Откуда былъ данъ сигналъ къ возстаніямъ, пока покрыто неизвѣстностью. Но видимо изъ Иркутска, гдѣ къ этому времени сосредоточилось все тыловое: совѣтъ министровъ, всѣ иностранныя миссіи Антанты, политиканы чехо-словацкаго національнаго комитета и ихъ высшее командованіе, а также масса дѣльцовъ разныхъ политическихъ толковъ, отъ кадетъ и лѣвѣе.
Первое возстаніе разразилось во Владивостокѣ. Гайда, герой былыхъ побѣдъ и новыхъ интригъ, жившій въ отдѣльномъ вагонѣ, сформировалъ штабъ, собралъ банды чеховъ и русскихъ портовыхъ рабочихъ и 17 ноября поднялъ бунтъ, открытое вооруженное выступленіе. Самъ Гайда появился въ генеральской шинели, безъ погонъ, призывая всѣхъ къ оружію за новый лозунгъ: «Довольно гражданской войны. Хотимъ мира!»
Старое испытанное средство соціалистовъ, примѣненное ими еще въ 1917 году, передъ позорнымъ Брестъ-Литовскимъ миромъ.
Но на другой же день около Гайды появились «товарищи», его оттерли на второй планъ, какъ лишь нужную имъ на время куклу; были выкинуты лозунги: «Вся власть совѣтамъ. Да здравствуетъ Россійская соціалистическая, федеративная, совѣтская республика!»
На третій день бунтъ былъ усмиренъ учебной инструкторской ротой, прибывшей съ Русскаго Острова; банды разсѣяны, а Гайда съ его штабомъ арестованъ. Да и не представлялось труднымъ подавить это возстаніе, такъ какъ оно не встрѣтило ни у кого поддержки, кромѣ чешскаго штаба, да Владивостокской американской миссіи; народныя массы Владивостока были поголовно противъ бунтовщиковъ.
Адмиралъ Колчакъ послалъ телеграмму-приказъ: судить всѣхъ измѣнниковъ военно-полевымъ судомъ, причемъ, въ случаѣ присужденія кого-либо изъ нихъ къ каторжнымъ работамъ, Верховный Правитель въ этой же телеграммѣ повышалъ наказаніе всѣмъ — до разстрѣла.
[Читать далее]Къ сожалѣнію, командовавшій тогда Приморскимъ округомъ генералъ Розановъ проявилъ излишнюю, непонятную мягкость, приказа не исполнилъ и донесъ, что еще до полученія телеграммы онъ долженъ былъ передать Гайду и другихъ съ нимъ арестованныхъ — чехамъ, — вслѣдствіе требованія союзныхъ миссій.
Одновременно съ Владивостокомъ зашевелился Иркутскъ. Тамъ образовалась новая городская дума, въ составъ которой вошло на три четверти «избраннаго племени», — все махровые партійные работники. На первомъ же засѣданіи, этотъ вновь испеченный синедріонъ, вмѣсто того, чтобы заниматься городскими дѣлами, потребовалъ смѣны министровъ, назначенія отвѣтственнаго кабинета, и заговорили о томъ же, что и Владивостокъ, — о прекращеніи гражданской войны.
Но послѣ подавленія Владивостокскаго возстанія, Иркутскіе дѣльцы стихли, снова спрятались въ подполье. Командовавшему войсками, генералу Артемьеву, былъ посланъ приказъ арестовать и предать военно-полевому суду всѣхъ эсъ-эровъ и меньшевиковъ, членовъ этой «городской думы». Неизвѣстно, по какой-то причинѣ и этотъ приказъ не былъ выполненъ; впослѣдствіи генералъ Артемьевъ доносилъ, что преступники попрятались, а производить массовые обыски и аресты помѣшали опять-таки «союзныя» миссіи и чехи.
…
Въ связи съ этими событіями и другими признаками созрѣвшей въ тылу измѣны — было собрано въ Новониколаевскѣ, въ вагонѣ адмирала, нѣсколько совѣщаній. Искали лучшаго плана, наиболѣе выполнимаго и обезпеченнаго рѣшенія. Выхода намѣчалось два.
