Возмущеніе среди арміи и населеніи Сибири противъ чеховъ росло съ каждымъ днемъ. Когда чехо-словацкіе полки уходили въ тылъ, они забрали съ собою все вооруженіе, причемъ нѣкоторыя ихъ батареи имѣли двойной комплектъ пушекъ; увезли они большіе склады обмундированія и обуви. И это въ то время, когда на фронтѣ имъ на смѣну становились русскіе полки плохо и недостаточно вооруженные, полураздѣтые и полуобутые, съ огромнымъ недостаткомъ орудій, пулеметовъ и винтовокъ. Терпѣли мы и переносили все это потому, что не было силы расправиться съ этими пятидесятитысячными бандами, не было возможности обезоружить ихъ и загнать снова въ концентраціонные лагери, — единственно чего они заслуживали. Въ свою очередъ среди чеховъ росло недружелюбное чувство ко всѣмъ русскимъ, къ самой Россіи. Докторъ Павлу и другіе политическіе руководители разжигали это чувство еще тѣмъ, что умышленно натравливали свою массу на русское офицерство, на русскую армію.
[Читать далее]Въ началѣ ноября военный и морской министръ директоріи адмиралъ А. В. Колчакъ прибылъ особымъ поѣздомъ въ Екатеринбургъ, чтобы лично ознакомиться съ нуждами фронта. Разнузданные чешскіе солдаты начали задѣвать самой площадной бранью всѣхъ чиновъ конвоя русскаго военнаго министра, чешскіе офицеры, стоявшіе тутъ же, не только не останавливали ихъ, но даже подзадоривали. Одинъ изъ офицеровъ направился къ вагонамъ адмирала, проходъ куда былъ запрещенъ. Русскій часовой пытался остановить чеха-офицера; со стороны послѣдняго въ отвѣтъ послѣдовала отборная ругань, а затѣмъ попытка ударить часового. Тогда русскій стрѣлокъ пустилъ въ ходъ оружіе, — что онъ былъ обязанъ сдѣлать по эакону, — и смертельно ранилъ чеха.
Всѣ иностранцы проявили возмущеніе этимъ случаемъ и стали на сторону безобразниковъ, нарушителей порядка-чеховъ. Создали помпеозныя похороны, анти-русскую демонстрацію; политиканы изъ національнаго комитета говорили надъ могилой этого печальнаго героя рѣчи, полныя ненависти къ Россіи и Русскимъ.
Характерно то, что союзническія военныя части и высокіе комиссары вѣдь видѣли и знали все это, имъ была открыта истинная картина и до мелочей было знакомо положеніе дѣла: и предательство на фронтѣ, и безконечный грабежъ союзника Россіи, и вмѣшательство въ государственныя дѣла, и угрозы самой возможности дальнѣйшей борьбы отъ присутствія въ тылу этой многотысячной разнузданной, вооруженной массы. Но они стыдливо закрывали глаза, загадочно улыбались и бездѣйствовали; втайнѣ же, за спиной они всячески ублажали и поощряли чеховъ.
Въ ноябрѣ пріѣхалъ въ Сибирь французскій генералъ Жанэнъ, глава миссіи, и вступилъ въ главнокомандованіе чехо-словацкимъ корпусомъ, какъ равно и другими «союзными» войсками. Къ этому времени война съ Центральными Державами была окончена побѣдой Антанты. Чехо-Словакію провозгласили самостоятельнымъ государствомъ. Съ Жанэномъ пріѣхалъ новый чешскій военный министръ генералъ Стефанекъ. Онъ имѣлъ задачу ликвидировать національный комитетъ, привести въ порядокъ части, наладить дисциплину и добиться ихъ фактическаго подчиненія Жанэну; кромѣ того Стефанекъ надѣялся, — какъ онъ говорилъ въ первые дни пріѣзда въ Сибирь, — заставить чешскіе полки драться противъ большевиковъ. Высокой честности, доблестный солдатъ, человѣкъ незатемнѣнный политической партійной мутью, генералъ Стефанекъ пришелъ въ ужасъ отъ того, что онъ увидѣлъ въ своемъ воинствѣ въ Сибири.
Но чешскому военному министру ничего сдѣлать не удалось. Онъ встрѣтилъ сильное противодѣйствіе и среди своего команднаго состава, и у политическихъ руководителей, и въ солдатской массѣ; послѣдняя отвѣтила даже тѣмъ, что открыто потребовала учрежденія полковыхъ и дивизіонныхъ комитетовъ солдатскихъ депутатовъ, на подобіе тѣхъ, что были созданы Гучковымъ и Керенскимъ для развала русской арміи въ 1917 году.
