Осенью 1941 г. финские войска прекратили... попытки продвигаться дальше на ленинградском направлении. Сначала это произошло, когда они, форсировав реку Сестру, подошли к оборонительному рубежу Карельского укрепленного района Ленинградского фронта. На пути к Ленинграду здесь был один лишь крупный населенный пункт - город Сестрорецк. После ожесточенных боев, когда финские войска на некоторое время овладели Старым Белоостровом, продвинуться им вперед не удавалось.
В финской исторической литературе появилось такое объяснение этому факту: маршал Маннергейм, проявив нежелание дальше наступать на Ленинград, спас его. Даже весьма объективный историк Сеппяля совершенно определенно высказался в этом отношении. «Можно утверждать все же, — писал он в 1984 г., — что Маннергейм, в самом деле, заслужил, возможно, орден за спасение Ленинграда. В своем роде он и получил за это признательность Сталина».
Правда, в более поздних работах автор не повторяет сказанного и не объясняет смысла фразы о «признательности» Сталина. Сама же мысль о «спасительной» для Ленинграда роли маршала с начала 1990-х гг. получила распространение и в российской публицистике.
[Читать далее]Так ли все просто можно объяснить тем, что главнокомандующий Маннергейм приостановил осуществление заблаговременно подготовленного совместно с германским командованием оперативного плана о наступлении с двух сторон на Ленинград из-за давних «добрых чувств» к городу, как об этом нередко уверяют некоторые его биографы и публицисты? Также вызывает удивление то, что пишет в мемуарах сам маршал - он говорит, будто бы, изначально заверял президента и правительство страны в том, что отказывается «руководить наступлением против города на Неве». Характерно, что это же уверение доводят до сведения читателей России известные финские историки О. Юссила, С. Хентиля, и Ю. Невакиви в книге «Политическая история Финляндии», в которой они говорят, что Маннергейм «возложил на себя обязанности главнокомандующего на том условии, что ему не придется "иметь дело с Петербургом"».
Это не соответствует действительности, поскольку маршал Маннергейм осуществлял руководство наступлением финских войск на Ленинград летом и осенью 1941 г. Он вынужден был, в конечном счете, отдать приказ перейти к позиционным боям с войсками Ленинградского фронта, после чего стала осуществляться длительная блокада Ленинграда с севера финской армией.
Правомерно в этой связи поставить вопрос, какие обстоятельства вынудили маршала Маннергейма приостановить дальнейшие попытки осуществить вожделенный прорыв к рубежу реки Невы, где должна была пройти обещанная германским руководством граница Финляндии?
Анализ событий показывает, что причиной срыва задуманного являются серьезные обстоятельства военно-политического характера:
- Во-первых, в результате ожесточенных боев войск Ленинградского фронта с немецкой группой армий «Север», последней не удалось осуществить взятие Ленинграда с юга. В ставке Маннергейма, в Миккели, чутко реагировали на весь процесс замедлившегося наступления немецких войск в августе и делали для себя соответствующие выводы. О позиции маршала ясно сказал начальник генерального штаба генерал Э. Ханель германскому представителю в финской ставке генералу В. Эрфурту. Он сообщил, что Маннергейм нанесет удар с Карельского перешейка в том случае, если немецкая армия, возможно, «громко и ясно постучит в двери Ленинграда».
Такого рода позиция была согласована с президентом Рюти во время его специального приезда в ставку 27 августа для обсуждения вопроса, касавшегося настойчивого призыва германского командования к Финляндии активно участвовать в овладении Ленинградом. В данном случае не вызывало у Маннергейма сильного наступательного порыва и награждение его немецким железным крестом 3-й степени, который был вручен 4 сентября маршалу генералом Йодлем. За награду, а также за сообщение, что после окружения Ленинграда он будет взят еще до наступления зимы, последовала благодарность главнокомандующего. Финские войска на Карельском перешейке наступали еще несколько дней и продвигались к Свири.
