Из книги белого генерала Константина Вячеславовича Сахарова "Белая Сибирь (Внутренняя война 1918-1920 г.г.)". Читая это, я понял, что белые не могли не проиграть, если ими руководили такие люди – недалёкие, зашоренные, совершенно оторванные от реальности.При проѣздѣ по желѣзной дорогѣ, — а ѣхали мы съ остановками въ нѣкоторыхъ городахъ, — создавалось такое впечатлѣніе, будто ѣдешь не по одной странѣ, а попадаешь изъ одного удѣльнаго княжества въ другое. Центральной власти, какого-либо объединенія и единаго управленія на общее государственное благо, на общее дѣло не было. Мѣстная власть дѣйствовала всюду на свой образецъ, преслѣдуя только тѣ задачи, которыя ей казались нужными и важными.
…
Всѣ эсъ-эры сгруппировались теперь около Виктора Чернова, ихъ вождя и одного изъ самыхъ вредныхъ дѣятелей, который шелъ всю революцію въ перегонки съ Керенскимъ; обладая безграничнымъ личнымъ честолюбіемъ, Черновъ не останавливался ни передъ чѣмъ, чтобы перещеголять своего конкурента и товарища по партіи.
…
Мнѣ лично говорилъ нѣсколько разъ адмиралъ А. В. Колчакъ:
— «Страшно трудно. При каждомъ важномъ вопросѣ мнѣ приходится сначала мирить Наштаверха съ Военнымъ Министромъ, разбирать личныя обиды послѣдняго.»
…
Министерства были такъ полны служилымъ народомъ, что изъ нихъ можно было бы сформировать новую армію. Все это не только жило мало дѣятельной жизнью на высокихъ окладахъ, но ухитрялось получать впередъ арміи и паекъ, и одежду, и обувь. Улицы Омска поражали количествомъ здоровыхъ, сильныхъ людей призывного возраста; много держалось здѣсь зря и офицерства, которое сидѣло на табуретахъ центральныхъ управленій и учрежденій. Переизбытокъ ненужныхъ людей, такъ необходимыхъ фронту, былъ и въ другихъ городахъ Сибири. Противъ этого Военное Министерство мѣръ не принимало, и почти каждый, кто хотѣлъ укрыться отъ военной службы, дѣлалъ это безпрепятственно.
[Читать далее]…
Стали прибывать партіи офицеровъ. Рѣдкіе изъ нихъ пріѣзжали въ военной формѣ; большинство въ самыхъ разнообразныхъ штатскихъ костюмахъ, иные почти въ лохмотьяхъ, длинноволосые, небритые, съ враждебнымъ недовѣрчивымъ взглядомъ изподлобья. Они слушали слова о необходимости работы и дисциплины, хмуро и недовольно глядя изъ подъ сдвинутыхъ бровей.
…
Одно изъ коренныхъ заблужденій нашихъ заключается въ томъ, что дѣло можно дѣлать, сидя у себя въ кабинетѣ и управляя съ помощью бумагъ и телеграфа. И въ обычное-то время, при прочномъ и стройномъ государственномъ аппаратѣ, этотъ способъ даетъ плохіе результаты, а въ наши дни послѣреволюціоннаго развала результатовъ не получается никакихъ. Такъ было и здѣсь во всѣхъ вѣдомствахъ; писались вылощенные доклады-проекты, по нимъ составлялись бумажныя распоряженія и разсылались по почтѣ и телеграфу; послѣ этого составлялся новый докладъ о проведенныхъ мѣрахъ, и дѣло считалось сдѣланнымъ. Центральные и подчиненные имъ окружные или губернскіе органы успокаивались на сознаніи исполненнаго долга, проводя затѣмъ такимъ же способомъ вереницу другихъ вопросовъ.
На мѣстахъ же обыкновенно происходило дѣло такъ: мѣстные агенты военной и гражданской власти получали эти распоряженія, и каждый поступалъ сообразно съ его разумѣніемъ и свойствами. Иногда бумажное распоряженіе клалось въ столъ безо всякаго примѣненія, у другихъ были попытки провести его въ жизнь, третьи, возмущенные непримѣнимостью распоряженія изъ центра къ мѣстнымъ условіямъ, заводили споръ и переписку; въ большинствѣ случаевъ эти распоряженія, казавшіеся издали такъ законченными и полезными, не оказывали никакого дѣйствія, будучи безжизненными. Послѣдствія такой системы были тѣ, что центръ успокаивался на самообманѣ исполненнаго дѣла, — мѣстные же органы привыкали къ мысли, что центръ неспособенъ и не желаетъ вести настоящей, согласованной, руководящей системы. Все сводилось къ бумажному управленію и бумажнымъ отчетамъ.