Ничего не добившись, генералъ Стефанекъ уѣхалъ обратно въ Прагу, сконфуженно прощаясь съ русскими друзьями и открыто выражая имъ свои искреннія и глубокія сожалѣнія.
Все больше росло недовольство среди чеховъ, все чаще и громче раздавались ихъ требованія объ эвакуаціи изъ Сибири и о возвращеніи на родину, — война съ Центральными Державами была кончена. Верховный Правитель, замѣнившій собою кастрата-директорію, а равно наше высшее командованіе поддерживали передъ союзниками эту просьбу чеховъ: намъ было необходимо убрать какъ можно скорѣе изъ Сибири этотъ вредный баластъ, 50000 разнузданныхъ, вооруженныхъ и враждебныхъ Россіи солдатъ.
Какое это было зло и какая угроза въ тылу! И какой гибельный примѣръ нашимъ солдатамъ.
…
Невольно возникаетъ вопросъ: что же за отношеніе у Союзныхъ Державъ было къ Россіи и русскому народу? Представители ихъ въ Сибири знали всю вопіющую правду о тѣхъ неслыханныхъ, безобразныхъ преступленіяхъ, которыя произвелъ въ Россіи чехо-словацкій корпусъ, знали въ какомъ состояніи находилось это войско, не могли не видѣть постоянной угрозы русскому національному дѣлу со стороны этой взрывчатой массы. А кромѣ того къ нимъ были обращены и неоднократныя просьбы Русскаго правительства убрать чеховъ изъ Россіи. Но не нашли возможнымъ сдѣлать это.
Можетъ быть, дѣйствительно не было транспортовъ и достаточнаго количества тоннажа? Допустимъ, что такъ, но у нихъ, этихъ руководителей союзнической, а къ тому времени и міровой политики, было за то достаточно въ Сибири силъ, — три доблестныхъ японскихъ дивизіи, одна канадская, по батальону сербовъ, румынъ, итальянцевъ, и французовъ, два батальона англичанъ, — чтобы обуздать чешскую массу, обезоружить, привести въ порядокъ. Это сдѣлать можно было, это сдѣлать должны были наши бывшіе союзники, на это имъ не разъ указывали. Но они этого не сдѣлали. А, можетъ быть, и не хотѣли сдѣлать?
Чехо-словацкія части двигались все болѣе въ глубокій тылъ, чтобы тамъ выжидать возможности эвакуаціи; среди ихъ массъ продолжался все тотъ же процессъ разложенія, и параллельно шло укрѣпленіе эсъ-эровскаго вліянія. Полное бездѣльничаніе и разгильдяйство среди чеховъ стало нормальнымъ явленіемъ; единственно, чѣмъ они продолжали усиленно заниматься, — развили торговлю и спекуляцію не только награбленнымъ имуществомъ, но и новыми товарами, привозимыми съ Дальняго Востока. Для этой цѣли чешское командованіе и политическіе руководители начали беззастѣнчиво использовать русскую желѣзную дорогу, которая при всемъ напряженіи не могла даже удовлетворить потребностей боевыхъ армій и населенія Сибири. Довольствіе чехо-войска брало треть всего наличнаго транспорта, обращавшагося тогда на Сибирской желѣзной дорогѣ, что давало на каждаго чешскаго солдата по нѣсколько десятковъ пудовъ ежемѣсячно. На дѣйствительныя потребности войсковыхъ частей изъ этого количества шла меньшая часть, — львиную долю транспорта составляли различные ходкіе товары, поступавшіе потомъ отъ чеховъ на сибирскій рынокъ. Не довольствуясь этимъ, чешскіе руководители начали вскорѣ передавать частнымъ лицамъ, ловкимъ спекулянтамъ, свое право на цѣлые вагоны.
Возникало нѣсколько громкихъ дѣлъ. Однако Омское Правителство, имѣвшее среди своихъ членовъ партійныхъ соціалистовъ, закрывало на это глаза, проповѣдуя, нежеланіе обострять отношенія; съ другой стороны, такъ это все надоѣло и такъ все еще дорожили помощью союзниковъ, что предпочитали терпѣть и ждать, когда эти «доблестные» воины-спекулянты уберутся изъ Сибири.
