Троцкий пришел к мысли о необходимости «наглядного урока в педагогических целях», который и был им сформулирован в следующем тезисе: «Мы прекращаем войну, но не подписываем мирного договора». Необходимо было проверить, способны ли немцы отдать приказ о наступлении. Если нет, то это означало бы явную победу с далеко идущими последствиями, а если да, то в таком случае можно было бы объявить о вынужденной капитуляции перед силой штыка.
Некоторое время Троцкий обдумывал эту идею. Сначала он посоветовался с Каменевым, потом с другими членами делегации — все, казалось, с симпатией отнеслись к этой идее. В конце концов он направил Ленину следующее письмо:
«Мир на таких условиях подписывать невозможно, Владимир Ильич. Они уже договорились с фиктивными правительствами Польши, Литвы, Курляндии и другими о территориальных уступках и подписании военных и таможенных соглашений. С учетом «самоопределения» эти области, согласно германской точке зрения, уже являются независимыми государствами, и в качестве таковых они уже заключили территориальные и другие договора с Германией и Австро-Венгрией. Мы не можем подписать мир на их условиях. Поэтому я предлагаю следующее.
Мы объявляем об окончании войны и демобилизации армии, не подписывая мира. Мы объявляем, что не можем быть участниками разбойничьего и грабительского мира, равно как и подписать такой мир. Судьбу Польши, Литвы и Курляндии мы отдаем в руки германских трудящихся.
Немцы не смогут наступать на нас после того, как мы объявим об окончании войны. В любом случае Германии будет очень сложно принять решение о наступлении ввиду существующей внутренней обстановки. Сторонники Шейдемана приняли официальное решение пойти на разрыв с германским правительством, если оно выдвинет захватнические требования в отношении русской революции.
Немецкие газеты... требуют договоренности с Россией любой ценой. Партия центра поддерживает эту позицию. Внутренняя борьба деморализует правительство. В прессе разворачивается яростная борьба по поводу действий на Западном фронте.
Мы объявляем, что заканчиваем войну, но мира не подписываем. Они не смогут начать наступление против нас. Если они все же начнут наступать, наша позиция не будет хуже, чем сейчас, когда у них есть возможность объявить нас агентами Англии и Вильсона, после того, как он произнес свою речь, и на этом основании начать наступление.
Нам нужно знать Ваше решение. Мы по-прежнему можем затянуть переговоры на один, два, три или четыре дня. После этого они должны быть прерваны. Другого решения я не вижу.
Жму Вашу руку.
Ваш Троцкий.
P. S. Ответьте по прямому проводу: «Я согласен с вашим планом» или «Я не согласен».
Но Ленин не мог позволить заставить себя дать опрометчивый ответ. Он испытывал сильные сомнения по поводу предложенной Троцким формулы, как и по поводу шумных призывов Бухарина возобновить военные действия против Германии под лозунгом мировой революции. Почему его соратники были столь недальновидны? Чем собирался воевать Бухарин? Почему Троцкий был уверен, что немцы не продолжат наступать? Каковы реальные признаки революции в Центральной Европе? Ленин один видел путь, по которому можно было выйти на свет, он насквозь и до самых глубин вник в эту страшную ситуацию фактического бессилия. Мы не можем воевать, мы должны заключить мир, наименее худший мир, который только можно заключить в сложившихся обстоятельствах.
Однако добиться одобрения своей точки зрения соратниками по партии, которой он руководил, было очень непросто. В то время Ленин еще не мог диктовать им свои условия, а серьезный разрыв мог привести к расколу в партии и гибели большевистской революции в России. Поэтому он решил пригласить Троцкого и Бухарина открыто изложить свои взгляды перед членами партии, а таюке выступить и самому. Он рассчитывал, что ему удастся найти более весомые аргу менты, чтобы убедить соратников согласиться с его точкой зрения.
Поэтому Ленин не дал ни положительного, ни отрицательного ответа на письмо Троцкого. Вместо этого он телеграфировал Троцкому: «Когда вернетесь в Петроград, мы это обсудим». Когда 5 января мирные переговоры достигли критической отметки, Троцкий направил в Смольный сообщение по прямому проводу и получил, один за другим, два ответа от Ленина. «Сталин только что пришел, — говорилось в первом, — мы обсудим это с ним и немедленно дадим вам наш общий ответ»; через час пришел и второй ответ за двумя подписями — последняя принадлежала человеку, сыгравшему столь роковую роль в судьбе Троцкого; это сообщение гласило: «Просим сделать перерыв и вернуться в Петроград: Ленин, Сталин». На основе этих инструкций Троцкий попросил сделать перерыв в мирных переговорах. Теперь он вернулся в Петроград, и борьба вокруг судьбы революции началась.
