Колчакъ тогда, еще въ октябрѣ 1918 года, высказывалъ мысль, что союзники преслѣдуютъ какія-то скрытыя цѣли, что поэтому мало надежды на помощь съ ихъ стороны.
— «Знаете-ли, мое убѣжденіе, что Россію можно спасти только русскими силами. Самое лучшее если бы они совсѣмъ не пріѣзжали, — вѣдь это какой то новый интернаціоналъ. Положимъ, очень ужъ бѣдны мы стали, безъ иностраннаго снабженія не обойтись, ну а это, значитъ, попасть имъ въ зависимость.»
…
…то, что пришлось видѣть съ первыхъ шаговъ во Владивостокѣ, било не по самолюбію даже, а по самой примитивной чести. Каждый иностранецъ чувствовалъ себя господиномъ, бариномъ, третируя русскихъ, проявляя страшное высокомѣріе. Было впечатлѣніе, что теперь, когда долгая война окончилась, имъ совсѣмъ не до насъ; что они дѣлаютъ величайшее одолженіе, пріѣхавъ сюда, оставаясь здѣсь.
…
Лучшія зданія въ городѣ, всѣ вагоны, мѣста въ поѣздахъ отдавались иностранцамъ; наши соотечественники какъ бы согнули спину и тащили на себѣ ихъ, ожидая спасенія.
[Читать далее]…
Молча примирились съ переворотомъ (колчаковским – Kibalchish75) и союзныя миссіи, а черезъ нихъ и правительства Антанты. Признанія своего они въ эти дни не высказали, да не высказали его и до конца, въ теченіи цѣлаго года. Фактъ съ этимъ «признаніемъ» — необяснимая, на первый взглядъ, и во всякомъ случаѣ странная сторона отношенія нашихъ бывшихъ союзниковъ къ Русскому дѣлу, а слѣдовательно и къ Русскому народу.
Оказывалась самая дѣйствительная матеріальная помощь, т. е. присылались въ нашу армію орудія, винтовки, боевые припасы, обмундированіе, обувь и проч. Сибирь полна была иностранными представителями, и военными, и гражданскими; были здѣсь и иностранныя войска, все же какъ-никакъ помогавшіе намъ, — они несли охрану желѣзной дороги. Выходило, что союзники не только признаютъ, но и помогаютъ новому Русскому правительству, какъ своему союзнику. А вотъ самое слово «признаніе» громко, прямо и открыто не произносилось. При этомъ надо замѣтить, что актъ этого офиціальнаго признанія висѣлъ все время въ воздухѣ, какъ призракъ, то приближаясь, то удаляясь, то подходя снова почти вплотную. Онъ, какъ болотный блуждающій огонь, дразнилъ и манилъ къ себѣ. Естественно, что чѣмъ дальше, тѣмъ больше разгоралось желаніе Омскаго правительства быть признаннымъ; подъ конецъ это сдѣлалось чуть-ли не главнымъ, руководящимъ стимуломъ его усиліи и дѣйствіи.
Много зла принесла такая двойственная неопредѣленная политика уже тѣмъ однимъ, что иностранцы использовали ее для своихъ цѣлей, чуждыхъ русскому національному дѣлу; не разъ получались отъ союзныхъ миссій такія заявленія: сдѣлайте то и то, такъ какъ наше правительство находитъ это необходимымъ для признанія. Такъ было не разъ съ выпускомъ «либеральныхъ, демократическихъ» декларацій; хотя и не столь ясно, но такое же давленіе было при избраніи неправильнаго операціоннаго направленія для главнаго удара на Пермь, Вятку, Котласъ.
…
Одно изъ несчастій нашего лихолѣтья, и именно на бѣлой, антибольшевицской сторонѣ, заключалось въ такъ называемыхъ иностранныхъ оріентаціяхъ. Были: японская оріентація, англійская, американская, появилась, привезенная съ юга Россіи, германская оріентація…
Упоминая о какомъ-либо мало мальски выдающемся русскомъ человѣкѣ, начинали прямо съ того, что «онъ такой-то оріентаціи».
…
Много приходилось мнѣ видѣть въ это время различныхъ сторонъ знаменитой интервенціи…
На улицахъ Владивостока иностранные солдаты позволяли себѣ затрагивать вполнѣ порядочныхъ женщинъ; было нѣсколько случаевъ, когда русскія женщины должны были обороняться отъ нихъ зонтиками.
