъезде семьи вызвал налет на Царское со стороны Петроградского Совета. Совет отдал распоряжение по линиям - не выпускать поездов из Царского, а потом в Царское явился с броневыми машинами член военной секции Совета Масловский и пытался взять царя. Он не исполнил этого только потому, что в последнюю минуту растерялся".
На какое-то время авторы плана "бега к морю" дали отбой. К маю - июню в районе Петрограда и в стране сложилась такая обстановка, что об осуществлении царскосельской авантюры, запланированной еще в марте, ни Марков 2-й, ни политики из Таврического дворца не могли и думать.
...
В страхе перед надвигающимися событиями, в предвидении дальнейшего подъема революционной волны, буржуазные политики в первые летние недели возобновляют свою попытку вывезти Романовых из района Петрограда - Царского Села, открыть им дорогу за границу. И эта попытка провалилась.
"Лондонское правительство, - показывал в эмиграции Милюков, - сначала изъявило готовность принять царскую семью в Англии, и Бьюкенен уведомил меня, что для перевозки должен прибыть крейсер... Однако крейсер не приходил, и отъезда не было. Я продолжал переговоры с Бьюкененом; в заключение он мне однажды заявил, что британское правительство более не "настаивает" на переезде царской семьи в Англию".
"Мы думали, - пишет Жильяр, - что теперь-то наше заключение в Царском Селе уже будет непродолжительным, мы все ждали отправления в Англию. Но дни проходили, а наш отъезд все откладывался... По-видимому, власть от Временного правительства постепенно уже уходила. Мы были только в нескольких часах езды от финляндской границы, а Петроград был единственным серьезным препятствием... Казалось, что, действуя решительно и тайно, можно было бы без большого труда достичь одного из финляндских портов и вывезти семью за границу".
Ллойд Джордж в своих мемуарах, например, прямо заявил, что Романовы "погибли из-за слабости Временного правительства", которое не сумело вовремя вывезти их за границу, подальше от "разбушевавшихся" народных масс.
Керенский долго крепился, нападки эти терпел, а потом стал оправдываться. Он старался. Англичане обещали ему крейсер. Был бы крейсер не было бы Тобольска. Не было бы Тобольска - не было бы Екатеринбурга. Касательно же секретности переговоров, то нарушил ее сам Бьюкенен: по выходе его в отставку Форин оффис отказал ему в пенсии за нарушение государственной тайны, каковую представлял собой план вывоза Романовых в Англию.
Керенский писал:
"Я желаю объяснить, почему Николай II и его семья не попали в Англию... Временное правительство еще в марте решило отправить их за границу... Я говорил: царь будет отправлен в Англию. Я сам довезу их до Мурманска... Мы вели переговоры с лондонским кабинетом. Но как раз тогда, когда пребывание семьи в Царском сделалось совершенно невозможным, мы получили от англичан сообщение, что до окончания войны въезд бывшего монарха в пределы Британской империи невозможен. Я утверждаю: если бы не было этого отказа, мы не только посмели бы, но и вывезли бы благополучно Николая II и его семью за пределы России так же, как мы позже вывезли его в Тобольск".
Теперь обиделись лондонские политики. Что, собственно, хочет сказать бывший петроградский премьер? Что царя выдали революции они, традиционные ревнители корон? Но ведь все знают, что это на них не похоже. Керенский сваливает с больной головы на здоровую. Ему следовало без промедления, уже после первого ответа Бьюкенена, доставить семью в условленный порт, а уж там наверняка все уладилось бы. Ведь объяснил Ллойд Джордж, что он "не брал назад свое приглашение. Конечный исход дела определили действия русского правительства, которое продолжало ставить препятствия на пути выезда царя".
Керенский сам тянул, выдвигая отговорки, - например, что еще не здоровы после кори дети; что есть опасность нападения на семью по дороге на Мурманск; что еще не исследованы изъятые у царя бумаги; не сняты следственной комиссией все необходимые допросы, и т. д. Одним словом, заключала возглавлявшая эту кампанию благородного возмущения "Дейли телеграф", "не проблематичный британский отказ, а медлительность м-ра Керенского, плюс его малодушие в отношениях с большевиками, явились истинной причиной того, что позднее совершилось в Екатеринбурге".
