Из книги Евгения Евгеньевича Колосова "Сибирь при Колчаке".В начале марта или самом конце февраля в Красноярске, главном городе Енисейской губернии, появляется особый уполномоченный адмир. Колчака для борьбы с крестьянством, ген. Розанов.
...
Одновременно с ним в Красноярск прибыл ротмистр Крашенинников, определенный и открытый монархист, бывший секретарь газеты «Русская Армия», устраненный оттуда за какую-то историю, чуть ли не связанную с денежной растратой.
...
У ген. Розанова этот принципиальный монархист занимал боевой пост начальника контр-разведки, вполне подходивший и к его убеждениям, и к его склонностям, и к уровню его нравственного развития.
...
Ген. Розанов был ленив и много пил; по внешности производил впечатление человека неряшливого, по характеру – необузданного и жестокого; у него было типичное армейское лицо и тяжелая походка настоящего палача. Напротив, начальник его штаба отличался энергией, умом и уменьем держать себя, как джентльмен. Если он и вешал людей, то в перчатках, как и подобает культурному человеку. Из местных офицеров в эту же компанию входил пор. Коротков. бывший «революционный полицейместер» Красноярска, а в розановское время начальник отряда особого назначения. Обычно он совершал смертные приговоры над заложниками, выносимые штабом ген. Розанова, и при этом действовал без перчаток. Это был человек жестокий, физически очень сильный, по готовности на всякое преступление очень опасный, по натуре – просто разбойник.
В таком приблизительно составе (Розанов, нач. его штаба, Крашенинников, Коротков) эта компания приступила к борьбе с мятежниками, как они выражались, в Енисейской губ. и в частности в самом городе Красноярске. Эта четверка очень скоро показала свои когти, залила город и губернию кровью и напитала ужасом сердца обывателей. С появлением их на сцене начались в Красноярске черные дни и страшные ночи.
[Читать далее]...
Характернейшей чертой тогдашней красноярской жизни, как и вообще жизни сибирской, было – многовластие. Так, в Красноярске кроме русской администрации, существовала еще полувоенная администрация чехо-войск.
...
Кроме военного начальства, в Красноярске находилось политическое чешское представительство, пользовавшееся в городе серьезным весом. Наконец, имелась еще чешская контрразведка, хорошо поставленная и энергично действовавшая: в тюрьме тогда одних чехов содержалось около 40 чел., в большинстве случаев по политическим обвинениям. Комендантом в тюрьме был тоже чех, Кнапп, являвшийся фактическим хозяином тюрьмы. Наличность чехов в Красноярске, обладавших в городе несомненной властью, осложняла положение ген. Розанова и заставляла его в некоторых случаях сдерживать свой пыл и рвение своих помощников.
Одновременно с чешской контрразведкой и контрразведкой Крашенинникова в городе было еще две контрразведки, одна штатская, другая военная, но обе чисто политические. Управляющим губернией был тогда П.С. Троицкий, бывший член суда, не то октябрист, не то правый кадет, жаждавший принять участие в административной работе и наконец добившийся этого. У него имелась своя контрразведка, называвшаяся управлением по государственной охране. Во главе ее стоял полк. Рудов, бывший жандармский офицер, который на допросах применял пытки и побои.
У полк. Рудова была но счету третья контрразведка. Четвертой являлась контрразведка при местном штабе, она собственно и обладала более или менее налаженным аппаратом, которого была совершенно лишена контрразведка Крашенинникова. Наконец, ко всему этому можно бы прибавить еще местную милицию и отряд особого назначения, которые играли роль как бы пятой контрразведки. При таком обилии розыскных органов между ними неизбежно возникло соревнование и соперничество с обычным в таких случаях стремлением портить работу конкурентов...
...это было тяжелое и глухое время. Партийные организации, как в городе, так и в губернии замерли, были разбиты и почти бездействовали. Легальной прессы не существовало, за нелегальную почти никто не брался. Вся революционная жизнь ушла куда-то вглубь, в подполье, на открытой арене никого не осталось. Атмосфера была пропитана террором, на всем лежала печать безнадежности и безверия. Так было в городах, несмотря на то, Что деревня бурлила и волновалась. Чуть-чуть теплилась жизнь и в органах самоуправления, хотя абсентеизм здесь дошел до максимальных размеров.
...
Едва ген. Розанов основался в Красноярске, как он начал проявлять себя в роли диктатора и усмирителя.
...