…
Одинъ подвыпившій итальянскій солдатъ (по фамиліи Сартори) убилъ на Владивостокскомъ вокзалѣ русскаго офицера, командированнаго сюда атаманомъ Дутовымъ; офицеръ дѣлалъ замѣчаніе русскому солдату, итальянецъ вмѣшался и толкнулъ офицера, а когда тотъ вынулъ револьверъ, то интервентъ схватилъ свою винтовку и сразилъ эсаула К. на смерть. И, не смотря на всѣ протесты, остался безнаказаннымъ.
…
Вскорѣ послѣ прибытія на островъ, мнѣ было доложено, что чины одной изъ иностранныхъ армій ходятъ по Русскому Острову и производятъ топографическія съемки; съ появленіемъ ротъ школы, карауловъ и патрулей это прекратилось. Вскорѣ мнѣ понадобились для занятій и маневровъ наши военныя карты. Запрашиваю штабъ крѣпости. Отвѣчаютъ: забрала военная часть одной изъ дружественныхъ странъ, занявшая Хабаровскъ, гдѣ былъ топографическій отдѣлъ штаба округа.
— «Какъ! наши секретныя карты?»
— «Да, всѣ забрали. ...»
Обратился къ помощи англичанъ, чтобы вернуть, но такъ до марта мѣсяца и не вернули. Кому-то они понадобились больше, чѣмъ Россіи. Кому?
А вотъ выдержка изъ газеты, издающейся въ Кобе (Японія), «The Japan Chronicle» отъ 25 іюня 1920 года изъ статьи подъ заглавіемъ: «The alleged sale of maps». «... Цунанори Ойяма, племянникъ князя Ойяма, былъ арестованъ Токійской жандармеріей по обвиненію въ продажѣ секретныхъ стратегическихъ картъ извѣстному иностранцу (to а certain foreigner)__ Когда Ойяма вернулся изъ Сибири, онъ завязалъ дружескія отношенія съ военнымъ аташе посольства извѣстной страны (of а certain country). Этому иностранному офицеру Ойяма продалъ карты стратегической важности за 40000 іенъ... .»
Цунанори Ойяма былъ въ 1919 году офиціальнымъ лицомъ въ Сибири при интервенціи. Какъ принято писать, — коментаріи излишни!
…
…то, что намъ было необходимо и чего мы не могли изготовить сами, намъ давали союзники почти въ полной мѣрѣ. Но какъ? Они привозили все это во Владивостокъ и складывали въ обширные пакгаузы. Затѣмъ начиналась выдача не только подъ контролемъ, но и при самомъ тягостномъ давленіи на вопросы во всѣхъ отрасляхъ. Однимъ иностранцамъ не нравилось, что нѣтъ достаточной близости съ эсъ-эрами, другіе считали курсъ внутренней политики не достаточно либеральнымъ, третьи говорили о необходимости такихъ-то именно формированій, наконецъ доходили даже до вмѣшательства въ оперативную часть, указывая и настаивая на выборѣ операціоннаго направленія. Все это подкрѣплялось аргументомъ: у насъ запасы всего вамъ необходимаго, мы вамъ даемъ, а вѣдь можемъ и не дать...
Подъ такимъ именно давленіемъ было выбрано направленіе для главнаго удара на Пермь-Вятку-Котласъ, чтобы соединиться съ силами, дѣйствовавшими изъ Архангельска. На главное же направленіе, жизненно-важное для насъ, на среднее Поволжье, были направлены гораздо меньшія силы. А это направленіе давало намъ обладаніе богатѣйшимъ краемъ, способнымъ прокормить и отопить всю Россію; это же направленіе соединяло Сибирскую армію съ силами юга Россіи.
У русскихъ людей, которые своей кровью и новыми жертвами хотѣли спасти Родину и возродить ее, появилось семь нянекъ, не русскихъ, добрыхъ и родныхъ, а семь иностранныхъ гувернантокъ; каждая изъ нихъ считала себя самой умной и способной помочь «этимъ русскимъ». Въ результатѣ мы оказались не только безъ глаза, но и безъ рукъ, и безъ ногъ.
Еще одно обстоятельство невольно обращало на себя вниманіе: какъ только обнаружился въ арміи и въ народныхъ массахъ чистый націонализмъ, тоска по Великой Россіи былого, — опека усилилась и давленія сдѣлались рѣзче. И даже проявились открытыя выступленія представителей интервенціи, очевидно считавшихъ національное возрожденіе Россіи вреднымъ для себя, недопустимымъ.
…
…французскій батальонъ, бывшій въ Челябинскѣ съ осени 1918 года, поспѣшилъ эвакуироваться въ тылъ, восточнѣе Омска, при первомъ приближеніи опасности. Такъ всегда поступали союзники-интервенты!