И тут мистер Керенский, - изловчившись, наносит своим британским оппонентам не лишенный меткости удар, такой, что надолго воцаряется неловкое молчание. "Мистер Ллойд Джордж не хочет сказать всю правду. Он предпочитает полуправду... Относительно тех переговоров, которые я вел весной 1917 года, он оглашает лишь часть истины, что же касается происходившего между нами летом того года, он вообще хранит полное молчание... Поэтому я сейчас скажу для всеобщего сведения: опущенная Ллойд Джорджем половина правды состоит в том, что ему самому тогда становилось все труднее и труднее выполнить намеченный план, как и мне... Его связывало общественное мнение рабочего класса в Европе... общественное настроение во Франции... и, наконец, позиция сил русской революции..." Иначе говоря: Ллойд Джордж не подал крейсер не потому, что был мало оперативен Керенский, а потому, что его действия парализовали на Западе те же революционно-демократические силы, которые бушующей волной поднялись тогда на Востоке.
Да, не часто Александр Федорович оказывался так близок к истине, как в данном случае...
Что произошло в те дни 1917 года, когда правительство Ллойд Джорджа взяло назад свое согласие на въезд Романовых? Причина этого отказа восходит к пальмерстоновскому принципу, согласно которому у Британии "нет ни постоянных друзей, ни постоянных врагов - она имеет лишь постоянные интересы".
Хорошенько поразмыслив, на Даунинг-стрит пришли к убеждению, что возникновение романовского гнезда на Британских островах никаких выгод Англии не сулит, на неприятности же можно рассчитывать наверняка.
Главное затруднение состояло в том, что "приезду бывшего царя в Англию был враждебен и фактически воспротивился английский народ".
Хотя у британских правящих кругов с. давних времен вошло в обычай предоставлять убежище беглым монархам и претендентам на престолы (можно вспомнить Людовика XVIII, Луи Филиппа, Наполеона III и других), в 1917 году лондонские лидеры решили воздержаться от приглашения Романовых в страну, сознавая, что английскими рабочими не забыты ни 9 января, ни разгром Пресни в декабре 1905 года, ни убийства на Лене в 1912 году, ни прочие преступления царизма. К тому же, как отметил в одном из донесений в Форин оффис тогдашний английский посол во Франции лорд Берти, в Европе многие подозревали, что "британское правительство, включив в свой резерв бывшего царя, попытается когда-либо использовать его в целях реставрации, как только оно сочтет это соответствующим своим эгоистическим интересам, или в тех же своих корыстных интересах попытается в будущем вызвать в России междоусобицу и раздор".
Сказалась и глубокая неприязнь англичан и французов к Александре Федоровне, олицетворявшей в их глазах пронемецкую группу в России, политику тайного пособничества и происков в пользу кайзеровской Германии. Тот же Берти писал: "Императрица принадлежит к бошам не только по происхождению, но и по чувствам. Она сделала все, что было в ее силах, чтобы осуществить сговор Германии с Россией". Не поблекла в памяти англичан к весне 1917 года и гибель "Хэмпшайра", случившаяся за год до того у Оркнейских островов, - для них Китченер по-прежнему оставался жертвой распутинской шпионской клики, действовавшей под покровительством Александры Федоровны. На подобные военные и политические диверсии и намекала одна из британских нот, после отставки П. Н. Милюкова врученная его преемнику М. И. Терещенко. В ней, в частности, было сказано: "Британское правительство не может посоветовать Его Величеству оказать гостеприимство людям, чьи симпатии к Германии более чем хорошо известны". Так что в этой истории британская политика "очутилась в тисках одновременного давления с двух сторон: и политического, и эмоционального". И все же решающими для исхода дела были не эти, а иные, куда более весомые обстоятельства. Яркий луч света бросила на них позднее дочь британского посла в Петрограде Мериэл Бьюкенен:
"Посольский курьер доставил расшифрованную лондонскую депешу моему отцу. Читая ее, отец изменился в лице:
- Кабинет больше не желает приезда царя в Великобританию, - сказал он.
- Почему?
