Владимир Александрович Кухаришин (kibalchish75) wrote,
Владимир Александрович Кухаришин
kibalchish75

Category:

Г. З. Иоффе о колчаковском перевороте. Часть I

Из книги Генриха Зиновьевича Иоффе "Колчаковская авантюра и её крах".

Случайным или преднамеренным был отъезд Колчака из Омска за несколько дней до переворота? Не создавали ли заговорщики, с одной стороны, алиби для будущего диктатора, а с другой - не хотели ли воспользоваться отсутствием Болдырева? А самое главное - знал ли Колчак о том, что должно произойти в Омске? Анонимный автор обширных мемуаров о гражданской войне на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке, сотрудник уфимских «Отечественных ведомостей» (издавались членом «Национального центра», правым кадетом А. С. Белоруссовым) писал: «Трудно поверить, чтобы до решительного заседания Совета министров и ареста членов Директории адмирал Колчак не понимал, что готовится переворот. Может быть, для г-на Гинса все, что случилось в дневном заседании Совета министров 18 ноября, и было неожиданностью, но для активно действующих лиц все было заранее предусмотрено и все роли заранее распределены...».
Такого же мнения придерживается и уже упоминавшийся И. Серебренников. По его убеждению, Колчак был осведомлен о заговоре «и дал заговорщикам свое согласие принять на себя бремя диктатуры». В связи с этим Серебренников вспоминает небольшой, но весьма показательный эпизод, который произошел с ним в ночь на 18 ноября. Он возвращался из гостей и неожиданно был арестован военным патрулем. Освободил его случайно проезжавший казачий наряд во главе со знакомым Серебренникову есаулом Поротниковым. На недоуменный вопрос: «Что происходит?» - есаул сообщил, что только что арестована Директория. «Кто же будет?» - спросил Серебренников и тут же получил категорический ответ: «Будет адмирал Колчак!».
Автор упомянутых мемуаров о гражданской войне в Сибири и на Дальнем Востоке сообщает, что в 1921 г. он беседовал с двумя лицами, «заслуживающими полного доверия» и стоявшими близко к перевороту. По утверждению одного из них, «адмирал накануне переворота был предупрежден о готовящемся акте». Он в принципе не возражал против «реконструкции власти», но по вопросу о его личной кандидатуре несколько колебался. Поставил условие: личная безопасность членов Директории, поскольку, по его мнению, политически важна была бескровность переворота. Ему дали в этом заверения, и он согласился.
[Читать далее]
Другое лицо, с которым беседовал автор воспоминаний, сообщило, что в среде заговорщиков имелось сильное течение (ему особенно сочувствовали командиры казачьих отрядов), настаивавшее на том, чтобы члены Директории и вообще учредиловцы были ликвидированы решительно и беспощадно. Косвенное подтверждение тому - письмо Вологодского Колчаку, написанное на другой день после переворота - 19 ноября. Вологодский ставил в нем условием своего пребывания в Совете министров «сохранение жизни Авксентьева, Зензинова, Аргунова, Роговского». Он просил «принять меры к охране жизни и здоровья этих лиц и предоставить им возможность вполне приличного существования, хотя бы в условиях изоляции». Вологодский, по-видимому, знал о том, что нависало над головами «директоров».
Ход переворота свидетельствует о том, что верх все же взяли «умеренные», те, кто стремились придать ему максимум «легальности». Действительно, на первый взгляд все выглядело так, будто офицеры самочинно арестовали Директорию, вследствие чего она «распалась», перестала существовать; затем Совет министров вступил в свои права и «законно» передал власть диктатору - «верховному правителю». Не так уж трудно понять, почему Колчак настаивал именно на таком или примерно таком варианте: он должен был придать случившемуся некую «демократическую» видимость, что было важно как с точки зрения внутренней, так (может быть, еще важнее) и внешней политики, отношений с союзниками. И все же, как мы увидим дальше, другое, крайнее течение не осталось полностью неудовлетворенным: спустя месяц (в декабре 1918 г.) черносотенно настроенные офицеры зверски расправились с группой эсеров-учредиловцев, находившихся под арестом в Омске после событий 18 ноября.