Троцкий огласил свою точку зрения перед руководством партии на заседании 8 января. Среди тех, кто его поддержал, были Сталин и Каменев. На этом же заседании Бухарин страстно призывал немедленно прервать переговоры и возобновить военные действия, начав таким образом «революционную войну». Его поддержали Александра Коллонтай, Бела Кун, Пятаков, Радек и Урицкий.
Ленин внимательно слушал обе стороны. События развивались, как он и предвидел. В сложном уме Троцкого родилась сложная формула, а сверхъярый Бухарин предлагал то, что было физически невозможно.
«Все это звучит очень заманчиво, — сказал он Троцкому. — Это было бы наилучшим решением, если бы у нас была гарантия того, что Гофман не двинет войска против нас. А если да? Вы сами сказали, что наши окопы пусты. Что, если немцы возобновят боевые действия?»
«Тогда нам придется подписать мир, но все будут знать, что мы пошли на это потому, что у нас не осталось выбора. И только таким образом мы сможем уничтожить легенду о «секретных связях с Гогенцоллернами», — стоял на своем Троцкий.
«Нет, это слишком рискованно. Сейчас наша революция важнее чего бы то ни было; мы должны спасти ее во что бы то ни стало», — заявил Бухарин.
«Мой бедный друг, — энергично сказал Ленин, — езжайте на фронт и убедитесь, можем ли мы воевать».
Неистовый Радек вскочил со своего места и, глядя на Ленина пылающим взором, прокричал: «Если бы в Петрограде нашлось пятьсот мужественных людей, мы бы посадили вас в тюрьму!» Сохраняя стальную выдержку, Ленин ответил оказавшимися пророческими словами: «Действительно, некоторые могут оказаться в тюрьме; но если вы тщательно взвесите все возможности, то увидите, что гораздо более вероятно, что в тюрьме окажетесь вы, а не я».
После этого он зачитал присутствующим свои ставшие знаменитыми двадцать один тезис о мире, явившиеся результатом его напряженного внутреннего поиска и размышлений; в этих тезисах он показал, почему следовало принять немецкие условия, правда, после максимально возможного затягивания мирных переговоров.
Не многие документы столь же емко и отчетливо показывают гениальность Ленина как революционного тактика, умеющего использовать любую возможность, и как государственного деятеля, умеющего проникнуть в глубь политических процессов и понимающего значение и важность политики, проводимой на основе глубокой и максимально правдивой оценки ситуации. С холодной дальновидностью он предвидел, что сепаратный мир с Германией был крайне важен для спасения русской революции. Он также понял, что рано или поздно миф о «мировой революции, которая произойдет в наше время» лопнет. Как хороший военачальник, он подготовился к неизбежным последствиям этого, к последствиям, которые могли привести к гибели партии. То, что он сейчас говорил, еще нельзя было публиковать, но руководство партии должно было знать всю неприкрашенную картину, все факты реальной действительности, с которыми в конце концов всем все равно пришлось бы столкнуться. Ленин читал свои тезисы не более 20 минут; он говорил без жестикуляций и без особых эмоций. Четко, ясно и с безжалостной прямотой он изложил свою позицию и стал ждать реакции.
Однако большинство партийного руководства и рядовых членов партии не были столь бдительны и осмотрительны, чтобы оценить по достоинству мудрость ленинского подхода. Это ведь был полный отход от тех лозунгов и положений, которые в течение столь долгого времени распространялись партийной пропагандой. Это был компромисс, а Ленин всегда был противником компромиссов; это было признание поражения, а Ленин говорил им, что для большевистской дипломатии достаточно свистнуть, чтобы пролетариат Западной Европы поднялся и смел капиталистические правительства. Им так продолжали говорить и сейчас. «Триумф международной революции близок», — писала «Правда»; она же подчеркивала: «Пришло время торжества справедливого мира». Было бы слишком рассчитывать, что они вдруг откажутся от того, во что так долго верили…
Борьба внутри партии по вопросу о мире с каждым днем становилась все острее и ожесточеннее. Как отмечал Троцкий, наиболее острые разногласия существовали не между ним и Лениным, а между Лениным и Бухариным. По коренным вопросам: может ли Россия вести революционную войну и допустимо ли для революционного государства подписывать договоры с империалистическим режимом, между Лениным и Троцким разногласий не было. Оба на первый вопрос отвечали «нет», а на второй — «да». Различия у них были в том, когда и каким образом соглашаться с условиями Центральных держав.