— Во-вторых, важным фактором являлось возросшее противостояние финским войскам со стороны защитников Ленинграда, после того, как наступавшие перешли старую государственную границу и стали приближаться к Сестрорецку. Командованием Ленинградского фронта и Балтийского флота использовались максимально возможные резервы, которые вводились в действие на наиболее опасных участках. Свидетельством тому были ожесточенные бои за Старый Белоостров, переходивший из рук в руки. Главнокомандующий финской армией был хорошо осведомлен об увеличивающемся количестве своих потерь, и он высказал германской стороне свою озабоченность таким положением. По некоторым расчетам количество убитых и пропавших без вести в финской армии составляло в среднем до 7 тыс. человек в июле-сентябре 1941 г. ежемесячно.
— В-третьих, в финских войсках стремительно падал моральный дух. Особенно это наблюдалось после перехода ими старой государственной границы. Как уже отмечалось, маршалу Маннергейму докладывали о массовых фактах отказа финских солдат выполнять приказы о форсировании реки Сестры, а также продвижении вперед с целью захвата плацдармов на Свирском участке. В конце лета-начале осени 1941 г. нарастало количество дезертировавших из Карельской армии. Маннергейм явно не хотел, чтобы это получило большую огласку, но о том свидетельствуют суровые приговоры военно-полевых судов.
— В-четвертых, опасение больших потерь при прорыве Карельского укрепленного района, простиравшегося от Финского залива до Ладожского озера. В письме к Кейтелю 27 августа Маннергейм сообщил, что русские имеют у старой границы такие сильные укрепления, что для прорыва их у финнов нет необходимых в данном случае боевых средств, используемых обычно при штурме. К тому же, 4 сентября согласно позиции Маннергейма последовало разъяснение финского военного руководства Министерству иностранных дел: «Наступление на петербургские укрепления, имеющиеся между границей и Петербургом, потребуют, вероятно, много жертв, поскольку сильно защищены, и не лучше ли брать его с юга или же не заставить ли вообще капитулировать жителей города с помощью голода». В этом разъяснении уже было налицо проявление большого «гуманизма» к городу на Неве.
— В-пятых, в высших государственно-политических и военных кругах Финляндии наблюдалась серьезная озабоченность тем обстоятельством, что правительства США и Англии настоятельно требовали от финского руководства прекращения Маннергеймом наступления в глубь территории Советского Союза и возвращения войск за пределы старой государственной границы. В октябре из Вашингтона было направлено три ноты в Хельсинки именно такого содержания. «В противном случае, - говорилось правительством Рузвельта, - Финляндия лишится в будущем, оказавшись в трудном положении, дружественной поддержки Соединенных Штатов». В свою очередь крайне натянутыми становились англо-финляндские дипломатические отношения. 8 сентября 1941г. посольство Англии покинуло Хельсинки. Госсекретарь США К. Хэлл также сделал предупреждение, что, по его мнению, до разрыва дипломатических отношений с Финляндией остается лишь «небольшой шаг». Все это находилось, естественно, в центре внимания Маннергейма, входившего в узкий круг финского руководства, которому требовалось принимать безотлагательные и гибкие решения.
Рассмотренное исследование причин, повлиявших на поведение главнокомандующего финской армии при определении дальнейшей направленности ее действий, нашло поддержку в ходе современных дискуссий по этому вопросу с участием историков Финляндии. Это видно, в частности, из констатации, делавшейся профессором О. Манниненом.
«Я согласен... — заявил он, — ...относительно формулировки причин остановки наступления».
В плоскости изложенного заслушивает внимания суждение Сеппяля. В книге «Финляндия как агрессор 1941 г.» он высказался так, что нельзя с полной определенностью сказать, как бы развивались события, а также какова бы была судьба Ленинграда, если бы финские войска начали наступление к югу от реки Свири. При этом заслугу, что так не произошло, автор целиком склонен приписать Маннергейму.
Можно, действительно, согласиться с тем, что опасность в случае перехода в наступление финских войск с рубежа реки Свирь была бы для Ленинграда исключительно большой, поскольку складывалась бы угроза соединения их с немецкой группой армий «Север». Однако в силу рассмотренных выше причин финский главнокомандующий не мог этого сделать.
Он пошел лишь на то, чтобы начать дальнейшее наступление в сторону Тихвина, используя подчиненную ему немецкую 163-ю дивизию. Из финских частей предусматривалось привлечь лишь роты саперов и понтонеров. Но что могла сделать в наступлении одна лишь дивизия, готовность которой к вступлению в бой была назначена на 20 октября?