В соответствии с сохранившимся в архиве письмом квартирмейстера Сибирской армии полковника А. Д. Сыромятникова И. Михайлову («Ивану Андреановичу» - как сказано в письме) тремя главными организаторами ноябрьского переворота были В. Н. Пепеляев, фактически руководивший кадетскими организациями Сибири, И. Михайлов и он сам, Сыромятников. Они представляли три силы внутренней контрреволюции, на которых базировался переворот: политическую - сибирских кадетов, социальную - торговцев-промышленников и финансистов и военную - офицеров-монархистов. Обязанности организаторов были определены довольно четко. Пепеляев должен был «вызвать в политических кругах благожелательное отношение к перевороту». И. Михайлов помимо финансового обеспечения взял на себя задачу «склонить Совет министров к передаче всей полноты власти адмиралу Колчаку». Сыромятников отвечал за организацию переворота «в военном отношении», поддерживал связи с офицерами академии Генерального штаба, возглавляемыми генералом Андогским.
Как пишет Сыромятников, все эти задачи были теснейшим образом связаны. Когда одному из главных исполнителей переворота, полковнику Волкову, предложили осуществить центральный пункт плана - арестовать членов Директории, он поставил несколько условий: дать заверение в сочувствии перевороту «общественных групп», обязательное личное участие Пепеляева, гарантии в том, что союзники не будут предпринимать какие-либо контрмеры, и, наконец, важное для самого Волкова условие: производство его в генералы. Были приняты все условия, в том числе и относительно позиции союзников.
Вопрос об их отношении к колчаковскому перевороту имел, как видим, исключительно важное значение. Ясно, что без их поддержки «переворотчики» вряд ли решились бы действовать. Собственно, одно из условий, выдвинутых Волковым, прямо свидетельствует об этом. Но входили ли союзнические агенты непосредственно в состав «переворотной команды»? На этот счет имеются различные точки зрения.
Авксентьев (как, впрочем, и другие члены свергнутой Директории) уверял, что переворот «подготовили некоторые из союзников, которые имели в Сибири «переворотчика» - генерала Нокса, как в Архангельске они имели «переворотчика» - генерала Пуля». Однако в обоснование этого тезиса не приводилось конкретных данных
Французские представители в Сибири (главнокомандующий союзными войсками генерал М. Жаннен и его штабные офицеры) «инженерами» омского переворота считали своих коллег - англичан. В своих мемуарах Жаннен писал, что Колчак находился у них «в кармане»: генерал Нокс провел необходимую подготовку еще в октябре, когда находился в Омске, а один из его офицеров - капитан Л. Стевени - принял участие в детальной разработке плана переворота. Такого рода свидетельства можно найти в воспоминаниях французского посла Ж. Нуланса и др.
Английская сторона, естественно, не склонна была подтверждать их. Но ведь именно по непосредственному указанию английской военной разведки Колчак был «повернут» из Месопотамии на Дальний Восток - в Маньчжурию, а его поездка в Сибирь осенью 1918 г. была «проконсультирована» генералом А. Ноксом именно в тот самый период, когда, как мы уже знаем, англичане и их союзники по Антанте переориентировались с «демократической контрреволюции» внутри России на правое крыло антибольшевистского фронта - на кадетско-монархическую контрреволюцию. Случайно ли, что вскоре по прибытии в Омск Колчак был взят под охрану английского батальона полковника Уорда? М. Жаннен писал, что близость Уорда - «этого ничтожества» - к адмиралу объясняется тем, что он находился под влиянием своих переводчиков - четы Франк, «реакционеров и германофилов», конкретнее тем, что мадам Франк состояла в большой дружбе «с любовницей адмирала». Это, конечно, наивное объяснение. Но Уорд безусловно подчинялся Ноксу.