Для полнаго успѣха операціи и выигрыша необходимаго времени нужно было обезпечить нашу армію съ сѣвера. Для этой цѣли 3-й Уральскій корпусъ былъ усиленъ всѣмъ, что можно было выдѣлить туда; но этого было недостаточно, подсказывалась необходимость содѣйствія Сибирской арміи. Однако, несмотря на всѣ просьбы, не удалось получить не только этого содѣйствія, но даже приказа о выдвиженіи частей ея для демонстраціи. Какъ будто дѣйствовала не одна русская армія, не за одну общую святую цѣль!
…
…почти съ самаго начала былъ образованъ изъ представителей всѣхъ «союзныхъ» державъ желѣзнодорожный комитетъ, который взялъ на себя, явочнымъ порядкомъ, регулировку вопросовъ эксплоатаціи дороги и движенія на всемъ участкѣ отъ Омска до Владивостока. Главная роль въ немъ принадлежала американскимъ и англійскимъ инженерамъ, и, хотя зачастую русскіе интересы, даже интересы фронта приносились въ жертву различнымъ интернаціональнымъ цѣлямъ, которыми была пропитана вся интервенція, — русскому министру путей сообщенія приходилось подчиняться.
…
Припомнимъ, какъ выдавалось военное снабженіе, доставленное широкимъ англійскимъ жестомъ на армію въ 200000 человѣкъ. Какъ всегда и систематически оказывалось при этомъ давленіе на Верховнаго Правителя, на его политику, какъ проглядывало желаніе давить даже на стратегическіе планы армій, какъ искусно и скрыто оказывалась этими «союзными благодѣтелями» поддержка эсъ-эрамъ. Въ области желѣзно-дорожной помощи все это приняло еще большіе и уродливые размѣры. Во Владивостокъ прибыло большое количество запасныхъ частей, осей и колесъ, нѣсколько паровозовъ; весь этотъ цѣнный грузъ союзныя страны давали Россіи, давали за ея жертвы кровью сыновъ ея и… за русское золото. Давали союзные страны, а ихъ офиціальные представители требовали взамѣнъ почти полнаго себѣ подчиненія, становились выше не только министра путей сообщенія, но даже выше номинальнаго диктатора. Понятно, это мѣшало работѣ, сильно затрудняло ее, а «союзникамъ» давало возможность проводить мѣры для своихъ, не всегда чистыхъ, цѣлей.
На этой же почвѣ, наши бывшіе военно-плѣнные, составившіе теперь, въ 1919 году, «союзные» полки чехо-словацкіе, польскіе, румынскіе и итальянскіе, захватили въ свои руки огромное количество подвижного состава; такъ за тремя чешскими дивизіями числилось свыше 20000 вагоновъ. Польская дивизія, сформированная французской миссіей генерала Жанэна, также изъ бывшихъ нашихъ военно-плѣнныхъ, захватила свыше 5000 вагоновъ; были собственные поѣзда у румынъ и итальянцевъ.
Никакія силы не могли заставить этихъ «интервентовъ» вернуть вагоны и паровозы. Желѣзнодорожной администраціи приходилось принимать фактъ этого ограбленія и изворачиваться ограниченнымъ запасомъ подвижного состава, который остался въ фактическомъ распоряженіи русскаго министра путей сообщенія.
Затѣмъ всѣ интервенты-союзники, пріѣзжая въ Сибирь, чтобъ спасать бѣдную разоренную Россію, быстро входили во вкусъ; у всѣхъ ихъ руководителей были собственные поѣзда, составленные изъ лучшихъ вагоновъ, съ кухнями, ванными, электричествомъ. Поѣзда Жанэна, Нокса, Павлу, разныхъ «высокихъ комиссаровъ» (которые, увы, сыграли на руку невысокимъ совѣтскимъ коммиссарамъ) поражали своей роскошью, незнакомой и недопустимой даже въ ихъ богатыхъ странахъ. Дошли до такого нахальства, что распоряженіе и распредѣленіе всѣми салонъ-вагонами взялъ на себя штабъ французскаго генерала Жанэна, выдававшій ихъ почти исключительно иностранцамъ.
…
…отвлекать наши русскія войска на службу обороны Сибирской магистрали было нельзя, и безъ того боевой фронтъ нашъ задыхался въ неустанной борьбѣ изъ-за недостатка подкрѣпленій съ тылу.
