Вскоре действие красных войск почувствовалось не только рабоче-крестьянским сибирским населением, но прежде всего и больше всего — сибирским атамановским народоправчеством.
17 июня 1919 года омское правительство срочно отправляет в Париж телеграфную мольбу к своим заграничным патронам о помощи. Омский совет министров, от имени всей России, заявляет свое согласие на признание полной государственной автономии Польши, Финляндии. Эстонии, Литвы, Украины, Грузии и соглашается теперь же «предоставить союзным державам самые широкие возможности для применения ими своих технических и материальных сил».
24 июня созывается в Омске чрезвычайный казачий съезд для разрешения самых «серьезных и неотложных вопросов государственной важности».
26 июня омские торговцы Громчук и Копыст, от имени совета карпато-руссов, призывают всех славян к «оружию для защиты единой великой матери-России».
27 июня омское правительство объявляет «дело защиты родины и свободы» в опасности и постановляет создать «чрезвычайный комитет» из министров военного, внутренних дел и юстиции.
Экономическому совещанию поручается срочно найти способы «умиротворения недовольства рабочего и крестьянского населения».
Сам Колчак едет на фронт для «воодушевления своим присутствием бойцов за возрождение России».
Но наступают острая вражда и несогласие и среди самих омских атаманов. И если Пепеляев, Гайда и др. взывают к «тыловому населению», призывая его вперед, то другие их единомышленники спешат взятками, подлогами, реквизициями обеспечить себя «на всякий случай».
[Читать далее]Комендант станции Омск, задерживая поезда со снаряжением и эшелоны войск, пропускает поезда со спекулятивным грузом... Его захватывает контрразведка на месте преступления при получении им «задатка» и арестовывает... Выясняется, что он действовал с ведома и сообща с самим начальником военных сообщений ген. Касаткиным; арестовывают и последнего. Но когда распоряжением Колчака их предают военно-полевому суду, они указывают на своего главного сообщника генерала Лебедева, начальника штаверха.
Даже самому Колчаку становится не по себе, и он делает попытки «замять эту историю».
Но вмешивается главнокомандующий фронтом Гайда, приезжает в Омск и ультимативно требует преданию суду и расстрелу «воров и предателей».
Его обвиняют в дезертирстве, неподчинении и даже... в большевизме.
Он устраивает еще больший скандал, угрожая самому Колчаку.
Тогда делают попытки его арестовать, но неудачно... Не сдавая никому ни дел, ни отчета, Гайда, вместе со своим весьма многочисленным конвоем, уезжает на восток... По пути он захватывает в поезд своих былых единомышленников, эс-эров из областной думы.
Но этот скандал стараются замять, и с отъездом Гайды из Омска Рта сообщает:
«В высшем командовании армии произошли некоторые перемещения. Начальник штаба верховного главнокомандующего, генерального штаба генерал-майор Лебедев получает новое назначение. Главнокомандующий фронтом генерал-лейтенант Гайда получает отпуск и уезжает на восток для отдыха...
Главный начальник военных сообщений генерал-майор Касаткин увольняется от занимаемой должности.
Начальником штаба верховного главнокомандующего назначается генерал-лейтенант Дидерикс, с возложением на него временно исполнения обязанностей главнокомандующего восточным фронтом».
Не лучше становятся дела омского правительства и на Дальнем Востоке, куда спешно командируется атаман Дутов, а вслед за ним генерал Розанов. «Слабохарактерный и китаефильствующий», с точки зрения омских атаманов, генерал Хорват получает «почетное звание сенатора» и уступает свое место более «решительному и твердому» енисейскому садисту Розанову, в помощь которому назначается атаман Семенов.
Дутову поручается «ликвидировать» забастовку на Кит.-Вост. жел. дороге и навести «порядок» во Владивостоке.
Богатый опыт по «усмирениям» скоро же дал свои результаты: после нескольких расстрелов и порок забастовки на дорогах были сорваны, и к первому августа Дутов уже смог возвратиться в Омск, получив за это «искреннюю благодарность русского народа».
Но в столице сибирского народоправства дела атаманов становились с каждым днем все хуже и хуже.
Красная армия методически и не задерживаясь двигалась вперед. Не помогали иностранные друзья, не было поддержки и со стороны «тыла». И беря пример с себя, омское правительство делает попытки соблазнить армию и городской тыл деньгами, наградами и обещаниями.
Постановлением от 17 июля омское правительство обещает наделить землею и прожиточной пенсией всех отличившихся в борьбе за «возрождение России».
Своим приказом от 27 июля, за 606, адмирал Колчак предписывает всем начальникам войсковых частей выдать, в виде награды, «отличившимся бойцам по сто рублей каждому».