Маннергейм, конечно, понимал все это и откладывал установленный срок, внимательно следя за тем, какая обстановка складывалась на фронте действий соединений и частей немецких войск в районе Тихвина. Как отмечал профессор Туомо Полвинен, «осторожное отношение Маннергейма к тихвинской операции немцев показало скоро его обоснованность». Начавшееся в декабре контрнаступление советских войск под командованием генерала армии К. А. Мерецкова привело к поражению немецких войск под Тихвином и последующему их отступлению. «Вопрос об осуществлении продвижения на этом направлении, - писал Маннергейм, — выпал прочь из повестки дня».
Вместе с тем весь осенний период 1941 г. маршал не отказывался от данного им в июле обещания «не вложить меч в ножны» во имя достижения поставленной цели в войне, имея в виду, прежде всего, установление новой границы Финляндии «в интересах безопасности страны». Об этой своей позиции он четко заявил в своем ответе на письмо к нему У. Черчилля.
Премьер-министр Англии направил личное письмо финскому главнокомандующему 29 ноября 1941 г., в котором содержался призыв к прекращению дальнейшего наступления войск в глубь территории СССР. При этом было сказано, что, если Финляндия не остановит их продвижение, то уже через несколько дней Англия объявит ей войну. «Для многих английских друзей вашей страны, — писал Черчилль, — было бы досадно, если Финляндия окажется на одной скамейке с обвиняемыми и побежденными нацистами».
В ответе Маннергейма, направленном 2 декабря в Лондон через посланника США в Хельсинки Г. Шоенфельда, говорилось: «Я не могу приостановить проведение нынешних военных операций, прежде чем, наши войска не достигнут тех рубежей, которые, по моему мнению, обеспечат нам необходимую безопасность».
Уже в 1945 г., когда Маннергейм опрашивался в связи с судебным процессом над виновниками войны, то по поводу ответа на письмо Черчилля им было уточнено, почему последовал отказ с его стороны приостановить наступление финских войск в глубь советской территории. «Я хотел выразить в своем письме, - сказал он, — что нахожусь на грани достижения своих военных целей и поэтому не могу раньше времени прекратить военные действия».
Где же была та «грань», о которой сказал финский главнокомандующий? Прежде всего, на самом юге она проходила по Неве! Ее не достигли войска, наступавшие с Карельского перешейка. К реке «Свирь» они уже подошли и даже форсировали ее, но до Белого моря было еще далеко. 6 ноября Маннергейм поставил задачу войскам овладеть Маасельским перешейком и Медвежьегорском. На этом участке шли ожесточенные бои. «28.11 был особенно исторический день, - писал X. Сеппяля, - финские войска достигли реально перешейка между Онежским озером и Сегозером». 5 декабря, после овладения Медвежьегорском, дальнейшее наступление там приостановилось. На Маасельском перешейке не было к тому времени у финских войск резервов, чтобы продолжать активные боевые действия.
А какова же была перспектива овладения рубежом по реке Неве? Надежды на это серьезно существовали у высшего руководства Финляндии. В течение всего осеннего периода 1941 г. они широко распространялись в стране средствами официальной пропаганды. Однако совершенно очевидно, что расчет делался главным образом на то, что германская армия осуществит захват Ленинграда, а с финской стороны могут решать вопросы, касающиеся оккупационных функций на первых порах. В руководящих же кругах правительства велись разговоры о возможном использовании 30 тыс. финских полицейских для несения соответствующей «службы в Питере». При этом сомнительно, что Маннергейм не знал о расположившемся уже на территории Финляндии германском военном формировании, имевшем кодовое название «Хэла», которое должно было заниматься хозяйственными проблемами в захваченном Ленинграде, т. е. иными словами разграблением города, всех его ценностей.