Для ген. Розанова открывалось обширное поприще для деятельности, он мог в большом масштабе развернуть свои административные и военные таланты и оправдать доверие, оказанное ему адмиралом. Чтобы проявить свое рвение, у ген. Розанова могли быть и личные мотивы: все-таки он голосовал когда-то против Колчака, необходимо было сгладить это досадное воспоминание и доказать, что адмирал не ошибся в своем выборе, назначая его на такой ответственный пост. К такого рода доказательствам ген. Розанов приступил без замедления.
Недели через две после своего вступления в должность, ген. Розанов издал чрезвычайно красноречивый «Приказ» начальникам военных отрядов, действовавших в районе восстаний по Енисейской губернии. Приказ помечен 27 марта 1919 г. и предназначался на местах «к неуклонному исполнению». Всего в этом приказе 7-8 параграфов, кратких и лапидарных, не всегда грамотных, но чрезвычайно содержательных. В первом же параграфе говорится буквально следующее:
«При занятии селений, захваченных ранее разбойниками, требовать выдачи их главарей и вожаков; если этого не произойдет, а достоверные сведения о наличии таковых имеются, – расстреливать десятого».
То же самое в последнем параграфе:
«как общее руководство помнить: на население, явно или тайно помогающее разбойникам, должно смотреть, как на врагов, и расправляться беспощадно, а их имуществом возмещать убытки, причиненные военными действиями той части населения, которая стоит на стороне правительства».
Кроме этого, в параграфе 2-ом говорилось:
«селения, население которых встретит правительственные войска с оружием, – сжигать; взрослое мужское население расстреливать поголовно; имущество, лошадей, повозки, хлеб и т. д. отбирать в пользу казны.»
Итак, вот меры борьбы с повстанцами, – расстреливать десятого; расправляться беспощадно; расстреливать всех мужчин поголовно; деревни сжигать. Поголовное истребление взрослого мужского населения! До ген. Розанова так действовали японцы на Дальнем Востоке и в Забайкалье. А до японцев так действовали варвары во главе с каким-нибудь Атиллой. Когда было нужно, то таким же образом поступали и европейцы где-нибудь в колониях, но все они применяли такие меры усмирения над иноземцами. Ген. Розанов пошел дальше их и решил поголовно истреблять своих соплеменников, если только они тайно или явно выражали хотя бы сочувствие «разбойникам». Но вместе с тем он был настолько гуманен, что поголовное истребление мужского населения предписывал только при открытом сопротивлении, в остальных же случаях находил возможным ограничиться не столь крайними мерами. Не истребляя население, можно ведь было брать с него заложников. Поэтому в параграфе 6-ом «Приказа» мы читаем:
«Среди населения брать заложников; в случае действий односельчан, направленных против правительственных войск, заложников расстреливать беспощадно».
Вместе с тем предлагалось
«объявить населению, что за добровольное снабжение разбойников не только оружием и боевыми припасами, но и продовольствием, одеждой и пр. виновные селения будут сжигаться, а имущество их отбираться в пользу казны. Население обязано увозить все свое имущество или уничтожать его во всех тех случаях, когда им могут воспользоваться разбойники. За уничтоженное таким образом имущество населению будет уплачиваться полная стоимость деньгами или возмещаться из реквизированного имущества разбойников».
Помимо этих мер, предписывалось брать контрибуции с лиц, хотя бы косвенно помогающих «разбойникам»; затем такие же денежные контрибуции, но за круговой порукой, взыскивались с крестьян, если они по собственному почину не доносили правительственным отрядам об известном им местонахождении противника.
Таковы были приказы ген. Розанова о борьбе с повстанцами и об отношении правительственных отрядов к населению. Как эти приказы проводились в жизнь, ниже мы увидим, но предварительно необходимо поставить еще один вопрос, без которого все приведенные факты потеряют большую часть своего политического значения. Это вопрос такого рода: по чьим собственно директивам действовал ген. Розанов в данном случае? За время своего властвования в Красноярске, ген. Розанов неоднократно подчеркивал, что он действует так, как сам считает наиболее целесообразным для успокоения губернии. Из этого выводили заключение, что ген. Розанов просто самодурствует, превышая данные ему полномочия; что он компрометирует власть, не понимая сущности политической системы, намеченной себе для руководства верховным правителем. Так вопрос ставили и некоторые представители администрации, напр., упоминавшийся выше управляющий губернией Троицкий. Все эти лица старались противопоставить авторитет адм. Колчака ген. Розанову, чтобы снять с адмирала ответственность за действия его уполномоченного, слишком дикие, чтобы их можно было защищать.