…
Картина была во всѣхъ городахъ почти одна и та же. Русскіе люди хотѣли работать, начинали дѣло, но вскорѣ натыкались на препятствія, неясности, несогласованность; возникали тренія, изъ-за пустяковъ дѣло тормозилось. Писалось въ центръ, но оттуда разъясненія и руководство или сильно запаздывали, или же получались совершенно неправильныя, еще болѣе затрудняющія дѣло.
Оказалось, что работа по формированію частей для посылки на фронтъ заглохла и была почти безъ движенія; такая же участь постигла и школы подготовки младшаго команднаго состава. Офицеры, бившіеся надъ попытками начать дѣло и вести его, не хитрое, простое, привычное имъ дѣло, получали вмѣсто руководства рядъ бумажныхъ распоряженій, иногда противорѣчащихъ одно другому, не могли даже начать его; или же начинали, натыкались на затрудненія, не могли ихъ разрѣшить, бились надъ этимъ, и долго бились, но безуспѣшно. Дѣло не шло.
…
Въ Томскѣ, этомъ большомъ университетскомъ городѣ, поражало и бросалось въ глаза чрезвычайно большое число молодыхъ и здоровыхъ штатскихъ людей, слонявшихся здѣсь безъ дѣла, въ то время, когда на фронтѣ былъ дорогъ каждый человѣкъ, армія испытывала острый недостатокъ въ младшихъ офицерахъ. А здѣсь какъ разъ было много подходящаго матеріала, учащейся молодежи. Ихъ можно было завербовать всѣхъ безъ вреда, такъ какъ наступали лѣтнія вакаціи, да кромѣ того всѣ зданія учебныхъ заведеній были реквизированы, какъ необходимыя подъ постой нашихъ и чешскихъ войскъ.
…
…въ Сибирской арміи, сильно подпавшей пропагандѣ соціалиетовъ-революціонеровъ, происходили массовыя возстанія войскъ и измѣна.
Гайда использовалъ эти затрудненія по своему. Онъ прислалъ въ Омскъ, минуя Верховнаго Правителя, прямо въ кабинетъ министровъ ноту, гдѣ излагалъ, что причина всѣхъ неудачъ лежитъ въ неумѣломъ руководствѣ арміями, что такъ дѣло погибнетъ, если не передадутъ командованія всѣми вооруженными силами Россіи ему, Гайдѣ. Особенно онъ нападалъ на начальника штаба Верховнаго Правителя, на генерала Лебедева. Тонъ ноты былъ угрожающій, — что-де, если не подчинятъ всѣ арміи Гайдѣ, то онъ или уѣдетъ совсѣмъ, или повернетъ штыки своей арміи на Омскъ.
Тамъ поднялась большая тревога. Адмиралу Колчаку пришлось ѣхать самому въ Екатеринбургъ на свиданіе съ Гайдой; оттуда они оба вернулись въ Омскъ. Здѣсь шли долгія колебанія, переговоры, а Сибирская армія въ это время отходила все дальше. Верховный Правитель хотѣлъ прогнать Гайду, такъ какъ выяснились уже почти всѣ закулисные замыслы его и окружавшихъ его эсъ-эровъ. Но не рѣшился на этотъ, какъ тогда казалось, крайній шагъ и пошелъ на уступки.
…
…была получена телеграмма изъ ставки о подчиненіи Западной арміи Гайдѣ на правахъ главнокомандующаго, а черезъ нѣсколько часовъ пришелъ и его первый и единственный приказъ.
