Керенский оказался самым многословным и шумным из этих самозваных агитаторов за военное возрождение, видя в нем средство достижения идеалов «революционной демократии». Спустя годы глубоко разочаровавшийся Керенский сетовал, что «уставшие государственные деятели Антанты воспринимали вождей революционной России как милых простаков, которые погибали, таская для союзников каштаны из огня мировой войны, совершенно бескорыстно, исключительно во имя своих революционных идеалов, как оно и было». Для этих деятелей было крайне трудно усвоить любое другое впечатление, настолько охотно «милые простаки» России усвоили идею наступления, не испросив прежде каких-либо гарантий в процессе пересмотра целей войны. Лондон и Париж через своих послов приветствовали перспективы возобновления активных военных действий и подталкивали к ним Временное правительство, однако первый побудительный мотив пришел от России, а не от союзников.
В то же самое время, как Керенский изо всех сил старался угодить союзникам, они вели за спиной России переговоры о мире с Австрией. Планам сепаратного мира не суждено было осуществиться, в основном из-за несогласия Италии отказаться от своих притязаний на определенную территорию, которую ей обещали в качестве вознаграждения за вхождение в число воюющих стран; но тем не менее это подтверждает тот факт, что интересы России свободно обсуждались и в конечном итоге сбрасывались со счетов без ведома Временного правительства. Союзники намеревались поставить Россию перед свершившимся фактом. Как сказал Рибо австрийскому представителю 20 мая, «не стоит ставить ее в известность о наших с вами переговорах, пока они не будут практически закончены».
Хотя русская армия давно перестала быть эффективной, она все еще оставалась внушительной по своему количеству силой, с которой приходилось считаться. Взяв на себя обязанности военного министра, Керенский, став «буфером между офицерами и рядовым составом», как он сам себя охарактеризовал, отдавал всю свою энергию и казавшееся неиссякаемым красноречие труднейшей задаче вдохнуть в войска боевой дух, которого уже не было. Во время объезда войск, когда он пытался внушить им, что Германия является главной угрозой их революции, он заработал от своих политических врагов — как левых, так и правых — язвительную кличку «главного уговорщика», но в своем антигерманском крестовом походе практически не получал от них никакой помощи. Его зажигательное ораторское мастерство, зачастую граничащее с истерикой, всегда заставляло толпу внимательно его слушать и приносило кратковременный успех. Однако, к несчастью для его дела, поверхностный радикализм «революционной фразы» не мог до конца убедить необразованных солдат из крестьян, что война, которую Страна Советов, с одной стороны, осуждала как империалистическую, а с другой, провозглашала защитой революции, была той войной, продолжать которую русские должны были, рискуя собственной жизнью.
...
Сведения о деятельности правительств союзников в связи с корниловским движением носят более компрометирующий характер, чем о поведении Керенского. Официально союзники придерживались строгого нейтралитета; неофициально поведение их представителей в России и тон их самых влиятельных органов печати не оставляли сомнений в том, какие соображения владели руководящими кругами Британии и Франции. В их поддержке Корнилова можно увидеть слабые признаки будущей интервенции союзников в Россию — следует подчеркнуть, что эта поддержка была направлена не против «угрозы большевизма», как стало позднее, а против демократического правительства дружественного союзника за целых два месяца до момента, когда власть захватили большевики. Особенно тесный контакт с Корниловым поддерживали военные миссии союзников и неоднократно заверяли его в своей моральной поддержке. По существу, участником заговора можно считать самого генерала Нокса...
...
Одновременно с военным вмешательством и попытками установить дружеское сотрудничество с новой властью, которые предпринимали в Петрограде Робинс, Локарт и Садул, существовал третий аспект политики союзников — субсидирование антибольшевистских военных авантюристов, которые могли привлечь на свою сторону людей в отдаленных регионах России. Фактически это было невоенной формой интервенции. Тогда как заявленной целью было создание в России организованной силы, способной противостоять германцам, на деле задачей этой формы «борьбы с Германией», как отлично понимали все представители союзников в России, было создание центров борьбы с властью большевиков.
На Дальнем Востоке самым известным из антибольшевистских лидеров был казачий атаман Григорий Семенов, который действовал недалеко от границы с Маньчжурией и которого вскоре стали считать кровожадным бандитом, получающим поддержку от Японии. Британию и Францию, отчасти тоже финансировавших его даже на этой ранней стадии, более интересовала перспектива организовать в Южной России нечто вроде опорного пункта российского «патриотизма»...
...
Французскую военную миссию воспринимали особенно недоброжелательно из-за ее агрессивной антибольшевистской позиции. Генералу Нисселю было выделено на пропагандистскую работу несколько сотен тысяч долларов, и французские офицеры поддерживали постоянные контакты с Калединым и Украинской радой.