В ход вновь пускается: «Учредительное. Собрание», «земля и воля» и т. д.
Помимо воззваний Колчака, его совета министров, торгово-промышленников, «Союза возрождения России» и др., 28 июля широко распространяется воззвание генерала Пепеляева, слывшего за «настоящего демократа и революционера»:
«Граждане! Настал грозный час военных событий.
Большевистские деятели, во главе с Лениным и Троцким, напрягают последние усилия и поставили все на карту, чтобы прорвать железное кольцо народных армий, окруживших Россию.
Красными использовано все, что можно. Они усиленно развили агитацию, разбрасывая миллионами листы с самыми льстивыми, гнусными обещаниями.
В армии у них введен суровый террор, и каждому комиссару дано право убивать солдат за малейший проступок.
В занимаемых ими местах они немедленно мобилизуют все мужское население, ставя его под ружье, забирают все припасы, лошадей, коров, хлеб.
В самой Советской России стоит страшнейший голод, грабежи, своеволие, убийства.
Отдельные отряды мадьяр, китайцев и латышей служат главное опорой большевиков как в тылу, так и на фронте.
Наша армия, ведя неустанно и бессменно войну, не выдержала и отошла, отдав снова в руки врага сотни тысяч граждан на грабеж и разорение.
От имени умирающих за святое дело свободы и равенства я обращаюсь к населению:
Все на борьбу с врагом.
Без всяких различий веры, положения, состояния, — каждый должен помочь всем, чем может.
Идите добровольцами, кто может.
Я обращаюсь к земству:
Призовите население к борьбе с врагом, попирающим все права народа.
Я обращаюсь к духовенству:
Призовите народ к борьбе за веру, за святыни русские.
Я обращаюсь к крестьянам:
Встаньте на борьбу за разграбленные села ваши, за Учредительное Собрание, за землю и волю.
Я обращаюсь к рабочим:
Не верьте темным слухам, которые злоумышленники распускают среди вас и встаньте на борьбу с красным злом, по примеру героев воткинцев и ижевцев.
Я обращаюсь ко всем партиям:
Отбросьте партийные споры и разногласия; единая родина, великая и нераздельная свободная Россия — вот лозунг, который должен объединить всех.
Мы, сибиряки, не можем допустить и никогда не допустим гибели родины. Враг будет разбит, но мы ждем помощи от всего народа...
За свободный труд, за землю и волю, за Учредительное Собрание вперед!
Командующий северной группой войск сибирской армии генерал-лейтенант Пепеляев».
Но не помогает уже теперь омским атаманам и клятва в преданности Учредительному Собранию. Уж слишком большой иронией и злостной насмешкой звучит она.
И, как будто в ответ на этот народоправческий вопль, рабоче-крестьянская Сибирь расширяет свои позиции в тылу омского правительства.
Партизанскими отрядами занимаются г. Минусинск, станция Тайшет, г. Камень, г. Усть-Каменогорск.
Еще более сильным аллюром бегут сибирские «добровольческие» части. К началу августа от них остаются только штабы да генералы. Удается выбраться в омский район только некоторым полкам каппелевского корпуса, бывшим на сибирской жел.-дор. магистрали.
Местности, где, по уверениям Рта, «сибирские войска встречались хлебом и солью», накануне прихода советских войск захватывались почти всегда восставшим трудовым населением.
К 10 августа вся Сибирь до реки Тобол освобождается от влияния омского правительства. Красная армия, занявшая в несколько недель несколько областей и губерний, приостанавливает свое наступление только по линии Курган—Акмолинск—Ишим.
Воспользовавшись наступившей «передышкой», омское правительство начинает создавать «оборону Сибири от нашествия красных банд».
18 августа объявляется всеобщая мобилизация городского населения до 43-летнего возраста включительно.
22 августа объявляется мобилизация всех карпато-руссов, 24-го — всех казаков и т. д. Приказом штаверха от 28 августа, за №181, предписывается соответствующим начальникам награждать георгиевскими крестами и всех «отличившихся в тыловой борьбе с большевиками частных лиц».
Атаман Иванов-Ринов назначается помощником главнокомандующего всем фронтом; генералу Голицыну поручается приступить «к организации добровольческих дружин из крестьян и рабочих».
Высший церковный совет вновь вынимает из жандармского архива понадобившиеся ему «революционные реликвии» и широко призывает «православных людей на борьбу с поработителями трудового народа во имя Учредительного Собрания, всеобщего равенства и свободы».