Это обычная в то время вариация легенд об адмирале Колчаке, приблизительно такая же, как созданная в Омске в декабре 1918 г. о непричастности его к тогдашним массовым убийствам и гибели Н.В. Фомина. Не адмирал там давал приказания об убийствах, не адмирал ответствен за них. Как обстояло дело с ответственностью адмирала Колчака за омские убийства, мы уже знаем, и возвращаться к этому нет никакой нужды. Что же касается до борьбы с крестьянами, возложенной им на плечи таких людей, как ген. Розанов, то здесь у Колчака нет даже того относительного оправдания, тень которого все-таки проскальзывает в омской драме: здесь именно он сам, непосредственно, давал все те директивы, которые его помощниками на местах, в том числе и ген. Розановым, в точности проводились в жизнь. Адмирал Колчак играл тут не пассивную, а чисто активную роль, лишь скрытую от нас легендами, так усиленно о нем распространявшимися. Есть и документы, говорящие об этом активизме адмирала, которые в свое время мне пришлось огласить на достаточно многолюдном собрании.
Весной 1919 г. мне был доставлен «Приказ» начальника гарнизона гор. Енисейска пор. Толкачева от 3 апреля за № 54, в котором пор. Толкачев опубликовал полученную им от командующего войсками иркутского военного округа ген. Артемьева телеграмму, датированную 23 марта за №0175-632. Taк как эта телеграмма представляет собою чрезвычайно интересный исторический документ, то я привожу ее здесь полностью. В ней передавались непосредственные распоряжения и инструкции адмир. Колчака, как подавлять Крестьянские восстания. Ген. Артемьев телеграфировал об этом пор. Толкачеву, подавлявшему восстание в Енисейске. Телеграмма с прямой ссылкой на Колчака была такова:
«Передаю следующие повеления Верховного Правителя: Возможно скорее решительнее окончить с Енисейским восстанием, не останавливаясь перед самыми строгими, даже и жестокими мерами в отношении не только восставших, но и населения, поддерживавшего их; в этом отношении пример японцев, в Амурской области, объявивших об уничтожении селений, скрывающих большевиков, вызван, по-видимому, необходимостью добиться успехов в трудной партизанской борьбе. Во всяком случае в отношении селений Кияйское, Нарвское должна быть применена строгая кара. Я считаю, что способ действия должен быть приблизительно таков:
1. В населенных пунктах надлежит организовать самоохрану из надежных жителей.
2. Требовать, чтобы в населенных пунктах местные власти сами арестовывали, уничтожали агитаторов и смутьянов.
3. За укрывательство большевиков, пропагандистов и шаек должна быть беспощадная расправа, которую не производить только в случае, если о появлении этих лиц (шаек) в населенных пунктах было своевременно сообщено ближайшей воинской части, а также о времени ухода этой шайки и направлении ее движения было своевременно донесено войскам. В противном случае на всю деревню налагать денежный штраф, руководителей деревни предавать военно-полевому суду за укрывательство.
4. Производить неожиданные налеты на беспокойные пункты и районы: появление внушительного отряда вызовет перемену настроения в населении.
5. В подчиненных вам частях установить суровую дисциплину и порядок. Никаких незакономерных действий, грабежей, насилий не допускать. С уличенным расправляться на месте, пьянство искоренять, пьянствующих наказывать, отрешать, карать.
6. Начальников, не умеющих держать вверенные им части на должной высоте, отрешать, предавая военно-полевому суду за бездействие власти.
7. Для разведки и связи пользоваться местными жителями, беря заложников. В случае неверных и несвоевременных сведений или измены – заложников казнить, а дома, им принадлежащие, сжигать. При остановках, на ночлегах, при расположении в деревнях части держать сосредоточенными, приспособлять занимаемые помещения к обороне, сторожевое охранение выставлять, держаться принципа качественности, а не численности охранения, при чем должна быть постоянная проверка несения службы; брать заложников из соседних незанятых красными частей селений. Всех способных к боям мужчин собирать в какое-нибудь большое здание, содержать под охраной и надзором на время ночевки, в случае измены, предательства – беспощадная расправа».