Поэтому пришлось прибѣгнуть къ милости интервентовъ, которые въ своемъ междусоюзническомъ комитетѣ (или совдепѣ, какъ его называли даже нѣкоторые англійскіе офицеры) рѣшили раздѣлить желѣзную дорогу на участки и поручить охранѣ иностранныхъ войскъ. Отъ Владивостока до Читы — японцы, около Байкальскаго озера, — небольшой участокъ, — американцы, далѣе немного — румыны, центръ Иркутскъ-ОмскъТомскъ — чехи, Алтайская желѣзная дорога — 5-я польская дивизія.
Казалось бы, — самая естественная вещь. Разъ пришли помогать, если называются союзниками, да вдобавокъ еще ѣдятъ русскій сибирскій хлѣбъ, то какіе тутъ могутъ быть разговоры. Становись на работу и выполняй ее честно и исправно по наряду русской власти.
Такъ должно было бы быть при нормальномъ порядкѣ. Такъ было бы, если бы мы, русскіе войска, пришли помогать кому-либо изъ союзниковъ въ ихъ странѣ. Такъ и бывало не одинъ разъ, когда русскими боками спасали «союзниковъ». Но здѣсь, въ Сибири, опять таки проявились съ одной стороны наша русская стародавняя привычка взирать на иностранца снизу вверхъ, чуть не съ подобострастной улыбкой, а съ другой — ихъ обычная самоувѣренность и напыщенное самодовольство, чтобы не сказать болѣе рѣзкаго слова.
Почти всѣ иностранцы, взявшіе на себя охрану Сибирской желѣзной дороги смотрѣли на это, какъ на величайшее одолженіе, какъ на благодѣяніе, которое они дѣлаютъ бѣднымъ русскимъ; они исполняли только приказы своего «междусоюзническаго комитета», не считались совершенно съ русской властью и желѣзнодорожной администраціей. При этомъ, въ оправданіе, приводилась все та же фарисейская увертка — «невмѣшательство въ русскія внутреннія дѣла».
Самая служба охраны желѣзной дороги неслась такъ. Начинаютъ учащаться случаи нападенія бандъ на желѣзную дорогу, происходятъ покушенія на отдѣльныхъ интервентовъ, охраняющихъ данный участокъ. Тогда они рѣшаютъ дѣйствовать; усиливаются караулы, ловятъ нѣсколькихъ разбойниковъ, вѣшаютъ ихъ, отгоняютъ банды въ тайгу и на этомъ успокаиваются. Когда имъ предлагалось довести дѣло до конца, преслѣдовать банду и уничтожить ее съ корнемъ, получался отвѣтъ:
— «Это не наше дѣло!»
Случалось, что такой способъ не давалъ результатовъ, нападенія на дорогу и иностранную охрану не прекращались. Тогда интервенты, — особенно чехо-словаки и польская дивизія, — устраивали карательную экспедицію. На опасномъ участкѣ сжигались два-три богатыхъ сибирскихъ села, за ихъ будто бы отказъ выдать преступниковъ-бандитовъ.
Это вызывало страшное озлобленіе мирнаго, ни въ чемъ неповиннаго населенія, сыновья котораго сражались за Русское національное дѣло въ рядахъ бѣлой арміи. И естественно, что это озлобленіе переносилось, отражалось рикошетомъ на центральномъ правительствѣ адмирала Колчака, на русскихъ властяхъ. Таково было положеніе на желѣзной дорогѣ въ то время, когда роль ея выдвигалась на первое мѣсто, вслѣдствіи того, что новая неудача на фронтѣ начала превращаться въ катастрофу.
Въ самый нужный моментъ, когда необходимо было дать сверхсильное напряженіе, чтобы въ западномъ направленіи подать арміямъ помощь снабженіемъ и силами, а въ обратномъ направленіи — на востокъ — вести планомѣрную и безостановочную работу эвакуаціи, — оказалось, что русская власть безсильна использовать свою желѣзную дорогу. А вдобавокъ къ этому — тыловые органы, загроможденные бюрократическимъ бумажнымъ строемъ и зараженные эсъ-эровской тлей, упорно и беззастѣнчиво, приводя самыя ребяческія отговорки и отписки, тянули время и занимались тѣмъ, что копили военное снаряженіе въ глубокихъ тыловыхъ складахъ.
И армія, проявившая чудеса героизма и предѣлъ напряженія силъ, добившаяся блестящей побѣды, была предана, — она не получила ни пополненій, ни одежды, ни теплыхъ вещей. А между тѣмъ наступала уже суровая сибирская зима.
