Маннергейм действительно честно служил Российской империи, пока получал за это чины, награды и привилегии. Как только Россия оказалась в огне революции, он, не мешкая, покинул ее. После этого судьба страны, патриотом которой он якобы являлся, его мало интересовала. Он начал строить Великую Финляндию. И строил ее, естественно, за счет российских земель.
На протяжении 1920—1930 годов Маннергейм последовательно делал все от него зависящее для того, чтобы советско-финские отношения оставались враждебными. Он с радостью сотрудничал с любым потенциальным противником Москвы, отвергая возможность нормализации отношений со восточным соседом. Не идеализируя ни советскую, ни финскую политику, необходимо сказать: именно эта линия в конечном счете привела к двум кровопролитным войнам между нашими странами. Войнам, за которые Маннергейм несет частичную, но вполне ощутимую ответственность.
После поражения 1940 года Маннергейм прочно связал свою судьбу с Гитлером. Финляндия стала союзницей Германии — ни о какой «параллельной войне» в реальности не могло быть и речи. В годы войны Маннергейм делал все от него зависящее для того, чтобы обеспечить разгром СССР и гибель Ленинграда. И если он не во всем шел на поводу у немцев, причиной тому было отнюдь не желание спасти город на Неве — маршал просто хотел сберечь жизни финских солдат и предоставить вермахту право сломить советское сопротивление.
[Читать далее]Маннергейм был врагом. На его совести — жертвы Ленинградской блокады: старики, женщины и дети. На его совести — этнические чистки в оккупированной Карелии, тысячи и тысячи погибших в финских концентрационных лагерях. Забывать об этом — значит плевать на могилы наших соотечественников. Именно таким плевком и стала доска Маннергейму, установленная не где-нибудь, а в Ленинграде, городе, больше всего пострадавшем от рук маршала. Городе, который согласно немецко-финским планам должен был быть стерт с лица земли.
«История наша едина и непрерывна, не может быть в ней лишних фигур и потерянных звеньев», — заявил Мединский в своей статье в «Российской газете». В том-то и дело, господин министр, в том- то и дело. Советский период — это тоже часть нашей истории. И поэтому враг Советской России и Советского Союза (подчеркну — именно страны, а не конкретного режима!) не может не считаться врагом России в целом. Даже если этот враг ранее находился на российской службе.
Жизнь Маннергейма невозможно, как бы ни лезли из кожи вон его апологеты, разделить на два периода. Генерал-лейтенант русской армии и союзник нацистского фюрера — одно и то же лицо, один и тот же человек. Ставить ему памятник — все равно что чествовать «молодого художника и солдата-фронтовика» Гитлера, «талантливого молодого ученого» Геббельса или «выдающегося летчика-аса» Геринга.
Неужели те, кто с маниакальным упорством устанавливает памятники Маннергейму, это не понимают? Есть предположение, что они понимают это очень хорошо. Однако образ «элитного патриота», который в случае больших потрясений имеет полное право покинуть страну и уехать на поиски лучшей жизни, им лично глубоко близок и понятен. Им точно так же близка дореволюционная Россия — и совсем не близок Советский Союз, против которого воевал Маннергейм. Это, конечно, всего лишь предположение. Но иначе объяснить стремление обезобразить лик Петербурга мемориальной доской в честь человека, стремившегося уничтожить этот прекрасный город, попросту невозможно.