Первый — выполненіе намѣченной военной операціи въ раіонѣ Томскъ-Новониколаевскъ, предоставленіе чехо-словакамъ убраться изъ Сибири при условіи фактическаго невмѣшательства въ русскія дѣла и сдачи русскаго казеннаго имущества, полное использованіе для этого Забайкалья и силъ атамана Семенова при поддержкѣ японцевъ; намѣченная отправка золотого запаса въ Читу подъ надежную охрану; затѣмъ планомѣрное, систематическое уничтоженіе эсъ-эровской измѣны и подготовка въ глубинѣ Сибири силъ для повой борьбы весной.
Второй — предоставить всю Сибирь самой себѣ, — пусть испытаетъ большевизмъ, переболѣетъ имъ; пусть всѣ «союзники» съ ихъ войсками, нашими бывшими военноплѣнными, тоже попробуютъ прелестей большевизма и уберутся изъ Сибири. Верховный Правитель съ арміей уходитъ изъ Новониколаевска на югъ, на Барнаулъ-Бійскъ, въ богатый Алтайскій край, гдѣ соединяется съ отрядами атамановъ Дутова и Анненкова и, базируясь на Китай и Монголію, выжидаетъ слѣдующей веспы — для продолженія борьбы, для ея побѣднаго конца.
Адмиралъ Колчакъ отвергъ второй планъ совершенно и остановился на первомъ; но онъ категорически отказался отправить золото въ Читу. Сказалась отрыжка прошлой ссоры, проявилось недовѣріе.
…
Чтобы легче парализовать политическія интриги генерала Пепеляева и его ближайшихъ помощниковъ, былъ заготовленъ приказъ о превращеніи 1-й Сибирской арміи въ неотдѣльный корпусъ со включеніемъ его во 2-ю армію генерала Войцеховскаго.
…
Когда я пришелъ къ Верховному Правителю съ докладомъ всѣхъ подготовленныхъ распоряженій по выполненію принятаго плана, то нашелъ его крайне подавленнымъ. Пепеляевы сидѣли за столомъ по сторонамъ адмирала. Это были два крѣпко сшитыхъ, но плохо скроенныхъ, плотныхъ сибиряка; лица у обоихъ выражали смущеніе, глаза опущены внизъ, — сразу почувствовалось, что передъ моимъ приходомъ велись какіето непріятные разговоры. Поздоровавшись, я попросилъ адмирала разрѣшеніе сдѣлать докладъ безъ постороннихъ; Пепеляевы насупились еще больше, но сразу же ушли. Верховный Правитель внимательно, какъ всегда, выслушалъ докладъ о всѣхъ принятыхъ мѣрахъ и началъ подписывать заготовленные приказы и телеграммы; послѣднимъ былъ приказъ реорганизаціи 1-й Сибирской арміи въ неотдѣльный корпусъ.
Адмиралъ поморщился и началъ уговаривать меня отложить эту мѣру, такъ какъ она можетъ-де вызвать большое неудовольствіе, даже волненія, а то и открытое выступленіе.
— «Вотъ,» добавилъ онъ, — «и то мнѣ Пепеляевы ужъ говорили, что Сибирская армія въ сильнѣйшей ажитаціи и они не могутъ гарантировать, что меня и Васъ не арестуютъ.»
— «Какая же это армія и какой же это командующій генералъ, если онъ могъ дойти до мысли говорить даже такъ и допустилъ до такого состоянія свою армію. Тѣмъ болѣе необходимо сократить его. И лучшій путь превратить въ неотдѣльный корпусъ и подчинить Войцеховскому.»
Верховный Правитель не соглашался. Тогда я поставилъ вопросъ иначе и спросилъ, находить ли онъ возможнымъ такъ ограничивать права главнокомандующаго, не лишаетъ ли онъ этимъ меня возможности осуществить тотъ планъ, который мною составленъ, а адмираломъ одобренъ.
— «А я не могу допустить генерала, который, хотя и въ скрытой формѣ, но грозитъ арестомъ Верховному Правителю и главнокомандующему, который развратилъ ввѣренныя ему войска,» докладывалъ я: «иначе я не могу оставаться главнокомандующимъ.» Все это сильно меня переволновало, что очевидно было очень замѣтно, такъ какъ адмиралъ Колчакъ сталъ очень мягко уговаривать пойти на компромиссъ; здѣсь онъ, между прочимъ, сказалъ, что оба Пепеляева и такъ уже выставляли ему требованіе смѣнить меня, а назначить главнокомандующимъ опять генерала Дитерихса.
Я считалъ совершенно ненормальнымъ и вреднымъ подобное положеніе и доложилъ окончательно, что компромисса быть не можетъ.