Ему вторят «самые старые социалисты-революционеры и демократы» Сибири — Потанин и Сазонов. Последний выступает от имени всесибирского кооперативного съезда с «призывом к кооператорам и трудовому крестьянству».
Но как бы в ответ на эти новые подложные революционные призывы, вспыхивает поголовное восстание в самом богатом маслодельном и хлебном районе: в Татарском, Барнаульском, Петропавловском, Павлодарском и Мариинском уездах. Происходит восстание в Красноярске и Семипалатинске.
Рабоче-крестьянскими партизанскими отрядами занимаются большая станция Алтайской жел. дороги — Черепанове и Рубцево. И вся Семипалатинская область и Алтайская губерния отрезаются от омского центра.
В рабоче-крестьянские отряды уходит и подавляющее большинство мобилизуемого омским правительством городского населения.
Наученные жестоким опытом борьбы, партизанские отряды умелой рукой своих вождей перестраиваются и реорганизуются из отдельных, разрозненных отрядов в мощные полки, бригады, дивизии, корпуса и армии. При штабах партизанских армий начинают издаваться газеты и даже журналы (армия Щетинкина): в их ряды добровольно вливаются все новые и новые крестьянские силы. К сентябрю Алтайская армия — Мамонтова — имеет около 30.000 бойцов, Енисейская — Щетинкина — 15.000, Томская — Лукова — 10.000, Иркутская, — Карандашвили и Кравченко — 25.000. Амурская — Шилова —15.000, Уссурийская — Шевченко —15.000, Забайкальская — Якимова—10.000.
В Омске наступает паника... Генералы, начинают наперебой придумывать себе «командировки» на восток.
Правительство вновь еще более усиленно начинает взывать и к «русской общественности, и к союзникам, и к братьям-чехам, и к полякам».
Генерал Жанен отдает приказ по иностранным войскам и предписывает чехо-словацким, польским, итальянским и румынским войскам «ни в коем случае не допускать большевиков на линию железной дороги».
Иностранным карательным отрядам омское правительство предоставляет право оставлять у себя в качестве «боевого приза все захваченное у восставших имущество»...
Соблазненные перспективой «широкой наживы», польские и румынские карательные отряды начинают усиленно помогать омскому народоправчеству; и вскоре Каменский, Ново-Николаевский, Красноярский и Каннский крестьянские районы не только «освобождаются от большевиков», но прежде всего от мертвого и живого имущества, которое привозится и сгоняется в города.
…
… чувствуя, что наступает момент агонии, омское правительство, в лице вновь назначенного министра финансов, директора Русско-Азиатского банка, фон-Гойера, устраивает аукционную распродажу естественных богатств Сибири, начинает «предлагать Россию союзникам» и продолжает втихомолку топить, расстреливать рабоче-крестьянское население.
28 сентября по линии железной дороги секретно отдается телеграфный приказ военного министра, за №773, которым предписывается освободить из-под эвакуируемых политических заключенных и пленных красноармейцев вагоны... Распоряжение об «освобождении» исполняется на местах с жестокой свирепостью. Глухие станции Сибирской железной дороги становятся местом новых тысяч могил...
В то же время все политические заключенные, в количестве больше тысячи человек, эвакуируемые из Тобольска в трюмах баржей, умирают голодной смертью: в течение месяца им не дают ни одного куска хлеба.
А как «результат помощи» иностранных войск, одна река Обь, между Барнаулом и Ново-Николаевском, выбрасывает на свои песчаные отмели несколько тысяч крестьянских трупов.
Тюрьмы и гауптвахты Барнаула, Омска, Камня, Ново-Николаевска, Томска, Красноярская, Ачинска, Канска, Мариинска спешно «освобождаются» от политических заключенных.
Но это уже была последняя отрыжка омского народоправчества.
В начале ноябри Красная армия, пополненная рабоче-крестьянскими партизанскими отрядами, вновь переходит в наступление. Омские атаманы начинают заботиться уже не об обороне, а о своем благополучном бегстве на восток.
Из Омска спешат уехать иностранные послы и омские капиталисты; министерства начинают отправлять себя на восток. В половине октября эвакуируется из Омска даже штаб омского военного округа, во главе с генералом Матковским.
14 ноября советскими войсками занимается столица сибирского народоправчества, г. Омск.
Рабоче-крестьянская Сибирь поголовно восстает, и до самого Иркутска линию сибирского железнодорожного пути окружают стальные ряды партизанских повстанческих отрядов.
Омские генералы, в своем паническом бегстве, начинают воевать уже между собою за право первенства отступления.
Один за одним они отказываются уже и от высокого звания главнокомандующего: не хотят быть им ни Дидерикс, ни Пепеляев, ни Иванов-Ринов... и Колчак предписывает стать главнокомандующим весьма нелюбимому омским штабом полковнику Каппелю, делая его генерал-лейтенантом.