Но адмиралъ Колчакъ твердо рѣшилъ положить въ будущемъ конецъ этому вопіющему безобразію; онъ ждалъ также, когда можно будетъ выбросить чеховъ изъ Сибири во Владивостокъ, чтобы тамъ, передъ ихъ посадкой на суда, произвести ревизію всѣхъ ихъ грузовъ. Отъ участія въ этой ревизіи не могли бы уклониться и союзники. И несомнѣнно, тогда преступленіе встало бы во весь ростъ и во всей своей неприглядной наготѣ; грабителей уличили бы съ поличнымъ.
И ясно, — чѣмъ крѣпче былъ бы порядокъ въ тылу, чѣмъ сильнѣе упрочилась бы тамъ государственная организація, тѣмъ вѣрнѣе поплатились бы всѣ преступные элементы. Данныя же были на лицо, что усиленіе государственности и порядка, несмотря на всѣ препятствія, идутъ вѣрными шагами впередъ; и виднѣлся день, когда русская національная мощь окрѣпнетъ въ тылу также, какъ она была крѣпка на боевомъ фронтѣ. Вотъ тогда то и состоялось тайное соглашеніе между партіей эсъ-эровъ и главарями чешскаго національнаго комитета: чехи будутъ содѣйствовать сверженію правительства адмирала Колчака и переходу власти въ руки эсъ-эровъ, за что получатъ право вывоза своихъ многомилліонныхъ грузовъ. Такова основа соглашенія, реальная цѣль — рука руку моетъ.
Понятно вполнѣ, что не представляется возможнымъ установить точно время, когда состоялось это соглашеніе, каковы были детальныя условія, способы осуществленія, — все это дѣлалось въ глубокой тайнѣ. Въ сущности, полное согласіе не только между эсъ-эрами и чехами, но и съ третьей стороной, съ союзническими миссіями, установились еще съ лѣта 1918 года, съ той же поры велась и общая работа, направленная ко вреду національной Россіи, но раньше все это носило случайный и временный характеръ; теперь былъ заключенъ союзъ, народился сплоченный комплотъ, сильный заговоръ, организованное проведеніе плана въ жизнь.
Вся зима 1918—1919 г. прошла въ передвиженіи чехословацкаго корпуса по желѣзной дорогѣ, въ долгихъ уговариваніяхъ солдатъ стать въ тотъ или другой городъ, или на станцію, въ упрашиваніяхъ со стороны союзныхъ миссій согласиться на службу по охранѣ желѣзной дороги.
Всю зиму эти пятьдесятъ тысячъ военноплѣнныхъ, разжирѣвшихъ на сибирскихъ хлѣбахъ, ничего ровно не дѣлали, всюду были толпы этихъ парней; наглое одутловатое лицо, чубъ выпущенъ изъ подъ фуражки по большевицкой модѣ, бѣгающій взглядъ глазъ, останавливающійся на каждомъ русскомъ съ враждебнымъ и виноватымъ выраженіемъ. Всѣ чехи были одѣты щеголями, какъ наши писаря Главнаго Штаба былыхъ временъ, — новенькая форма, сшитая изъ русскихъ суконъ, форсистые сапоги бутылками и перчатки. Нельзя не повторить, что многострадальная боевая русская армія въ то же время была въ рубищахъ и терпѣла недостатокъ во всемъ.
Къ веснѣ, наконецъ, размѣстили чеховъ по квартирамъ, но они заявили, что поѣздовъ не отдадутъ, выставили къ нимъ караулы и оставили вагоны нагруженными накраденнымъ добромъ, чтобы въ любую минуту быть готовыми къ отъѣзду. Во всѣхъ городахъ междусоюзническая комиссія отвела для чехо-словацкихъ частей лучшія помѣщенія, въ большинствѣ русскія школы.
Союзные представители продолжали всячески ублажать чеховъ; какъ будто русскихъ интересовъ совершенно не существовало для этихъ миссій, пріѣхавшихъ въ Сибирь намъ же помогать.
Въ добавокъ ко всѣмъ качествамъ чехо-войска среди солдатъ ихъ появился огромный процентъ больныхъ скверными, секретными болѣзнями. Для нихъ очистили госпитали и наводнили ими всѣ города включительно до Владивостока. Нашихъ раненыхъ выбрасывали или отказывали въ мѣстѣ, такъ какъ больнымъ чехамъ необходимы были лучшій уходъ и заботы.