Нет никакого сомнения, что эта телеграмма представляла собою циркулярное распоряжение, посылавшееся Колчаком не только ген. Артемьеву, но и другим уполномоченным по охране государственного спокойствия, в том числе разумеется ген. Розанову. С этой точки зрения заслуживают сопоставления прежде всего даты, которыми помечены как «Приказ» ген. Розанова, так и телеграмма Артемьева, передающая «повеления Верховного Правителя»: – телеграмма имеет пометку 23 марта (несомненно опять-таки, что около этого числа Артемьев и получил распоряжения Колчака), а «Приказ» датирован 27 числом того же месяца. Очевидно, как только ген. Розанов получил инструкцию от адмирала Колчака, по всей вероятности одновременно с тем, как ее получил ген. Артемьев, так он тотчас же и применил ее к делу, не откладывая ни одного дня, но и не опережая адмирала самовольными действиями. Он поступал по точному смыслу Полевого Устава, который адмирал Колчак считал лучшим Сводом Законов для управляемой под его диктатурой страны.
Сопоставляя оба эти документа, не трудно убедиться, что ген. Розанов только конкретизировал указания своего омского падишаха, а иногда даже чуть что не дословно повторял их. Буквально всё, что так ярко бросается в глаза при чтении «Приказа» ген. Розанова: и беспощадная расправа за укрывательство пропагандистов, и введение системы заложничества, и уничтожение «всех способных к боям мужчин», и взгляд на население, как на врагов, и контрибуции, и сожжение деревень – всё это, как мы видим, предписывалось в самых решительных выражениях самим адмиралом в его «повелениях».
Никакой речи о том, что адмир. Колчак не является ответственным за действия своих подчиненных, не может быть. Всецело ответственным за эту политику репрессий должен быть признан прежде всего он сам, и никто другой. Но в этой ответственности адмир. Колчака есть еще такие особенности, на которые необходимо обратить специальное внимание, настолько они существенны.
Именно, телеграмма Колчака ген. Артемьеву заставляет нас снова поставить вопрос об отношении верховного правителя к японцам. Я говорил уже несколько раз, что в вопросах международной политики Колчак держался антияпонской ориентации. Об этом он заявил и на допросе в Иркутске, и этому можно было верить, особенно, если иметь в виду первую эпоху его деятельности и только вопросы международной политики. Но международные отношения так переплелись и так скрестились с внутри-сибирскими отношениями, что Колчаку пришлось довольно быстро задумываться над переменой своей политической ориентации.
Единственной живой и реальной силой внутри Сибири, стоявшей на союзнической платформе, были чехи. Ориентироваться на союзников значило для Колчака искать поддержки прежде всего у чехов, а это представлялось для него по многим причинам и политическим и психологическим затруднительным. Чехи не признали переворота 18 ноября, и чешские солдаты отказывались драться на фронте из-за Колчака. С другой стороны, в русской военной среде нарастало и постоянно давало знать о себе чувство соревнования с чехами, желание показать, что русские могут обойтись и без них, «бывших военнопленных» России. Отказаться от союза с чехами было для многих колчаковских кругов тем легче, что место их не осталось бы незанятым, – к услугам правительства всегда могли явиться японцы. История международной политики Колчака – это и есть история постепенно углублявшегося разрыва с чехами и нараставшей связи у него с японцами. Но он шел по этому пути неуверенными шагами типичного истерика, и когда, наконец, будучи уже на краю гибели, принял решительный (и опять-таки истерически подчеркнутый) курс на Японию, оказалось, что уже поздно. Этот шаг погубил его и привел к аресту фактически теми же чехами.
Между тем Колчак, по самой природе своей власти, был вовсе не так далек от японцев, как это могло показаться на первый взгляд, и не даром его министры так упорно склонялись к японской ориентации. Чтобы убедиться в этом, достаточно еще раз просмотреть телеграмму того же Колчака на имя ген. Артемьева. Как характерно и симптоматично указание в самом начале ее на «пример японцев» в Амурской области, «объявивших об уничтожении селений, скрывающих большевиков». И какой капитуляцией колчаковского «японофобства» веет от смущенного признания, что это диктуется «необходимостью добиться успехов в трудной партизанской борьбе». Не стоило быть японофобом в международной политике для того, чтобы так капитулировать перед ними в политике внутренней. Колчак понимал, конечно, кого он рекомендовал своим уполномоченным в качестве учителей. Это именно японцы ввели в Сибири систему массовой круговой ответственности, при которой все мужское взрослое население (или, по терминологии Колчака, все способные к боям мужчины) зараженных большевизмом деревень ими вырезалось, а деревни сжигались. Делалось это очень просто: сначала мужчин всех поголовно известного возраста выгонят за околицу и там перебьют, а деревню потом сожгут, – таковы были те методы усмирения, которые Колчак рекомендовал, как примеры, оправданные целесообразностью.