Грубо и цинично онъ писалъ, что обвиняетъ въ неудачахъ на фронтѣ русскихъ офицеровъ, главнымъ образомъ высшихъ начальниковъ, которые будто бы слишкомъ далеко держатся отъ боевой линіи, что Западная армія отступала изъ за недостатка стойкости и мужества. Дальше шло приказаніе никому не отступать ни шагу назадъ, и опять обвиненіе офицеровъ и начальниковъ, угроза имъ разстрѣломъ. А затѣмъ добавлялось, что онъ, Гайда, сумѣетъ въ нѣсколько дней поправить положеніе и дать побѣду. Чувствовалось въ этомъ приказѣ та же нота и та же скрытая рука, что и въ знаменитомъ приказѣ 1917 года № 1; какъ тогда, такъ и теперь, было стремленіе натравить массы на офицеровъ, раздѣлить ихъ, лишить спайки. Но на этотъ разъ дѣло не выгорѣло. Наученъ нашъ русскій народъ, прозрѣлъ онъ и умѣетъ разбираться въ коварныхъ замыслахъ соціалистовъ всѣхъ ранговъ и нарѣчій.
Вся армія была оскорблена этимъ приказомъ. Отъ многихъ начальниковъ поступили рапорты съ просьбой оградить армію отъ пріемовъ натравливанія на офицеровъ и отъ незаслуженныхъ оскорбительныхъ обвиненій. Генералъ Ханжинъ вновь послалъ Верховному Правителю телеграмму съ просьбой уволить его въ отпускъ для поправленія здоровья.
Гайда, надо сказать правду, пытался остановить развалъ и отступленіе своей арміи; онъ даже выѣхалъ тамъ на фронтъ со своимъ «безсмертнымъ» батальономъ, но за нимъ потянулись туда же и эсъ-эры, окружавшіе его къ этому времени тѣснымъ кольцомъ. И ихъ преступная работа пошла уже въ открытую. Результаты не заставили себя ждать. «Безсмертный батальонъ имени Гайды» перешелъ на сторону большевиковъ однимъ изъ первыхъ; вслѣдъ за тѣмъ это печальное явленіе повторялось почти ежедневно на различныхъ участкахъ всего фронта Сибирской арміи. Неудача ея вмѣсто обѣщанныхъ легкихъ успѣховъ подѣйствовала удручающе на населеніе и войска; а усилившаяся пропаганда соціалистовъ, эсъ-эровъ и большевиковъ, ввергла массы снова въ нервное состояніе, полное волненій и броженія. Этимъ и объясняются всѣ измѣны воинскихъ частей и переходъ нѣкоторыхъ изъ нихъ на сторону красныхъ. И все это происходило какъ разъ въ то время, когда внутреннее положеніе въ сосѣдней Западной арміи становилось все прочнѣе, чисто народное движеніе противъ большевиковъ увеличивалось тамъ съ каждымъ днемъ.
Сибирская армія, такъ недавно еще сильная и многочисленная, таяла и исчезала. Кромѣ указанныхъ выше причинъ, много способствовало этому безостановочное отступленіе, почти безъ попытокъ образовать резервы и переходомъ въ наступленіе остановить натискъ красныхъ.
…
Ропотъ среди арміи все усиливался. Тяжелое отступленіе полураздѣтыхъ частей продолжалось безъ надежды остановить его, чтобы дать краснымъ сильный отпоръ и снова перейти въ наступленіе. Вмѣстѣ съ тѣмъ развилась до небывалыхъ предѣловъ и пропаганда въ тылу. Въ результатѣ всего падала самая вѣра въ успѣхъ дѣла, исчезала надежда на скорую конечную побѣду, терялся смыслъ дальнѣйшихъ жертвъ.
Въ такой обстановкѣ тылъ началъ теперь спѣшно подавать на фронтъ пополненія. Густыми массами шли маршевые роты, безо всякой системы, съ нарушеніемъ самыхъ примитивныхъ требованій порядка: такъ зачастую поѣзда съ пополненіемъ простаивали сутками на станціяхъ или разъѣздахъ, не получая ни пищи, нн кипятка для чая; люди волновались, вѣрили самымъ вздорнымъ слухамъ, легко поддавались обману и агитаціи. Наконецъ эти голодныя и распрапогандированныя маршевыя роты высаживали и передавали ближайшему строевому начальнику.