- Они боятся... Боятся, что возникнут в стране беспорядки. Боятся, что вспыхнут забастовки... Повсюду могут вспыхнуть стачки: в доках, на военных заводах, на других предприятиях, на шахтах... Не исключена даже опасность того, что если Романовы высадятся в Англии, поднимутся в нашей стране мятежи. Итак, мне придется сообщить русскому правительству, что наше соглашение с ним более не существует".
Перед лицом таких опасностей главе правительства его величества, "зажатому в тиски", не остается ничего другого, как, в свою очередь, предпринять натиск на Георга V, "чтобы подавить его добрые чувства".
Это было непросто. Георг усиленно хлопотал за Николая. Он активно вступился за него перед премьером и кабинетом. Он ссылался, в частности, на то, что всего лишь год назад, 16 февраля 1916 года, посланные по его, Георга, поручению в Могилев генерал сэр Пэджет и лорд Пэмброк вручили Николаю жезл фельдмаршала британской армии. В официальной речи они просили его тогда "принять это звание и жезл, как знак искренней дружбы и любви", на что Николай ответил здравицей в честь "его величества короля Георга, моего дорогого двоюродного брата, друга и союзника". Можно ли предать забвению британское фельдмаршальское звание Николая II только потому, что в Петрограде, как когда-то случалось и в Лондоне, хлынула на улицы чернь? С доводами короля, хоть и ненадолго, солидаризовался министр иностранных дел сэр Артур Джеймс Бальфур. Он опротестовал отказ от приглашения, заметив, что, поскольку оно принято, налицо "позорный скандал".
Все же Ллойд Джордж взял верх и над своим номинальным шефом, и над примкнувшим к нему министром. Да и от внимания Георга V не ускользнуло, что предоставление в Англии убежища Романовым будет приписано мировой общественностью в первую очередь его, короля, родственной протекции и что "благоразумней будет не компрометировать английский Саксен - Кобургский дом слишком настойчивым заступничеством за семью Романовых, олицетворяющих вековые фамильные и политические связи с Германией". И по поручению короля его секретарь Эндрью Челфорд направляет Ллойд Джорджу письмо, означающее отбой:
"Его величество со своей стороны выражает сомнение, благоразумно ли было бы в настоящее время направить в Англию царскую семью, учитывая как рискованность в военное время путешествия, которое ей предстоит совершить, так и в не меньшей степени более широкие соображения национальной и имперской безопасности".
Ясно, что довод насчет рискованности переезда был формальной отговоркой. Терещенко вцепился в него, пытаясь уличить дорогих союзников в неискренности, смутить их совесть. Вышел из этого лишь конфуз.
Через датского политического деятеля Скавениуса Терещенко обратился к кайзеровскому правительству с сугубо секретным запросом: может ли Временное правительство рассчитывать на безопасность бывшего царя и его семьи, если они будут отправлены морским путем в одну из западноевропейских стран? В ответ на этот запрос через Копенгаген из окружения Вильгельма II поступило сообщение, которое гласило: "Императорское правительство считает своим долгом заверить, что ни одна боевая единица германского военно-морского флота не позволит себе напасть на какое бы то ни было судно, на палубе которого будут находиться русский император и его семья".
В конечном итоге, по словам Керенского, "британский посол в состоянии глубокой подавленности позвонил Терещенко и попросил о приеме. Он передал министру послание от высокопоставленного лица Форин оффиса, поддерживающего также тесные контакты с королевским двором. Со слезами на глазах сэр Джордж Бьюкенен сообщил русскому министру иностранных дел, что британское правительство раз и навсегда установило, что оно не в состоянии предоставить убежище бывшему царю".
Англия была не единственной страной, где Керенский пытался укрыть Романовых. Но, странное дело, при обилии зарубежных родичей, при множестве союзников Романовым после Февраля оказалось негде приткнуться.