По результатам неофициального голосования, из 63 присутствовавших на заседании 8 января точку зрения Ленина поддержали 15 человек, Троцкого — 16, а Бухарина — 32. Было решено узнать мнение двухсот местных Советов по вопросу о мире. Только 2 (Петроградский и Севастопольский, причем последний с оговорками) выступили за заключение мира; Москва, Екатеринбург, Харьков, Кронштадт и все остальные решительно высказались за революционную войну.
На следующий день вопрос был перенесен с неформального обсуждения на официальное, которое состоялось на заседании ЦК партии. Разногласия были столь сильны, что раскол в партии казался неизбежным. Ленин вновь страстно и убежденно отстаивал свою точку зрения. Он назвал формулу Троцкого «ни войны, ни мира» «интернациональной политической демонстрацией», которую мы не можем себе позволить. «Если немцы будут наступать, нам все равно придется заключить мир, но условия тогда будут хуже, чем теперь», — подчеркнул он. С какой стати немцы, начав новое наступление, вдруг захотят пощадить нас и остановиться? Почему они должны отказаться от того, чтобы идти вперед и взять все, что им нужно, у совершенно беззащитных людей? Будет ли у России время, чтобы успеть подписать мирный договор? «Этот хищник прыгает неожиданно», — предостерегал Ленин. Он видел все очень ясно и отчетливо. Однако успех Октябрьской революции ослепил его товарищей. Троцкий говорил о неизбежной революции в Центральной Европе. «Мы не можем рассчитывать на германский пролетариат! — выкрикнул Ленин то, что было им выстрадано в мучительных размышлениях. — Германия только беременна революцией, однако не следует путать второй месяц с девятым. А у нас в России уже родился
вполне здоровый ребенок, которого мы можем убить, начиная войну». Бухарину и его сторонникам Ленин заявил следующее: «Немцы занимают такие позиции на островах в Балтийском море, что в случае наступления могут взять Ревель и Петроград голыми руками».
Но все его усилия были напрасны. Россию охватила лихорадка революционной войны. Те же самые люди, которые выступали за мир любой ценой, теперь с равным энтузиазмом призывали к священной войне. Но для этого не было армии; она просто растаяла.
Чтобы не уступить этому политическому безумию, Ленин решил попытаться достичь компромисса с Троцким. Он не разделял планы Троцкого, поскольку считал, что они обречены на провал и неизбежным следствием этого будет мир на еще более худших условиях. Однако он не мог заставить своих соратников
принять свою точку зрения, не прибегая к еще одному перевороту или расколу в партии, который мог привести к ее гибели. Из двух опасностей: мира на более тяжелых условиях и ведущего к катастрофе кошмара «революционной войны» — Ленин не колеблясь выбрал первую. Он согласился, чтобы подход Троцкого был опробован.
«В этом случае вы ведь не поддержите лозунг революционной войны?» — спросил Ленин, когда соглашение было достигнуто.
«Ни в коем случае».
«В таком случае этот эксперимент будет не столь опасен. Мы рискуем потерять Эстонию или Ливонию, но ценой доброго мира с Троцким — На лице Ленина появилась усмешка. — За это стоит заплатить Эстонией и Ливонией».
11 января на заседании ЦК прошло голосование по этому вопросу. Предложение Бухарина о начале революционной войны было отклонено 11 голосами против 2 при 1 воздержавшемся. Предложение Ленина о дальнейшем затягивании переговоров было одобрено 12 голосами против 1. Формула Троцкого «ни войны, ни мира» была одобрена незначительным большинством — 9 голосами против 7. Такое решение оставляло вопрос о принятии немецких условий открытым. Оно просто давало Троцкому возможность затягивать переговоры таким образом, каким он сочтет нужным, а в психологически подходящий момент, который он же должен был определить, Троцкий должен был использовать формулу «ни войны, ни мира». Было объявлено, что данное решение является официальной позицией Совнаркома.