Гитлер заявил о необходимости полностью уничтожить Ленинград. В свою очередь, президент Финляндии в сентябре сообщал В. Блюхеру, посланнику Германии в Хельсинки, о том, каким образом, по его мнению, в этом случае должен быть решен вопрос с границей — наилучшим бы было «присоединение к Финляндии территории до Невы». Заметим здесь, что подобного рода серьезные вопросы Рюти тщательно согласовывал с Маннергеймом, приезжая неоднократно к нему в ставку, в Миккели. Несомненно, такое «согласование» касалось и важнейших дипломатических документов, к которым относился, в частности, ответ Рузвельту И ноября 1941 г. на ноты американского правительства, настаивавшего на прекращении продвижения финских войск дальше в глубь территории СССР. В указанной ответной ноте финляндского правительства речь шла о давних своих намерениях занять позиции, лежащие «далее границ 1939 г.».
Затем, 4 декабря, из Хельсинки последовало разъяснение уже английскому правительству, что «вооруженные силы Финляндии почти добились своих стратегических целей». В Лондоне это квалифицировали как продолжение Финляндией наступательных действий и 6 декабря объявили ей войну.
Главнокомандующий финской армии неохотно шел на то, чтобы сократить ее численность, хотя в экономике страны испытывались острые кризисные явления, огромные трудности в связи с нехваткой мужчин в промышленности и сельском хозяйстве. Предельно высокая мобилизация их в армию (под ружьем находилось 16% жителей страны100), проведенная с учетом планов, что война будет всего лишь только «Летней», т. е. продлится не дольше лета, поставила под угрозу сбор и обработку сельскохозяйственной продукции, а также работу важнейших отраслей производства на предприятиях, в том числе и военных.
28 ноября в Хельсинки состоялось совещание на высоком уровне с участием президента, премьер-министра и членов правительства, главнокомандующего, а также представителей руководящего состава армии. Обсуждались важнейшие вопросы: общая военная обстановка и масштабы боевых операций, положение с рабочей силой в стране и снабжением населения, управление захваченными территориями и другие проблемы. Наиболее остро ощущалась нехватка мужчин во всех видах хозяйственного производства. По заявлению членов правительства требовалось возвратить из армии для работы в промышленности и сельском хозяйстве 150-200 тыс. человек. Но Маннергейм и его ближайшие помощники считали, что нельзя этого сделать даже в значительно меньшем количестве, так как «проведение операций невозможно прервать». В итоге в декабре 1941 г. было демобилизовано из армии всего лишь 7 тыс. солдат, находившихся в полевых частях.
Наступательные действия финской армии заключались, по соображению Маннергейма и оперативных работников ставки, в том, чтобы достигнуть Мааселькинского перешейка. Как считает X. Сеппяля, «выдвижение туда являлось как политической, так и военной ошибкой...». Оно дорого стоило — потери наступавших на Медвежьегорск достигли полутора тысяч человек.
5 декабря Маннергейм заявил представителю германского командования в финской ставке генералу Эрфурту, что у него нет уже возможности вести наступление в направлении Мурманской железной дороги, поскольку войска скованы под Ленинградом — на Карельском перешейке и у Свири. По мысли маршала, предпосылкой для участия финской армии в овладении Сорокой (Беломорском) являлось бы «прежде всего овладение Ленинградом».103 В таком случае, считал он, можно бы было перебросить на то направление войска с Карельского перешейка. Таким путем главнокомандующий видел, очевидно, возможность «ликвидации блокады» города.
Вообще же к концу 1941 г. финская армия исчерпала возможности продолжать дальнейшее ведение наступательных боев. Моральный дух солдат упал, а сам главнокомандующий войсками начал уже серьезно сомневаться в реальных возможностях Германии. Профессор Олли Вехвиляйнен, основываясь на ряде источников, писал, что по наблюдениям генералов Хейнрикса и Эрфурта, маршал Маннергейм «в декабре 1941 г. окончательно утратил веру в победу Германии на Востоке». Естественно, настроения главнокомандующего ощущали также в финских правительственных кругах. Это заметно проявилось и в поведении президента Рюти, в высказываниях которого относительно Ленинграда, не стало того, что он говорил прежде по поводу исходившего от Гитлера замысла уничтожить город.