Вначалѣ пробовали ихъ вливать въ полки, которые таяли съ каждымъ днемъ, пробовали и горько раскаивались, ибо произошли массовыя предательства. Только что прибывшее пополненіе, получивъ приказъ идти въ наступленіе, выбѣгало поднявъ вверхъ винтовки, обращенныя прикладами въ небо, передавалось на сторону красныхъ и открывало огонь по своимъ. Почти всѣ офицеры въ такихъ полкахъ гибли…
…
Преступнымъ представлялось то, что сдѣлали съ арміей, съ этими сотнями тысячъ лучшихъ русскихъ людей, беззавѣтно шедшихъ на смерть, чтобы добиться жизни для своей страны. Невольно мысль возвращалась къ тѣмъ минутамъ, когда въ этомъ же залѣ адмиралъ напутствовалъ меня въ армію послѣдними словами: «Идите на боевое дѣло, о тылѣ не безпокойтесь, я самъ справлюсь съ нимъ...»
…
Адмиралъ Колчакъ просилъ сдѣлать все возіѵіожное, чтобы попытаться спасти Омскъ и сейчасъ же отдалъ приказъ о возвращеніи 1-й Сибирской арміи на фронтъ. Когда на другой день по прибытіи въ эту сибирскую столицу я пріѣхалъ вечером въ особнякъ Верховнаго Правителя для обсужденія плана дѣйствіи, въ кабинетѣ адмирала я засталъ командующаго 1-й арміей, генерала Пепеляева. Въ первый разъ я видѣлъ этого печальнаго героя контръ-революціи. Широкій въ плечахъ, выше средняго роста, съ круглымъ, простымъ лицомъ, упрямыми, сѣрыми глазами, смотрѣвшими безъ особо яркой мысли изъ-подъ низкаго лба; коротко стриженные волосы, грубый, низкій, сдавленный голосъ и умышленно неряшливая одежда, — вотъ обликъ этого офицера, который былъ природой предназначенъ командовать батальономъ, въ лучшемъ случаѣ полкомъ, но котораго капризъ судьбы и опека соціалистовъ выдвинули на одно изъ первыхъ мѣстъ.
Адмиралъ встрѣтилъ меня словами:
— «Вотъ, генералъ Пепеляевъ убѣждаетъ не останавливать его армію, дать ей возможность сосредоточиться по желѣзной дорогѣ въ тылу.»
Я отвѣчалъ, что это невозможно, такъ какъ желѣзная дорога нужна для эвакуаціи, а армія генерала Пепеляева необходима для операцій на фронтѣ. Генералъ получитъ приказъ и инструкціи сегодня же вечеромъ въ моемъ штабѣ.
Пепеляевъ поднялся во весь ростъ, посмотрѣлъ въ упоръ изъ подъ нависшаго сморщеннаго складками лба на адмирала:
— «Вы мнѣ вѣрите, Ваше Высокопревосходительство?» спросилъ онъ какимъ то надломленнымъ голосомъ.
— «Вѣрю, но въ чемъ же дѣло?»
Пепеляевъ тогда перекрестился на стоявшій въ углу образъ, рѣзко и отрывисто, ударяя себя въ грудь и плечи.
— «Такъ вотъ Вамъ крестное знаменіе, что это невозможно, — если мои войска остановить теперь, то они взбунтуются.»
Около двухъ часовъ шелъ споръ. Пепеляевъ пускалъ всѣ способы не доводовъ и убѣжденія, а прямо устрашенія. Въ концѣ концовъ адмиралъ махнулъ рукой и согласился не останавливать арміи Пепеляева, а направить ее въ раіоны, указанные еще генераломъ Дитерихсомъ, т. е. въ города Томскъ, Новониколаевскъ и на востокъ до Иркутска.
Этимъ рѣшеніемъ выводилось изъ строя на менѣе четверти бойцовъ, правый флангъ обнажался и на двѣ остальныя арміи возлагалась задача непосильная.
…
Съ каждымъ днемъ положеніе ухудшалось, такъ какъ число эвакуируемыхъ эшелоновъ постепенно все возростало; вскорѣ желѣзно-дорожный вопросъ принялъ размѣры катастрофы. Дѣло въ томъ, что чехо-словаковъ, это главное воинство интервенціи въ Сибири, охватила паника, и они произвели въ тылу страшное дѣло.
…
Какъ испуганное стадо, при первыхъ извѣстіяхъ о неудачахъ на фронтѣ, бросились они на востокъ, чтобы удрать туда подъ прикрытіемъ Русской арміи. Разнузданные солдаты ихъ, доведенные чешскимъ комитетомъ и представителями Антанты почти до степени большевизма, силой отбирали паровозы у всѣхъ нечешскихъ эшелоновъ; не останавливались ни передъ чѣмъ.