Кроме Уорда в Омске во время переворота находились еще два английских офицера: уже знакомый нам капитан Л. СтеВени (он всюду следовал за Колчаком) и полковник Дж. Нельсон. Оба хорошо говорили по-русски (Стевени долго жил в Москве) и, без сомнения, располагали достаточной информацией о положении Директории. В книге П. Флеминга - американского биографа Колчака - приведены интересные материалы о деятельности этих офицеров и их шефа - генерала Нокса (в момент переворота он находился во Владивостоке), почерпнутые из английских архивов. Воспользуемся ими, правда несколько опережая события.
Уже ранним утром 18 ноября в английской военной миссии знали о свержении Директории: эту новость сообщил своим коллегам капитан из французской миссии 3. Пешков. Полковник Нельсон сразу же направился в Ставку. Колчак (он только что вернулся в Омск) сидел у себя в кабинете в английском френче, но с русскими погонами. После взаимного приветствия новоявленный «верховный правитель» предложил поднять бокал вина за дружбу и победу. Принесли шампанское, зазвучали тосты...
На другой день Нельсон сообщил Ноксу во Владивосток о случившемся, подчеркнув, что, с его точки зрения, это «абсолютно честная попытка восстановить порядок». Но шеф Нельсона, по-видимому, уже был в курсе дела. С. П. Мельгунов - автор ряда работ по истории революции и гражданской войны, написанных им в эмиграции, - широко пользовался таким источником, как личные опросы участников событий: тогда они еще были живы. Выясняя историю причастности англичан к колчаковскому перевороту, он интервьюировал и А. Нокса. По словам Мельгунова, Нокс сказал, что о готовившемся в Омске перевороте знал за 2 - 3 дня до него, находясь в Маньчжурии. Одним из его информаторов был якобы генерал К- Сахаров. При этом Нокс не отрицал, что члены его миссии, особенно полковник Нельсон, вполне могли принимать участие в каком-либо совещании, где обсуждалось предстоящее свержение Директории.
Получив депешу Нельсона, Нокс направил соответствующее донесение в Лондон и через несколько дней получил ответную шифровку за подписью начальника генерального штаба генерала Г. Вильсона. Он требовал от Нокса предупредить полковника Нельсона, что его «деятельность... рассматривается в Форин оффис как в высшей степени необдуманная и компрометирующая правительство его величества», поскольку она может вызвать подозрение о вмешательстве во внутренние дела «на стороне одной из партий Сибири». И хотя усердие и энергия Нельсона высоко ценятся, он тем не менее в дальнейшем «должен быть осторожным». От Нельсона потребовали отчета о его деятельности. В январе 1919 г. отчет был представлен в Лондон. Главный его тезис заключался в утверждении, согласно которому «англичане не принимали участия» в перевороте, хотя и располагали некоторыми данными о его подготовке. Суть резолюции начальства по докладу Нельсона сводилась к тому, что полковник может считать себя «полностью оправданным».
Приведя все эти данные, свидетельствующие о безусловной вовлеченности англичан в колчаковский переворот, Флеминг тем не менее стремится представить дело таким образом, что она в значительной мере была «самодеятельностью» британских агентов «на месте». Что же касается «больших политиков», то они якобы не санкционировали такую «вовлеченность» и после переворота будто бы выражали даже свою неудовлетворенность, поскольку уже готовились признать Директорию. Но версии такого рода слишком банальны, чтобы их принимать всерьез. Щекотливые дела всегда берут на себя «стрелочники», хорошо понимающие, что от них требуется, и дающие алиби своему начальству.
Английский историк Р. Уллмзн в своем исследовании англо-русских и англо-советских отношений 1917 - 1920 гг. также считает, что в перевороте непосредственно были замешаны полковник Дж. Нельсон и капитан Л. Стевени.
Тот факт, что союзники сыграли свою роль в перевороте, подтверждается и свидетельством самих «переворотчиков». Полковник Сыромятников, по его признанию, информировал полковника Нельсона и капитана Стевени о предстоящем перевороте и получил от них заверение в том, что «англичане, а следовательно, и французы могут гарантировать свой нейтралитет».