— «Хорошо,» согласился адмиралъ, — «только я предварительно утвержденія этого приказа хочу обсудить его съ Пепеляевыми. Это мое условіе.»
Черезъ нѣсколько минутъ оба брата были позваны адъютантомъ, и двѣ массивныя фигуры вошли, тяжело ступая, въ салонъ-вагонъ.
Приказъ о переформированіи 1-й Сибирской арміи въ неотдѣльный корпусъ произвелъ ошеломляющее впечатлѣніе. Сначала Пепеляевы, видимо, растерялись, но затѣмъ генералъ оправился и заговорилъ повышеннымъ, срывающимся въ тонкій крикъ, голосомъ:
— «Это невозможно, моя армія этого не допуститъ…»
— «Позвольте,» перебилъ я, — «какая же это, съ позволенія сказать, армія, если она способна подумать о неисполненіи приказа. То Вы докладывали, что Ваша армія взбунтуется, если ее заставятъ драться подъ Омскомъ, теперь — новое дѣло.»
— «Думайте, что говорите, генералъ Пепеляевъ,» обратился къ нему рѣзкимъ тономъ, перебивъ меня, адмиралъ. — «Я призвалъ Васъ, чтобы объявить этотъ приказъ и заранѣе устранить все недоговоренное, — главнокомандующій считаетъ, что эта перемѣна вызывается жизненными требованіями, необходима для успѣха плана и безъ этого не можетъ нести отвѣтственности. Я нахожу, что онъ правъ.»
Министръ Пепеляевъ сидѣлъ, навалившись своей тучной фигурой на столъ, насупившись, тяжело дышалъ, съ легкимъ даже сопѣньемъ, и нервно перебиралъ короткими пальцами пухлыхъ рукъ. Сквозь стекла очковъ просвѣчивали его мутные маленькіе глаза, безъ яркаго блеска, безъ выраженія ясной мысли; за этой мутью чувствовалось, что глубоко въ мозгу сидитъ какая-то задняя мысль, — засѣла такъ, что ее не вышибить ничѣмъ, — ни доводами, ни логикой, ни самой силой жизни. Послѣ нѣкотораго молчанія, министръ Пепеляевъ началъ говорить, медленно и тягуче, словно тяжело ворочая языкомъ. Сущность его запутанной рѣчи сводилась къ тому, что онъ считаетъ совершенно недопустимымъ такое отношеніе къ 1-й Сибирской арміи, что и такъ слишкомъ много забралъ власти главнокомандующій, что общественность вся недовольна за ея гоненіе...
— «Такъ точно,» пробасилъ А. Пепеляевъ, генералъ, — «и моя армія считаетъ, что главнокомандующій идетъ противъ общественности и преслѣдуетъ ее. ...»
— «Что Вы подразумѣваете подъ общественностью?» спросилъ я его.
— «Ну вотъ, хотя бы земство, кооперативы, Закупсбытъ, Центросоюзъ, да и другіе.»
— «То есть Вы хототе сказать — эсъ-эровскія организаціи. Да, я считаю ихъ вредными, врагами русскаго дѣла.»
— «Позвольте, это подлежитъ вѣдѣнію министра внутреннихъ дѣлъ,» обратился ко мнѣ, глядя поверхъ очковъ, министръ.
— «Разрѣшите, Ваше Высокопревосходительство, снова выраэить мнѣ,» заговорилъ онъ, грузно повернувшись на стулѣ къ Верховному Правителю: «то, что уже докладывалъ: вся общественность требуетъ ухода съ поста генерала Сахарова и замѣны его снова генераломъ Дитерихсомъ, а я, какъ Вашъ министръ-предсѣдатель, поддерживаю это...
— «Что Вы скажете на это?» тихо спросилъ меня адмиралъ.
Я отвѣтилъ, что не могу позволить, чтобы кто-либо, даже премьеръ-министръ, вмѣшивался въ дѣла арміи, что не допустима сама мысль о какихъ-либо давленіяхъ со стороны такъ называемой общественности; вопросъ же назначенія главнокомандующаго — дѣло исключительно Верховнаго Правителя, его выбора и довѣрія.
— «Тогда, Ваше Высокопревосходительство, освободите меня отъ обязанности министра предсѣдателя. Я не могу оставаться при этихъ условіяхъ,» тяжело, съ разстановкой, но рѣзко проговорилъ старшій Пепеляевъ.