Еще характернее указания в той же телеграмме на необходимость возможно скорее и решительнее окончить с Енисейским восстанием. И потом эта зловещая директива относительно селений Кияйское и Нарвское, к которым должна быть применена строгая мера.
Дер. Нарва и село Кияйское составляли центр тогдашнего «камарчагского» фронта. Не имея возможности сломить упорство повстанцев, сильных прежде всего сочувствием к ним населения, адмир. Колчак прямо указывает, в каких именно местах надо следовать примеру японцев. И указания Колчака не пропали даром – я говорил уже, что когда манский фронт пал, после упорных боев в течение месяца, то вся Степно-Баджейская волость была выжжена. Трагичны подробности этого страшного аутодафе. В селе Ст. Баджей крестьяне просили не сжигать их больницы, – но больницу сожгли; тогда они стали просить пощадить школу, – но школу сожгли. Наконец, они умоляли разрешить им вынести из горевшей школы учебные принадлежности, в которых уже в то время чувствовался такой недостаток, но и этого не позволили, все было сожжено и все сгорело вместе с остальным селом.
Делать какие-либо послабления не позволяла, конечно, военная дисциплина – здесь исполнялся точный приказ самого верховного правителя применить к этому району японские методы усмирения: взрослое мужское население истребить поголовно, а деревни, хутора и села предать пламени. Что же удивляться, если, получив такое авторитетное распоряжение, ген. Розанов спокойно написал параграф второй своего приказа: «Селения, население которых встретит правительственные войска с оружием, сжигать, взрослое мужское население расстреливать поголовно».
Тут не только не было превышения власти, но, если бы ген. Розанов этого не сделал, то, будем и к нему справедливы, он совершил бы новый проступок против «Верховного», допустил бы прямое ослушание, а как он мог пойти на это, он, привыкший к дисциплине по силе Полевого уложения! Раз ему приказывали, он должен был исполнять – и он исполнил. Впоследствии ген. Розанов попал на Дальний Восток, дружил там с японцами, набил карманы русским золотом, а ныне благодушествует под лазурью империи микадо. Все это могло бы выпасть и на долю Колчака, стоило бы ему лишь сразу оценить, кто его друзья и кто враги, и по чьей дороге ему идти и, руководствуясь чьими методами, водворять мир и в человецех благоволение.
...
Ко времени приезда Павлу в Красноярск, в начале мая 1919 г., политика ген. Розанова дошла до своего апогея. Еще в апреле ген. Розанов ввел в губернии институт заложников: всех арестованных по тюрьмам всей губернии он объявил ответственными за действия партизан и на каждое их выступление в районе железнодорожной линии отвечал расстрелами заключенных по 10-12 человек сразу. Эти расстрелы, как кошмар, повисли над Красноярском и наводили панику на все слои городского населения. Красноярск не столь большой город, чтобы в нем можно было производить такие избиения тайно и крадучись, да таиться и не входило в расчеты ген. Розанова и его штаба. О своих расстрелах штаб ген. Розанова публиковал в газетах и не только не скрывал своих распоряжений, но даже бравировал ими. Вместе с тем бессмысленность их была столь очевидна, что эти репрессии не находили защитников даже среди власть имущих.
С другой стороны, фактической властью в городе был не только ген. Розанов, но также и чехи. Если бы чехи чего-нибудь не пожелали, то у ген. Розанова не нашлось бы сил заставить их поступить так, как он хочет. В частности, в тюрьме, откуда брались для расправ заключенные, не только фактическими, но и формально, по установившемуся порядку, хозяевами были те же чехи. Я говорил уже выше, что комендантом тюрьмы являлся чех - Кнапп. Без его согласия и без его разрешения ни один человек не мог быть вывезен из тюрьмы, ни для освобождения, ни для расстрела.
Во время моего свидания с Павлу я указывал ему на все эти обстоятельства и обращал его внимание на то, что при таких условиях ответственность за расстрелы в глазах всего населения ложится не только на ген. Розанова и на его штаб, а и на чешское командование.
Но кроме того я прибавил для сведения Павлу, что вопрос об ответственности чешского командования может быть в этом случае поставлен и в более острой форме, так как, по моим данным, списки лиц, подлежащих расстрелам составляются, правда, в штабе ген. Розанова, но вместе с тем идут на рассмотрение в чешскую контрразведку и после того уже окончательно фиксируются. Я указал также Павлу, что, напр., в последних перед его приездом расстрелах двое заключенных, предназначенных сначала к смертной казни, были отведены чешской контрразведкой и заменены двумя другими лицами.