Разоружение и пленение анархистов (были раненые и убитые, так как анархисты оказали вооружённое сопротивление) произведены были по всей Москве…
В этот день большевистская власть была героем в глазах буржуазии. «Вот если бы Керенский так действовал против большевиков! Вот это власть!» Так приветствовала буржуазия «сильную» власть.
И буржуазия приветствовала в этом случае советскую власть не только как образец сильной власти вообще, но как власть, избавляющую буржуазию от ещё большей напасти, грозившей ей в лице анархистов. Всё на свете относительно, и, при сравнении с анархистами, большевики несомненно выигрывали.
В то время, как большевики в качестве власти действовали, имея в основе своих действий декреты, так сказать, «закономерно», анархисты действовали по вдохновению, налётами. От большевиков более или менее было известно, чего можно ждать хотя бы завтра: декрет предупреждал. От анархистов можно было ожидать всего, что им вздумается.
[ Читать далее]Облюбовав тот или другой дом, большей частью особняк, анархисты делают на него налёт. Дальше всё зависит от обстоятельств на месте. Если особняк не оправдывает их ожиданий, то просто обирают, что в нём есть ценного, заберут все съестные припасы и уезжают. Это – наиболее благоприятный случай.
Если налёт совершился днём, то, забрав, что полезно, себе, открывали раздачу остальных вещей публике. Предлагали становиться в очередь и выдавали по одной вещи: кому часы, кому пепельницу, кому чернильницу, кому стул. Любители брать вещи находились; образовывались хвосты; некоторые становились в очередь вторично. Анархисты заметили это обстоятельство и, получив некоторую практику, стали требовать при раздаче вещей паспорт, на котором ставили штемпель: «вещь выдана».
Это совершалось, если особняк не оправдывал ожиданий. Если же он эти ожидания оправдывал, то поступали просто: владельца выселяли и занимали особняк. Таким путём анархисты присвоили себе десятка два-три лучших особняков в Москве. В числе их был особняк Морозова на Воздвиженке с редкой по подбору коллекцией фарфора и фаянса, не считая других редкостей большой ценности. Оставив жить в доме огромный штат прислуги, как «пролетариев», и выселив владельца, анархисты приняли на себя охрану этого частного музея, как «национальную» ценность, и «охраняли» его так, что впоследствии, при изгнании анархистов, многих, особенно дорогих вещей, не досчитались.
Налёт на Купеческий клуб был совершён около полуночи, во время крупной карточной игры. Обобрав у бывших в клубе все деньги и бывшие при них и на них ценные вещи, анархисты завладели зданием и обратили его в свой клуб, который стал центром их пропаганды.
Средствами пропаганды служили, во-первых, партийная литература, обильно предлагаемая в роскошных залах и мягких гостиных клуба, одного из лучших, если не лучшего, в Москве, и, во-вторых, обеды. Сохранив весь поварской штат клуба, анархисты предлагали «гостям» тонко приготовленные обеды в прекрасной столовой при прекрасной сервировке «по 3 рубля с хлебом». Если принять во внимание, что в самой захудалой столовой обеда дешевле 5 рублей нельзя было получить, да и то без хлеба, то понятно, что пропаганда обедами пользовалась большим успехом, и тем более, что получить рекомендацию гостю было нетрудно.
Для прокормления по дешёвке оравы «гостей» требовалось покрытие дефицита. Это совершалось путём налётов на «буржуев» и ограбления припасов. Анархисты всё более беспокоили обывателей, а обыватели – власть предержащую.
Недостаточно ещё окрепшая большевистская власть не осмеливалась вступать в открытую борьбу с «товарищами-анархистами», заседавшими вместе с ними в совдепе и имевшими влияние на толпу, старалась «регулировать» налёты и ввела на них «ордера». Таким путём круг действий анархистов по мере возможности ограничивали особняками и сугубо буржуазными кварталами.
Такого рода порядок – налёты «с разрешения начальства» – не мог, конечно, удовлетворить анархистов. Анархисты и «начальство» – понятия совершенно несовместимые. Между анархистами и большевиками началась глухая борьба, которая не могла не расти по мере того, как власть большевиков крепла, чего анархисты не могли не замечать. Анархистам грозила опасность. Пришлось им волей-неволей вступить на путь усиленной пропаганды против большевиков.
Низы московской массы были недовольны. Как я уже указывал, фактически в Москве уровень жизни шёл в том же порядке, как при капиталистическом строе: лучше всего жилось крупной буржуазии, хуже всего – рабочему. Этим недовольством и пользовались анархисты, доказывая в речах и прокламациях массам, что никакого «коммунизма» большевики фактически не осуществили, что широкие массы живут впроголодь, в то время как буржуазия живёт в полном довольстве. Отсюда – призыв массы идти за анархистами.
В одной из последних прокламаций было обращение «к товарищам швейцарам и дворникам». Текст этого обращения был приблизительно таков: «Вы, товарищи швейцары и дворники, лучше всех других знаете, что буржуи по-старому живут хорошо. Они всё ещё живут в лучших квартирах, а вы всё ещё ютитесь в подвалах и под парадными лестницами. И вы этих буржуев ещё охраняете. Большевики много обещали вам и ничего не дали. На днях выступим мы, и мы покажем, что такое настоящая коммуна. И когда мы выступим, то вы поможете нам: широко раскройте настежь ворота и двери в парадных подъездах!»
Такой «манифест» мало обещал хорошего буржуазии, и она трепетала. Мало подходил он, видимо, и советской власти. Она окрепла и 12 апреля дал решительный и окончательный бой анархистам.
В течение трёх дней после этого в определённые часы все арестованные анархисты, включая членов совдепа, выводились напоказ на площади в Кремле, а потерпевшие от обычных грабежей граждане приглашались для опознания грабителей. Так как примазавшихся к кучке идейных анархистов было немало, то результаты опознания были ошеломляющими.
Большевики сразу убили двух зайцев: морально совершенно опозорили анархистов в глазах масс и сильно подняли свой престиж среди буржуазии. Они в глазах обывателя становились властью, пусть очень жестокой, но всё-таки властью, избавившей Москву от самой страшной опасности – от анархии.