Ранней весной, проѣздомъ въ Омскъ, я и генералъ Ноксъ остановились на нѣсколько дней въ Иркутскѣ. Командующій войсками этого округа генералъ-лейтенантъ Артемьевъ развернулъ передъ нами ужасную картину безобразнаго поведенія солдатъ-чеховъ; старый боевой русскій генералъ трясся отъ гнѣва и отъ сдерживаемаго желанія поставить на мѣсто разнузданную массу чеховъ, которыхъ въ свое время и корпусъ генерала Артемьева взялъ не мало въ плѣнъ въ Галиціи и въ Польшѣ. Представитель Великобританіи Ноксъ, который былъ отлично въ курсѣ всего, который самъ возмущался въ интимномъ кругу этими порядками, теперь пожималъ только плечами и говорилъ, что надо терпѣть, такъ какъ въ будущемъ чехо-словацкія войска принесутъ-де пользу.
Ненависть и презрѣніе къ дармоѣдамъ, обокравшимъ русскій народъ, возростали въ массахъ населенія сибирскихъ городовъ, въ деревняхъ и въ арміи. Когда мы проѣзжали по улицамъ Иркутска, Красноярска и Новониколаевскэ, то видѣли на заборахъ почти всѣхъ улицъ надписи мѣломъ и углемъ: «Бей жидовъ и чеховъ. Спасай Россію».
Ноксъ опять пожималъ плечами и бормоталъ что-то о несдержанности Русскаго народа.
На остановкѣ въ Красноярскѣ въ апрѣлѣ 1919 года я долго говорилъ съ начальникомъ 3-й чехо-словацкой дивизіи, маіоромъ Пржхаломъ, бравымъ офицеромъ типа полковника Швеца. Онъ высказывалъ также полное возмущеніе своей массой и допущеннымъ разваломъ; офицерская совѣсть маіора Пржхалъ не мирилась съ сидѣньемъ за спиной русской арміи. Но, по его мнѣнію, дѣло можно было исправить, можно было даже получить для борьбы съ большевиками хорошую и достаточную силу, — для этого требовалось провести лишь три мѣры: упраздненіе всякихъ политическихъ руководителей, отдѣлить около половины негоднаго элемента, обезоружить его, заключивъ въ концентраціонные лагери, и вернуть строевымъ начальникамъ всю дисциплинарную власть, съ учрежденіемъ военно-полевыхъ судовъ. Понятно, на это не шли ни политическіе руководители чеховъ, ни союзные представители, ни «главнокомандующій русскими военно-плѣнными» Жанэнъ. Имъ нужно было не то…
Лѣто и начало осени 1919 года чехи провели на охранѣ желѣзныхъ дорогъ. Весьма характерно то, что съ ихъ появленіемъ въ этой роли, нападенія и порча желѣзной дороги участились и наконецъ сдѣлались мѣстами повседневнымъ, регулярнымъ явленіемъ.
Постепенно усиливался комплотъ въ тылу, крѣпъ заговоръ, росли вражескія силы; какіе были у нихъ планы и расчеты, тогда нельзя было въ точности выяснить. Но документально установлено, что возстаніе противъ власти адмирала Колчака во Владивостокѣ и въ Иркутскѣ было поднято и проведено при близкомъ участіи и даже при помощи чеховъ. Гайда, жившій съ іюля во Владивостокѣ и готовившій при широкой поддержкѣ тамошняго чешскаго штаба возстаніе, получилъ послѣ паденія Омска телеграмму отъ оффиціальнаго чешскаго представителя при Омскомъ правительствѣ доктора Гирсы такого содержанія: «Начинайте, все готово».
Вслѣдъ за этимъ тотъ же докторъ Гирса и Павлу издали въ концѣ ноября меморандумъ, обращенный ко всѣмъ союзнымъ представителямъ. Они драпировались въ тогу гуманности и законности, они требовали или вывоза ихъ войскъ на родину, или «предоставленія имъ свободы воспрепятствованія безправію и преступленію, съ какой бы стороны они не исходили»…
Въ началѣ меморандума эти обогатившіеся русскимъ добромъ политическіе шуллера обращаются «къ союзнымъ державамъ съ просьбой о совѣтѣ, какимъ образомъ чехо-словацкая армія могла бы обезпечить собственную безопасность и свободное возвращеніе на родину, вопросъ о чемъ разрѣшенъ съ согласія всѣхъ союзныхъ державъ»…
Далѣе говорится о произволѣ русскихъ военныхъ органовъ, объ «обычномъ явленіи разстрѣловъ безъ суда представителей демократіи по простом у подозрѣнію въ политической неблагонадежности», «объ отвѣтственности за все это передъ судомъ народовъ всего міра, почему мы, имѣя военную силу, не воспротивились этому беззаконію».