Въ силу этого наиболѣе труднымъ участкомъ желѣзной дороги сдѣлался узелъ станціи Тайга, такъ какъ здѣсь выходила на магистраль Томская вѣтка, по которой теперь двигалась самая худшая изъ трехъ чешскихъ дивизій — вторая. Ни одинъ поѣздъ не могъ пройти восточнѣе ст. Тайга; на востокъ же отъ нея двигались безконечной лентой чешскіе эшелоны, увозящіе не только откормленныхъ на русскихъ хлѣбахъ нашихъ же военноплѣнныхъ, но и награбленное ими, подъ покровительствомъ Антанты, русское добро. Число чешскихъ эшелоновъ было непомѣрно велико, — вѣдь на пятьдесятъ тысячъ чеховъ, какъ уже упоминалось выше, было захвачено ими болѣе двадцати тысячъ русскихъ вагоновъ.
Западнѣе станціи Тайга образовалась желѣзнодорожная пробка, которая съ каждымъ днемъ увеличивалась. Въ то же время красная армія, подбодренная успѣхами, продолжала наступленіе, а наши войска, сильно порѣдѣвшія и утомленныя, не могли остановить большевиковъ. Отходъ бѣлой арміи продолжался въ среднемъ по десять верстъ въ сутки.
Изъ эшелоновъ, стоявшихъ западнѣе Новониколаевска, раздавались мольбы, а затѣмъ понеслись вопли о помощи, о присылкѣ паровозовъ. Помимо риска попасть въ лапы красныхъ, вставала и угроза смерти отъ мороза и голода. Завывала свирѣпая сибирская пурга, усиливая и безъ того крѣпкій морозъ. На маленькихъ разъѣздахъ и на перегонахъ между станціями стояли десятки эшелоновъ съ ранеными и больными, съ женщинами, дѣтьми и стариками. И не могли двинуть ихъ впередъ, не было даже возможности подать имъ хотя бы продовольствіе и топливо. Положеніе становилось поистинѣ трагическимъ: тысячи страдальцевъ русскихъ, обреченныхъ на смерть, — а съ другой стороны десятки тысячъ здоровыхъ откормленныхъ чеховъ, стремящихся цѣною жизни русскихъ спасти свою шкуру.
Командиръ чешскаго корпуса Янъ Сыровой уѣхалъ въ Красноярскъ, ихъ главнокомандующій, глава французской миссіи, генералъ-лейтенантъ Жанэнъ сидѣлъ уже въ Иркутскѣ; на всѣ телеграммы съ требованіемъ прекратить преступныя безобразія чешскаго воинства оба они отвѣчали, что безсильны остановить «стихійное» движеніе. Вскорѣ Янъ Сыровой принялъ вдобавокъ недопустимо наглый тонъ въ его отвѣтахъ, взваливая всю вину на русское правительство и командованіе, обвиняя ихъ въ «реакціонности и недемократичности».
Невольно возникаетъ мысль о томъ, что многое здѣсь не являлось одною лишь случайностью, а было преднамѣреннымъ преступленіемъ. Какъ уже указывалось въ главѣ І-й, руководители чехо-словаковъ снюхались съ самаго начала съ эсъ-эрами; они поддержали учредиловцевъ, безславный Комучъ, спасли отъ офицерскаго суда «селянскаго министра» Виктора Чернова и принесли много другого вреда Россіи. Политическій же чешскій комитетъ провелъ большую работу также и въ подпольной подготовкѣ эсъ-эрами взрыва русскаго дѣла въ Сибири. Есть полное основаніе предполагать, что всѣ эти «доктора» Клофачи, Павлу, Гирсы, Благоши и др. являлись даже одними изъ заправилъ эсъ-эровскаго комплота въ нашемъ тылу. Поэтому та разруха и ломка транспорта, которую внесли стада чешскихъ легіонеровъ, были, надо думать, однимъ изъ дѣйствій, проведенныхъ по программѣ эсъ-эровъ, этихъ вѣрныхъ союзниковъ-товарищей большевиковъ. По крайней мѣрѣ факты говорятъ за то.
Въ эти дни ноября 1919 года наступило самое тяжелое время для русскихъ людей и арміи; всѣ ея усилія и подвиги за весну, лѣто и осень 1919 года были сведены преступленіями тыла на нѣтъ. Заколебались уже и самыя основанія зданія, именовавшагося Омскимъ Правительствомъ. Выступила наружу тайная, темная сила, начали выходить изъ подполья дѣятели соціалистическаго заговора. Сняли маски и тѣ изъ нихъ, которые до сей поры прикидывались друзьями Россіи.