Верховный Правитель вспыхнулъ. Готова была произойти одна изъ тѣхъ гнѣвныхъ сценъ, когда голосъ его гремѣлъ, усиливаясь до крика, и раздраженіе переходило границы; въ такія минуты министры его не знали, куда дѣваться, и дѣлались маленькими, маленькими, какъ провинившіеся школьники. Но черезъ мгновеніе адмиралъ переборолъ себя. Лицо потемнѣло, потухли глаза, и онъ устало опустился на спинку дивана.
Прошло нѣсколько минутъ тягостнаго молчанія, послѣ котораго Верховный Правитель отпустилъ насъ всѣхъ.
— «Идите, господа,» сказалъ онъ утомленнымъ и тихимъ голосомъ, — «я подумаю и приму рѣшеніе. Ваше Превосходительство,» обратился онъ, нѣкоторой даже лаской смягчивъ голосъ, — «этотъ приказъ подождите отдавать, о переформированіи 1-й Сибирской арміи, а остальные можно выпустить.»
Черезъ нѣсколько часовъ было получено извѣстіе о вооруженномъ выступленіи частей Сибирской арміи въ Новониколаевскѣ. Тамъ собралось губернское земское собраніе фабрикаціи періода керенщины, состоявшее поэтому тоже изъ эсъ-эровъ; вызвали они полковника Ивакина и совмѣстно съ нимъ выпустили воззваніе о переходѣ полноты всей государственной власти къ земству и о необходимости кончить гражданскую войну.
Ивакинъ, не объяснивъ дѣла полкамъ, вывелъ ихъ на улицу и отправился на вокзалъ арестовывать командующаго 2-й арміей генерала Войцеховскаго. Оцѣпили его поѣздъ и готовились произвести самый арестъ, но въ это время къ станціи подошелъ, узнавши о безпорядкахъ, полкъ 5-й польской дивизіи подъ командой ея начальника полковника Румши и предъявилъ требованіе прекратить эту авантюру, подъ угрозой открытія огня. Тогда Ивакинъ положилъ оружіе, сдался. Офицеры и солдаты его полковъ, какъ оказалось, дѣйствительно не знали, на какое дѣло ихъ ведетъ Ивакинъ; большинство изъ нихъ думало, что онъ дѣйствуетъ по приказу Верховнаго Правителя. Полковникъ Ивакинъ былъ арестованъ и преданъ военнополевому суду.
На станціи Тайга шли почти всю ночь переговоры изъ за этого инцидента. Генераломъ Пепеляевымъ была выдвинута снова угроза бунта его арміи, если Ивакинъ не будетъ освобожденъ, причемъ весь этотъ Новониколаевскій случай выставлялся имъ, какъ самочинное дѣйствіе войскъ. Черезъ день полковникъ Ивакинъ пытался бѣжать изъ подъ караула и былъ убитъ часовымъ. /От себя: ага, сами белые много писали о таких убийствах «при попытке к бегству»./ — Ни одна часть 1-й Сибирской арміи и не подумала выступать.
Адмиралъ Колчакъ обратился по прямому проводу къ генералу Дитерихсу съ предложеніемъ снова принять постъ главнокомандующаго. Ночью же Верховный Правитель передалъ мнѣ, что Дитерихсъ поставилъ какія-то невозможныя условія, почему онъ не находитъ допустимымъ дальнѣйшіе разговоры съ нимъ.
Затѣмъ той же ночью эшелоны Верховнаго Правителя были переведены на слѣдующую станцію, чтобы не загромождать, какъ было сказано, путей станціи Тайга. На утро былъ назначенъ отходъ и моего поѣзда.
9-го декабря (по старому стилю 26 ноября), какъ разъ въ праздникъ ордена св. Великомученика Георгія, который Императорская Россія привыкла такъ чтить и отмѣчать въ этотъ день славу своей арміи, я былъ арестованъ Пепеляевыми на станціи Тайга. Дѣло произошло такъ. Утромъ я приказалъ двигать поѣздъ на слѣдующую станцію, чтобъ тамъ выяснить окончательно всѣ вопросы, потому что оставлять дальше армію въ такомъ неопредѣленномъ состояніи было бы преступно. Мнѣ доложили, что разчищаютъ пути, отчего и произошла задержка, но что въ 9 часовъ поѣздъ отправится. Вмѣсто этого около 9 часовъ утра ко мнѣ въ вагонъ вошелъ мой адъютантъ поручикъ Юхновскій и доложилъ, что генералъ Пепелявъ проситъ разрѣшенія придти ко мнѣ. Я передалъ, что буду ожидать 15 минутъ.