Это точныя цитаты изъ документа. И все здѣсь отъ начала до конца ложь, — даже и касательно разстрѣла такъ называемыхъ представителей демократіи, т. е. русскихъ соціалистовъ. /От себя: а как же расстрел членов Учредительного собрания?/
Къ несчастью, это было не такъ, ибо если бы дѣйствительно это широко примѣнялось, то былъ бы живъ до сихъ поръ адмиралъ Колчакъ, существовала бы его армія и, надо вѣрить, она освободила бы Святую многострадальную Русь отъ кровавыхъ тисковъ интернаціонала.
Во всемъ меморандумѣ правда лишь въ его началѣ, — а именно въ просьбѣ совѣта, какимъ образомъ чехо-словацкимъ эшелонамъ выбраться изъ Сибири на родину и вывезти всѣ захваченныя богатства. Цѣль же меморандума была одна — оправдать заранѣе участіе чехо-войска въ мятежныхъ и измѣнническихъ возстаніяхъ.
Но руководители заговора видимо не все расчитали. Послѣ паденія Омска, когда отступленіе бѣлой арміи пошло быстрымъ и ежедневнымъ ходомъ, чехо-словацкіе полки, жившіе постоянной мыслью выѣзда изъ Сибири, охватила паника. Какъ стадо, напуганное призракомъ смерти, рванулись легіонеры назадъ, на востокъ, ничего не видя, кромѣ страха опасенія за свои жизни. Подъ вліяніемъ паники, пользуясь силой и покровительствомъ высокихъ русскихъ гостей-союзныхъ представителей, эти банды стали совершать подлинно Каиново дѣло. Остановить взбунтовавшіеся, бѣшенныя массы можно было только силой японскихъ и англійскихъ штыковъ, да рѣзкими крайними мѣрами; возможность этого была въ рукахъ генераловъ Нокса и Жанэна, но они не захотѣли помочь намъ это сдѣлать.
Вотъ короткое описаніе происходившей трагедіи («Чехо-Словаки» статья Славянофила въ газетѣ «Дѣло Россіи» № 14. 1920 г.):
«Длинною лентой между Омскомъ и Новониколаевскомъ вытянулись эшелоны съ бѣженцами и санитарные поѣзда, направлявшіеся на востокъ. Однако лишь нѣсколько головныхъ эшелоновъ успѣли пробиться до Забайкалья, всѣ остальные безнадежно застряли въ пути.
Много беззащитныхъ стариковъ, женщинъ и дѣтей были перебиты озвѣрѣвшими красными, еще больше замерзло въ нетопленныхъ вагонахъ и умерло отъ истощенія или стали жертвой сыпного тифа. Немногимъ удалось спастись изъ этого ада. Съ одной стороны надвигались большевики, съ другой лежала безконечная, холодная Сибирская тайга, въ которой нельзя было разыскать ни крова, ни пищи.
Постепенно замирала жизнь въ этихъ эшелонахъ смерти. Затихали стоны умирающихъ, обрывался дѣтскій плачъ, и умолкало рыданіе матерей.
Безмолвно стояли на рельсахъ красные вагоны — саркофаги со своимъ страшнымъ грузомъ, тихо перешептывались могучими вѣтвями вѣковыя сибирскія ели, единственные свидѣтели этой драмы, а вьюги и бураны напѣвали надъ безвременно погибшими свои надгробныя пѣсни и заметали ихъ бѣлымъ, снѣжнымъ саваномъ.
Главными, если не единственными, виновниками всего этого непередаваемаго словами ужаса были чехи.
Вмѣсто того, чтобы спокойно оставаться на своемъ посту и пропустить эшелоны съ бѣженцами и санитарные поѣзда, чехи силою стали отбирать у нихъ паровозы, согнали всѣ цѣлые паровозы на свои участки и задерживали всѣ, слѣдовавшіе на западъ. Благодаря такому самоуправству чеховъ, весь западный участокъ желѣзной дороги сразу же былъ поставленъ въ безвыходное положеніе».
И дальше: «Болѣе пятидесяти процентовъ имѣющагося въ рукахъ чеховъ подвижного состава было занято подъ запасы и товары, правдами и неправдами пріобрѣтенными ими на Волгѣ, Уралѣ и въ Сибири. Тысячи русскихъ гражданъ, женщинъ и дѣтей были обречены на гибель ради этого проклятаго движимаго имущества чеховъ».