Среди послѣднихъ оказались, кромѣ руководителей чехословацкаго воинства, также въ большинствѣ и представители нашихъ «союзниковъ». Къ концу ноября все это объединилось къ востоку отъ Красноярска, образовало свой центръ въ Иркутскѣ и начало переходить къ открытымъ враждебнымъ дѣйствіямъ, ожидая лишь удобнаго момента, чтобы ударить сзади и раздавить бѣлое освободительное движеніе, — совмѣстно съ большевиками, съ ихъ красной арміей, наступавшей съ запада.
Мы были поставлены между двумя вражескими силами: съ фронта большевики, съ тыла родственные имъ эсъ-эры со всей своей организаціей, съ чехо-словаками, съ могучей поддержкой Антанты. И эта вторая опасность была значительно больше первой, она сильнѣе угрожала жизни Россіи. Необходимо было всѣ усилія обратить на ликвидацію эсъ-эровъ, съ корнемъ уничтожить заговоръ, образовавшійся въ тылу.
Въ это время Верховный Правитель и штабъ находились въ Новониколаевскѣ. Былъ намѣченъ слѣдующій планъ дѣйствій: армія будетъ медленно и планомѣрно, прикрывая эвакуацію, отходить въ треугольникъ Томскъ-Тайга-Новониколаевскъ, гдѣ къ серединѣ декабря должны были сосредоточиться резервы; отсюда наша армія перейдетъ въ наступленіе, чтобы сильнымъ ударомъ отбросить силы большевиковъ на югъ, отрѣзая ихъ отъ желѣзной дороги. Въ то же время предполагалось произвести основательную чистку тыла: секретными приказами былъ намѣченъ одновременный арестъ и преданіе военно-полевому суду всѣхъ руководителей заговора въ тылу, всѣхъ партійныхъ эсъ-эровъ въ Томскѣ, Красноярскѣ, Иркутскѣ и Владивостокѣ.
Были приняты рѣзкія мѣры къ привлеченію всѣхъ здоровыхъ офицеровъ и солдатъ въ строй, для усиленія фронта, а также для созданія въ тылу надежныхъ воинскихъ частей.
Чехамъ и ихъ главарю Сыровому было заявлено, что, если они не перестанутъ мѣшаться въ русскія дѣла и своевольничать, то русское командованіе готово идти на все, включительно до примѣненія вооруженной силы. Одновременно командующему Забайкальскимъ военнымъ округомъ генералу атаману Семенову былъ посланъ шифрованной телеграммой приказъ занять всѣ тонели на Кругобайкальской желѣзной дорогѣ; а въ случаѣ, если чехи не измѣнятъ своего безпардоннаго отношенія, не прекратятъ безобразій, будутъ также нагло рваться на востокъ и поддерживать эсъ-эровъ, — то приказывалось одинъ изъ этихъ тонелей взорвать. На такую крайнюю мѣру Верховный Главнокомандующій пошелъ потому, что чаша терпѣнія переполнилась: чехословацкіе полки, пуская въ ходъ оружіе, продолжали отнимать всѣ паровозы, задерживали всѣ поѣзда; въ своемъ стремленіи удрать къ Тихому Океану они оставляли на страшныя муки и смерть тысячи русскихъ раненыхъ, больныхъ, женщинъ и дѣтей. А Жанэнъ и Янъ Сыровой занимались легкимъ уговариваніемъ этого безславнаго воинства развращенныхъ, откормленныхъ чешскихъ легіонеровъ, и на всѣ требованія русскихъ властей отвѣчали уклончивыми канцелярскими отписками.
…
Къ концу же ноября мы имѣли противъ себя уже окрѣпшую вражескую организацію, упорство и увѣренность руководителей (семитовъ по преимуществу) эсъ-эровско-союзническаго комплота.
…
А. Пепеляевъ попался въ сѣти и тайно состоялъ въ партіи.
…А. Пепеляевъ, говоря съ глазу на глазъ со своими начальниками, увѣрялъ ихъ дрожащимъ голосомъ, что самъ онъ, по своимъ убѣжденіямъ, монархистъ.