А черезъ десять минутъ были приведены егеря 1-й Сибирской арміи, и мой поѣздъ оказался окруженнымъ густой цѣпью Пепеляевскихъ солдатъ съ пулеметами, полкъ стоялъ въ резервѣ у станціи, тамъ же выкатили на позицію батарею. Егеря моего конвоя и казаки, которыхъ всѣхъ вмѣстѣ въ поѣздѣ было около полутораста человѣкъ, приготовились встрѣтить Пепеляевцевъ ручными гранатами и огнемъ, но комендантъ поѣзда лично предупредилъ новое кровопролитіе, которое было бы очень тяжело по своимъ послѣдствіямъ для арміи и сънграло бы только на руку врагамъ Россіи.
Въ вагонъ, гдѣ я находился, вошли три ближайшихъ къ Пепеляеву офицера, всклокоченныя фигуры, такъ похожія на героевъ февральской революціи, съ вытащенными револьверами, и одинъ изъ нихъ, насколько помню, полковникъ Ждановъ, заявилъ, что по приказанію премьеръ-министра Пепеляева я арестованъ.
— «Прежде всего потрудитесь спрятать револьверы, такъ какъ ни бѣжать, ни вести съ Вами боя я не собираюсь.»
Пепеляевскіе офицеры выполнили приказаніе, молча и нѣсколько удивленно переглядываясь между собою.
— «А теперь я самъ пойду разговаривать съ премьеръминистромъ въ сопровожденіи моего помощника генерала Иванова-Ринова и адъютанта. Вы можете также идти, если хотите, сзади.»
Когда я вышелъ изъ вагона, чтобы объясниться съ министромъ, и проходилъ мимо оригинальной воинской охраны, арестовывавшей своего главнокомандующаго, то всѣ солдаты и офицеры вытягивались и брали подъ козырекъ. Отмѣчаю этотъ фактъ, какъ доказывающій, что воинскія части здѣсь были просто игрушкой въ рукахъ политиканствующихъ генерала и его брата-министра, а послѣдніе выполняли волю скрытаго центра. Для меня было ясно уже и тогда, что я арестованъ по приказу эсъ-эровъ.
Оба брата Пепеляевы сидѣли мрачно въ грязномъ салонъ-вагонѣ командующаго 1-й Сибирской арміей, на столѣ, безъ скатерти, валялись окурки, былъ розлитъ чай, разсыпаны обгрызки хлѣба и ветчины; генералъ сидѣлъ, развалясь, безъ пояса, въ рубахѣ съ разстегнутымъ воротомъ, и также съ взлохмаченной шевелюрой. И грязь и небрежность въ одеждѣ и позѣ, — все было декораціей для большей демократичности.
Объясненіе носило полукомическій характеръ. Министръ заявилъ мнѣ, что для блага дѣла онъ рѣшилъ меня арестовать, чтобы отдѣлить отъ Верховнаго Правителя, — «за то, что Вы имѣете на него большое вліяніе», — докончилъ онъ; братъ его, командующій арміей, откровенно признался, что я виноватъ въ оскорбленіи 1-й Сибирской арміи, которую считалъ хуже другихъ.
— «А кромѣ того, Ваше Превосходительство, Вы хорошій и храбрый генералъ, это всѣ признаютъ, но Вы стоите за старый режимъ и… очень строгій. Намъ такого не надо,» добавилъ этотъ парень-генералъ.
— «Кому это намъ?»
— «Да вотъ офицерамъ... А впрочемъ больше толковать нечего,» грубо басилъ онъ дальше, — «арестъ уже сдѣланъ.»
— «Да. Сила на Вашей сторонѣ, но Вы поймите, что Вы совершаете преступленіе, арестовывая главнокомандующаго, оставляя армію безъ управленія.»
— «Вы уже не главнокомандующій. Адмиралъ согласился просить еще разъ генерала Дитерихса, а временно пріѣдетъ и вступитъ въ должность генералъ Каппель.»
Сначала Пепеляевы хотѣли везти меня въ Томскъ, въ свою штабъ-квартиру, но потомъ оставили на ст. Тайга, подъ самымъ строгимъ наблюденіемъ, которое продолжалось до самаго пріѣзда генерала Каппеля, до вечера слѣдующаго дня.