…
Остатки великой русской военной силы, Императорской арміи, оставившей, — для спасенія Франціи и Англіи, — на боевыхъ поляхъ одними убитыми три милліона людей, — остатки этой силы, бѣлая армія, продѣлали тысячи верстъ пути, прошли черезъ долины и горы необъятныхъ пространствъ Руси; чтобы спасти ея честь и независимость, они дрались, какъ львы; здоровье, кровь и жизнь, всѣ свои силы отдавали они, отдавали и большее, — свои семьи. И они вѣрили въ правоту своего дѣла и въ святость своего долга. Вѣрили также русскіе люди въ безкорыстную и честную помощь своихъ союзниковъ; вѣдь весь міръ всталъ на ихъ сторону, на поддержку бѣлыхъ. Великобританія, Соединенные Штаты и Франція безъ конца суетились, волновались и старались, чтобы усилилась и окрѣпла бѣлая русская армія. Японія даже посылала свои части биться бокъ о бокъ съ нашими; кровь японскаго самурая была пролита на поляхъ Сибири вмѣстѣ съ русской кровью и за русское національное дѣло. Италія и Сербія также старались не отстать…
Но когда бѣлая сила окрѣпла, и русскій національный стягъ началъ все выше и выше подниматься, какъ залогъ скораго оздоровленія и возвышенія Великой Единой Россіи, тогда началась какая то темная, вначалѣ осторожная игра. Тѣ же европейскіе и американскіе дипломаты вели ее; и куда же было намъ, сермяжной Руси, сразу понять и стряхнуть съ себя гадовъ этого новаго, скрытаго интернаціонала, еще болѣе смертельнаго и ужаснаго, чѣмъ кровавый, Московскій. Тонко велась союзными представителями интрига въ полномъ согласіи и взаимодѣйствіи со всѣми нашими домашними соціалистами. Предательство разыгрывалось, какъ по нотамъ, — тихо, систематично и упорно. И послѣднимъ актомъ его былъ — Красноярскъ. Послѣ ареста Верховнаго Правителя, они расчитывали тамъ ликвидировать совершенно и бѣлую армію.
Два прежнихъ святыхъ слова, дорогихъ раньше для каждаго человѣка, — «товарищъ» и «союзникъ» были за четыре года обращены въ самыя низкія, презрѣнныя слова. Дѣятели типа Керенскаго-Бронштейна-Ленина обратили значеніе перваго слова «товарищъ» — въ синонимъ громилы-убійцы, вора и растлителя — за періодъ 1917—1918 годовъ; а за время 1919—1920 годовъ дѣятели типа Вудро Вильсона-КлемансоЛлойдъ Джоржа дали слову «союзникъ» значеніе предателя, поджигателя и скупщика краденаго.
…
…что же мѣшало русскимъ вождямъ выгнать непрошенныхъ гостей-предателей изъ Сибири? /От себя: как? Уже непрошенных?/ Какъ не замѣчали они двойной игры ихъ? Не разбирались въ этой обстановкѣ, когда всѣ пріѣхавшіе помощники, союзническія миссіи, начали сотрудничать съ новыми іудами Россіи — соціалистами — и плести интригу заговора? Не видали жаднаго блеска въ чужеземныхъ очахъ и оскала широко открытой ихъ пасти на русское природное, Богомъ данное, богатство?
Разбирались, замѣчали, видѣли и понимали. Но не могли освободиться. Слишкомъ тонко провели «союзники» въ Сибири свою игру, на-вѣрняка. Они расчитали — съ одной стороны — на русскую обычную мягкотѣлость, благородство и добродушіе; съ другой же — они стали съ первыхъ шаговъ систематически укрѣплять и усиливать свою позицію, обезпечивать крѣпко и сильно свои дальнѣйшіе шаги. Одной изъ мѣръ — была интервенція, ввозъ своихъ войскъ; но ихъ было не много, да и не всѣ пошли бы на это темное дѣло. Тогда прибѣгли къ другому; и нужную силу нашли въ бывшихъ русскихъ военноплѣнныхъ, взятыхъ Императорской арміей въ многочисленныхъ бояхъ, когда во славу и спасеніе Франціи и Великобританіи потоками лилась русская кровь и безъ счета ломались русскія кости.
Ядромъ этой силы, враждебной національной Россіи, — былъ чехо-словацкій корпусъ.
…
Бѣлое движеніе показало истинное отношеніе иностранцевъ къ Россіи: только благодаря «союзникамъ» національное русское движеніе потерпѣло крахъ; «союзникамъ» до Россіи не было никакого дѣла, — болѣе того, — національное возрожденіе Россіи для нихъ явилось нежелательнымъ, какъ что-то враждебное, опасное.