По воспоминаниям генерала Туомпо, маршал Маннергейм с первых дней 1942 г. находился в крайне нервном состоянии, которое усиливалось плохим самочувствием. Его беспокоило весьма успешное наступление в то время советских войск против германской армии, а также опасность прорыва блокады Ленинграда и изменения тем самым ситуации на финском фронте. Он считал неотложным делом детально выяснить у немецкого командования, как оно видит дальнейшие перспективы боевых действий против Советского Союза. «Прежде чем вернуть генерала Хейнрикса на пост начальника генерального штаба, - писал Маннергейм в своих мемуарах, - я направил его в германскую ставку, в Восточную Пруссию для выяснения взглядов по поводу крупных неудач, а также их ближайших планов».
Генерал Хейнрикс, как уже отмечалось, был тем лицом, которому особо доверял маршал и, по данным хорошо осведомленного офицера ставки Лехмуса, рассматривался им наиболее вероятным своим преемником. 8 января Хейнрикс вел в Германии переговоры с Кейтелем и Гитлером, а также с Гальдером и Йодлем, четко выполняя полученное им задание. Сведения, которые он почерпнул, давали возможность Маннергейму определить свою позицию на дальнейший период. Однако, как и прежде, маршал пребывал в состоянии пессимизма. «После возвращения генерал Хейнрикс рассказал, - отмечалось маршалом, - что катастрофа, произошедшая в центральной части восточного фронта, произвела огромное воздействие на германскую ставку. Когда он посетил Гитлера, тот объяснил, что неудачи - здесь ответственность за них возлагалась на ненадежную информацию метеорологической службы - явились грубым преувеличением вражеской пропаганды». По словам Гитлера, «трудности преодолеваются, и путь к победе будет расчищен. Фронты к югу и юго-востоку от Петербурга приведут в дальнейшем в прежнее состояние». Гальдер, производивший впечатление весьма уставшего и подавленного человека, считал «одним из решающих факторов... боевой дух русских, который наряду с превосходством в живой силе принес им успех».
Маннергейм в своих мемуарах не раскрыл все же много весьма важного, что содержалось в докладе, представленном ему Хейнриксом в письменном виде, и о чем теперь известно из этого документа, хранящегося в Военном архиве Финляндии. К нему, конечно, важно обратиться, чтобы понять степень влияния на главнокомандующего финскими войсками полученной информации.
Первоначально у Хейнрикса состоялась встреча с Кейтелем, в ходе которой речь шла об оценке обстановки, сложившейся на ленинградском направлении, в Карелии и на Крайнем Севере. Кейтель при этом пытался обнадежить финского коллегу, намечавшимися якобы активными действиями с немецкой стороны. По словам Кейтеля, командующий группы армий «Север» фельдмаршал В. Лееб намечал предпринять наступление через Неву с учетом блокирования Ленинграда с севера финскими войсками или расширить участок территории, занимавшейся немецкими войсками у Шлиссельбурга, а возможно, и провести сразу обе операции. Для этого имелось в виду сосредоточить к югу от Ленинграда дополнительно значительные танковые, артиллерийские и в целом сухопутные силы. Как видно из сказанного, прежде всего, стремились вселить уверенность на будущее у финского командования относительно дальнейших действий под Ленинградом.
Когда же Хейнрикс выразил сомнение в том, сможет ли и дальше осуществляться план блокирования Ленинграда, Кейтель заверил его, что это будет «при всех обстоятельствах». В ходе последовавшей вскоре за этим беседы во время представления Кейтелем финского генерала Гитлеру продолжилось рассмотрение вопроса, касающегося Ленинграда. Об этом Хейнрикс записал в своем донесении следующее: «Рейхсканцлер сказал, что блокада Петербурга и его уничтожение имеет огромное политическое значение. Это такое дело, которое он считает своим собственным, и его не начать без помощи Финляндии...».
Стало быть, маршал Маннергейм получил четкое определение позиции Гитлера относительно использования в перспективе финской армии для выполнения задачи не только блокирования, но и уничтожения Ленинграда. В этой связи понятно, почему маршал уклонился от изложения в своих мемуарах того, что было сообщено ему Хейнриксом. Продолжая вести войну совместно с Германией, финский главнокомандующий отлично знал и на этом этапе, какая судьба уготовлена Гитлером Ленинграду.