Для него все происшедшее явилось полной неожиданностью. Каппель началъ сейчасъ же переговоры съ Пепеляевыми, затѣмъ по прямому проводу съ Верховнымъ Правителемъ, прилагая всѣ усилія, чтобы разъяснить запутавшееся положеніе. Первая просьба генерала Каппеля къ адмиралу Колчаку была — оставить все безъ ломки, по прежнему: меня главнокомандующимъ, а ему вернуться на свой постъ въ 3-ю армію. Я просилъ настойчиво п опредѣленно вернуть меня на чисто строевую должность къ моимъ войскамъ, также въ 3-ю армію. Адмиралъ въ это время былъ уже въ Красноярскѣ, откуда, за разстояніемъ, всѣ переговоры сильно затруднялись и заняли нѣсколько дней. А въ это время — армія оставалась безъ управленія, у заговорщиковъ оказались развязанными руки, и эсъ-эровскій планъ взрыва въ тылу, сорванный было нами во-время, сталъ снова проводиться ими въ жизнь.
Какъ скоро стало извѣстно, Верховный Правитель пошелъ на уступки братьямъ Пепеляевымъ и обратился къ генералу Дитерихсу съ предложеніемъ вступить снова въ главнокомандованіе Восточнымъ фронтомъ; и получилъ отвѣтъ по прямому проводу, — что Дитерихсъ согласенъ на одномъ только условіи, чтобы адмиралъ Колчакъ выѣхалъ немедленно изъ предѣловъ Сибири за-границу. Это вызвало страшное возмущеніе адмирала, да и Пепеляевы, сконфуженные такимъ афронтомъ, болѣе не настаивали.
Но начатая ими по скрытой указкѣ соціалистовъ-революціонеровъ гнусная интрига стала разворачиваться съ быстротою и силой, остановить которыя было уже невозможно.
Въ Красноярскѣ стоялъ 1-й Сибирскій Корпусъ подъ командой генерала Зиневича, который все время дѣйствовалъ по директивамъ и приказамъ своего командующаго, генерала А. Пепеляева. Зиневичъ, выждавъ время, когда пять литерныхъ поѣздовъ адмирала проѣхали на востокъ, за Красноярскъ, оторвались отъ дѣйствующей арміи, произвелъ предательское выступленіе. Онъ послалъ, какъ это повелось у соціалистовъ съ первыхъ дней несчастія русскаго народа — революціи, — «всѣмъ, всѣмъ, всѣмъ...» телеграмму съ явнымъ вызовомъ; тамъ Зиневичь писалъ, что онъ, самъ сынъ «рабочаго и крестьянина» (тогда это осталось не выясненнымъ, какъ этотъ почтенный дѣятель могъ быть одновременно сыномъ двухъ папашъ), «понялъ, что адмиралъ Колчакъ и его правительство идутъ путемъ контръ-революціи и черной реакціи». Поэтому Зиневичъ обращается къ «гражданской совѣсти» адмирала Колчака, «убѣждаетъ его отказаться отъ власти и передать ее народнымъ избранникамъ — членамъ учредительнаго собранія и самоуправленій городскихъ и земскихъ» (новаго послѣреволюціоннаго выбора, т. е. тѣмъ же эсъ-эрамъ). Въ подкрѣпленіе своего убѣжденія генералъ Знневичъ заявилъ, въ той же прокламаціи, что онъ отнынѣ порываетъ присягу и болѣе не подчиняется Верховному Правителю. Этой измѣной командира корпуса, генерала Зиневича, Верховный Правитель совершенно отрывался отъ арміи, былъ лишенъ возможности опереться на нее и оказывался почти беззащитнымъ среди всѣхъ враждебныхъ силъ. Съ другой стороны и дѣйствующая армія ставилась Красноярскимъ мятежемъ въ невозможно тяжелое положенія, теряя связь съ базой и всѣми органами снабженія.
Что это было, — безконечная ли глупость съ позывомъ къ бонапартизму или предательство, продажное дѣйство. Видимо и то, и другое понемногу, — у Пепеляева бонапартизмъ, у Зиневича глупость, смѣшанная съ предательствомъ. Вскорѣ обнаружилось, что за спиной Зиневича стояла шайка соціалистовъ-революціонеровъ съ Колосовымъ во главѣ.