...
Вечером 17 ноября, в 17 час. 30 мин., за несколько часов до начала переворота, в Омск возвратился Колчак. Удивительное совпадение! Нанесшие ему визиты генералы и офицеры Ставки и Омского гарнизона (Андогский, Сурин, Лебедев, Волков, Катанаев, Красильников и др.) в один голос «определенно говорили, что Директории осталось жить недолго и что необходимо создание единой власти». При этом визитеры прямо заявили Колчаку: «Вы должны это сделать».
...
Рано утром появился начальник штаба, некий капитан Герке, и заявил, что арестованным предлагается выбор: либо они будут препровождены в тюрьму («со всеми возможными последствиями», многозначительно добавил Герке), либо их вышлют за границу. Выбор, естественно, был не сложен: члены Директории без колебаний выбрали второе. Под усиленной охраной арестованных доставили на квартиру Авксентьева, где они пробыли до 20 ноября. Здесь и состоялось подписание «соглашения» между старой и новой властью: Авксентьев и Кo отправлялись за границу с условием, что они не будут вести политической деятельности против Колчака и его правительства. Вечером 20 ноября поезд уносил членов бесславной Директории в Китай, откуда они кружным путем должны были добраться до Франции.
/От себя: где стоны хрустобулочников о выдворении представителей цвета нации?/
...
Тут же возникал вопрос о новой власти, и, конечно, в виде диктатуры. Помог Виноградов, который, по характеристике В. Пепеляева, никогда ничего не понимал. А на сей раз понял все. Виноградов заявил, что после случившегося он слагает свои полномочия как член Директории. Это означало, что в ней остаются лишь двое: Вологодский и Болдырев, который к тому же отсутствовал. Вопрос о возможности сохранения Директории отпадал, таким образом, сам собой. И тогда на обсуждение поставили одно предложение: об объединении гражданской и военной власти в одном лице, т. е. об установлении диктатуры. «Кем был поставлен этот вопрос, - говорил Колчак на допросе, - я точно не могу сказать, но кажется, что он был поставлен одним из военных».
Из воспоминаний Бафталовского следует, что этим военным являлся все тот же Сыромятников. Он якобы заявил, что у него на руках имеются документы, свидетельствующие о «сильном брожении в рабочей массе, о пропаганде в армии» и, главное (это была фальшивка), о «намерении эсеров и других революционных элементов захватить власть». Выход из этой «катастрофической ситуации» предлагался один: «необходимо установить единоличную власть». Сыромятников будто бы тут же был поддержан генералом Розановым - начальником штаба Ставки. Он «стукнул кулаком по столу и сказал, что от имени армии требует диктатора». Сразу же было названо имя Колчака, однако Розанов будто бы «опять стукнул кулаком и от имени армии потребовал Болдырева». Ввиду возникшего разногласия министр финансов И. Михайлов произнес «с улыбкой»: надо баллотировку. Он, конечно, знал, почему улыбался, да и другие присутствующие знали это: исход баллотировочной комедии был уже, по-видимому, всем ясен.
По свидетельству будущего управляющего делами колчаковского правительства Г. Гинса, Колчак, когда был военным министром, вел замкнутый образ жизни, «выходил мало», а на заседаниях правительства, на которые неохотно являлся, «довольно угрюмо молчал». Это подтверждает И. Серебренников, присутствовавший на заседании, состоявшемся сразу после переворота. Он пишет, что против обыкновения Колчак вдруг «с пафосом» произнес речь. Он говорил об искоренении большевизма, об усилении тыла и фронта, о борьбе с эсерством. Он, пишет Серебренников, «торопил Совет министров с решением обсуждаемого вопроса».
Когда подсчитали голоса, оказалось, что за Колчака подано 10 голосов, за Болдырева - один. [I] Поскольку, как мы знаем, в заседании участвовали 12 человек, один голос «исчез». Бафталовский утверждает, что это был голос генерала Матковского, который перед голосованием «поспешил немедленно исчезнуть из зала заседания, ибо не был твердо уверен, в какую сторону уклонится чаша весов...». Он снова появился, когда голосование было уже окончено. Небольшой комический штрих в наскоро разыгранной оперетке «исторического» совещания. Другим таким же штрихом было присвоение Колчаку звания полного адмирала за победу, которую одержала его «переворотная команда» на суше.
Итак, все было кончено. Совет министров принял единственно возможное решение. Если бы он, утверждает Серебренников, принял какое-то иное решение, его немедленно разогнали бы те же силы, которые в ночь на 18 ноября совершили переворот; министры были бы арестованы, а Колчак все равно был бы провозглашен диктатором и сам сформировал бы Совет министров.
Одновременно с высылкой Авксентьева, Аргунова, Зензинова и Роговского новоявленный «верховный правитель» учинил комедию суда над главными «путчистами»: командующим Сибирской казачьей дивизией полковником В. И. Волковым, командиром 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеевича полка войсковым старшиной А. В. Катанаевым и командиром партизанского отряда войсковым старшиной И. Н. Красильниковым. Разыскивать их не пришлось: 19 ноября они сами явились к министру юстиции Старынкевичу, а затем и к Колчаку с «повинной». Юридический фарс превратился в суд над высланными членами Директории, которые были обвинены в том, что, находясь «в плену ЦК партии эсеров», вели «антигосударственную работу».

...
Таким образом, полуэсеровская-полукадетская Директория, эта сибирская керенщина, которая всей своей политикой по существу подготовила новую корниловщину - колчаковщину, фактически без сопротивления ушла в политическое небытие.



Tags: Белые, Белый террор, Гражданская война, Колчак, Учредительное собрание
Subscribe

  • Жильвинас Буткус о Литве

    Из сборника «Красная Литва. Никто не хотел умирать» . Для правильной оценки событий в Литве во время Великой Отечественной и после…

  • Гедрюс Грабаускас о Литве

    Из сборника «Красная Литва. Никто не хотел умирать». Советская власть была установлена в Шяуляе… и других местах Литвы...…

  • Сергей Рядчиков о казаках. Часть XV

    Из книги С. А. Рядчикова «Казаки-эмигранты против России. Прошлое и настоящее казачьего коллаборационизма» . В 1920-х гг. казачьи…

  • Post a new comment

    Error

    Comments allowed for friends only

    Anonymous comments are disabled in this journal

    default userpic

    Your IP address will be recorded 

  • 0 comments