16 ноября омские министры, после весьма не министерски продолжительного пути, прибывают в Иркутск, и через несколько дней после этого Рта шумно оповещает:
«Иркутск, 2 декабря. Всероссийская власть радикально реорганизована на новых демократических началах. Новый состав кабинета министров следующий: председатель совета министров и министр внутренних дел — Пепеляев, вице-председатель и министр иностранных дел —Третьяков, министр финансов — Бурышкнн, торговли и промышленности — Окороков, земледелия — Петров, труда — Шумиловекий, путей сообщения —Устругов, военный министр — Ханжин, министр юстиции — Морозов, контролер — Краснов, управляющий министерством внутренних дел — Червень-Водали, главноуправляющий делами совета министров и верховного правителя — Гинс.
Программа нового правительства следующая: 1) внутреннее управление страной совершенно независимо от военной власти, и всякое беззаконие и злоупотребление, кем бы оно ни производилось, будет преследоваться самым беспощадным образом; 2) привлечение к законодательной работе национального земского собрания и сближение власти с населением и чехо-словаками.
Председатель Совмина Пепеляев выехал на фронт для доклада адмиралу Колчаку о принятых кабинетом решениях...
«Иркутск, 3 декабря. Совет министров постановил увеличить количество членов в земское собрание от крестьян, казаков и других общественных групп, а также реорганизовать всю правительственную систему на основе децентрализации...»
…
Но не спасает уже сибирских атаманов и их новая «демократическая» подкладка.
Еще 13 ноября чехо-словацкие военные и дипломатические представители особым меморандумом к другим иностранным дипломатам и командованию заявляют, что они в дальнейшем не только отказываются от какой бы то ни было поддержки омского правительства, но даже считают бесчеловечным и преступным сочувствовать ему в его порках, расстрелах, реквизициях, грабежах и разбоях.
В меморандуме своем, поданном ген. Жанену, Ноксу, Оой и др., уполномоченные чехо-словацкого правительства пишут:
«Невыносимое состояние, в котором находится чехо-словацкая армия, заставляет нас обратиться к союзным державам с просьбой о совете, каким образом чехо-словацкая армия могла бы обеспечить себе собственную безопасность и свободный возврат на родину, вопрос о котором был решен при согласии всех союзных держав.
Чехо-словацкая армия была готова охранять железную дорогу и сообщение на вверенном ей участке и эту задачу добросовестно исполняла.
Но ныне пребывание чехо-словацкого войска на магистрали и ее охрана становятся невозможными ввиду совершенной бесцельности и на основании примитивнейших требований справедливости и человечности. Охраняя железную дорогу и поддерживая порядок в стране, чехословацкая армия вынуждена против своего убеждения содействовать и поддерживать то состояние полного произвола и беззаконности, которое здесь воцарилось.
Под защитой чехо-словацких штыков местные военные русские органы позволяют себе такие дела, от которых весь цивилизованный мир придет в ужас. Выжигание деревень, убийства русских мирных граждан целыми сотнями, расстрел без суда людей исключительно только по подозрению в политической нелояльности — составляют обычное явление, а ответственность за все это перед судом народов целого света падает на нас за то, что мы, располагая военною силою, не воспрепятствовали этому бесправию.
Эта наша пассивность является прямым следствием принципа нашего нейтралитета и невмешательства в русские внутренние дела, и она же является причиной того, что мы, соблюдая безусловную лояльность, становимся против своей воли участниками преступлении. Сообщая это представителям союзнических держав, которым чехо-словацкий народ и войско были, есть и будут всегда верными союзниками, считаем необходимым постараться всеми средствами поставить народы всего мира в известность, в сколь морально трагическом положении очутилась чехо-словацкая армия, и каковы причины этого.
Мы сами не видим иного выхода из этого положения, как немедленное возвращение домой из этой области, которая нам была вверена для охраны, и чтобы до осуществления возврата нам была дана возможность прекратить бесправия и преступления, с какой бы стороны они ни происходили.
Подписали Павлу и доктор Гирса».
А вслед за ними, 17 ноября, во Владивостоке выступают против своих недавних союзников, с оружием в руках, отряд генерала Гайды и офицеры и солдаты местных колчаковских частей, руководимые Гайдой, Краковецким, Моравским, Якушевым, Гусариком, Поповым, Саковичем и Павловским. Правда, при участии японских войск «восстание Гайды» было ликвидировано Розановым, но оно более чем выпукло разделило на враждебные лагери и самих сибирских атаманов.