Дания? Там у Николая двоюродный брат - король Христиан X; семью бывшего суверена воюющей России Дания не может принять в силу своего статута нейтральной страны. Греция? Мать короля Константина I, вдовствующая королева Ольга, родом из дома Романовых, проживает в России. Но ни прогермански настроенный греческий король, ни проантантовски настроенное правительство не могут дать согласие на приезд Романовых по тому же мотиву нейтралитета страны. Испания? Королева Евгения приходится Александре Федоровне двоюродной сестрой; король Альфонс XIII всегда выказывал особые симпатии к Николаю II. Но вот дошло до дела - и эти тоже ссылаются на нейтралитет. Норвегия? Нейтральна. Португалия? Нейтральна. Сербия, Черногория? Они указывают на свое тяжелое военное положение, на австрийскую оккупацию. Франция? Теперь она, самая верная союзница, уже может открыто заявить, что не желает, чтобы развенчанный тиран и, в особенности, отвратительная Алиса Гессенская, порождение бошей, ступили на республиканскую землю!..
Что касается крейсеров, то они были и у Керенского. Впрочем, для эвакуации царской семьи они ему не очень-то и нужны были. Чтобы перебросить Романовых через Финляндию в любую из сопредельных (в том числе скандинавских) стран, можно было обойтись и другим транспортом. Но в том-то и дело, что любой из вариантов бегства, включая и мурманский, терпел крах по обстоятельствам, зависевшим не от транспорта, не от технической оснащенности Ллойд Джорджа или Керенского, а от воли народных масс. Массы же эти в России - рабочие, крестьяне и солдаты, - революционным инстинктом ощущая опасность, исходившую от низвергнутой семьи Романовых, решили из страны ее не выпускать.
То, что в закулисные интриги вокруг Романовых вмешались иностранные державы, резко обострило опасения народа - осознанные или подсознательные, все равно. Как уже не раз бывало в истории революционных переломов, вовлечение иноземных сил лишь ухудшило положение главарей рухнувшего абсолютистского режима.
Сначала Романовых пытались вызволить англичане. Потом вмешались в это внутреннее дело России немцы. Среди множества планов освобождения Романовых не было ни одного, который не исходил бы из расчетов на иностранную помощь. И проваливались эти планы по одной и той же причине: их осуществлению препятствовали население страны, местные демократические организации, даже охрана царской семьи. Потому-то уже на первом, царскосельском этапе промонархических происков потерпели неудачу и "официальный" (Керенского-Милюкова) и "неофициальный" (Маркова 2-го) планы вывоза Романовых за границу.
Было ясно: куда бы ни привела Романовых судьба, они нигде не угомонятся; жажда мщения, тоска по утраченной власти удесятерят их активность. Если им удастся выбраться из-под стражи, они неизбежно станут знаменем контрреволюции, центром консолидации ее самых свирепых элементов. До конца дней своих они будут рваться в свои дворцы, не давая покоя ни России, ни миру.
Ныне и г-н Хойер, уж как ни силится он в своих очерках изобразить Николая кротким, смирившимся, фаталистически предавшимся своей судьбе, даже он сопровождает этот свой вольный портретный этюд оговоркой, что "в глубине души низвергнутый царь, по-видимому, все же не смирился". Николаем и его женой "владела, вероятно, надежда, что их последняя страница далеко еще не перевернута". Александра Федоровна "ждала освобождения в уверенности, что оно так или иначе придет. Она верила, что еще есть преданные люди, храбрые офицеры, которые отдадут за нее свою жизнь. Хоть и существовала цензура, замкнувшая Александровский дворец, секретные сообщения извне не переставали убеждать царицу, что освобождение возможно, и даже близко". Эти оговорки, которыми г-н Хойер как бы вскользь уснащает свои утверждения, явно более убедительны, чем сами утверждения.
И уже в явном противоречии со своим сентиментальным рассказом о последнем возвращении Николая из Могилева в Александровский дворец (он стоял перед женой "растерянный", "глаза его были полны слез", они оба почувствовали себя в эту минуту "бессильными жертвами"), Хойер признает: "Они были жертвами, но отнюдь не безвинными. Как уже бывало в истории со слабыми людьми, Николаем владела жгучая, лишь наполовину, может быть, осознанная жажда власти, и он считал, что те, кто его освободит, выполнят лишь благочестивую миссию".

Tags: Керенский, Романовы
Subscribe
  • Post a new comment

    Error

    Comments allowed for friends only

    Anonymous comments are disabled in this journal

    default userpic

    Your IP address will be recorded 

  • 0 comments