Политика Самары и Омска резко отличалась одна от другой. Комуч продолжал традиции эсеровского Учредительного собрания, почитал законом акт Учредительного собрания от 5 января о земле и искал форм применения его к жизни. Сибирское правительство подумывало о способах возврата земли, отнятой одними крестьянами у других. Комуч клал в основу своей политики «сохранение завоеваний революции» в эсеровском смысле этого слова. Сибирское правительство ставило своей задачей только борьбу с большевиками, отдавало много власти военным, стесняло свободу граждан. Самара вербовала «добровольцев» (правда, так, что подчас это можно было характеризовать тем, что называется «честью просят»: не обходилось иногда «добровольчество» без порки). Омск принудительно мобилизовал. Одним словом, Самара хотела держать революцию на грани эсеровских требований, а Омск стремился назад от революции, несколько щеголяя даже возвратом к старым внешним формам. Борьба между Самарой и Омском неизбежно диктовалась разной их идеологией.
Самара выдвигала против Омска обвинение в реакционности. Сверх этого она выдвигала против него ещё одно обвинение – в сепаратизме. О сепаратизме сибиряков у нас ещё были данные в Москве.
[Читать далее]…
В противовес самарскому «товарищ», здесь несколько злоупотребляли в ссылках друг на друга словами «господин министр»; это носило несколько комический характер подражания «большим»…
Очень скоро по прибытии поезда Комуча стало известно, что самарцы посетили сибиряков «в частном порядке» и… разругались. Насколько помню, дело началось с того, что Брушвит послал записку «товарищу Алмазову», как бывшему своему товарищу по партии с.-р. Ответ, кажется, получился, что никакого «товарища» нет, а есть военный министр. Как бы там ни было, но после первого неофициального посещения сибиряков самарцами дальнейшие беседы между ними прекратились. Следующий день прошёл в дипломатической переписке между стоявшими друг против друга поездами двух русских правительств. В присутствии иностранцев это нас особенно шокировало.
…
Мы не могли… не учитывать успевшей уже ярко проявиться борьбы между Самарой и Омском за гегемонию…
Всё это приводило Аргунова, Павлова и меня к выводу, что, пока ещё Екатеринбург, «столица Урала», не в тех или других руках, необходимо подумать о том, нельзя ли подготовить почву к тому, чтобы там создалась власть, независимая от Самары и Омска…
…
Пришлось мне познакомиться и с другим видом общественности. В это время как раз происходил съезд торгово-промышленников. …что касается требования народоправства, то чувствовалось, что это вызывает мало энтузиазма. Ощущение на съезде было такое, что собравшиеся твёрдо убеждены, что с большевизмом покончено, что теперь уже наступила их пора, что пора вернуть протори и убытки. Чувствовалось начало сознания классовых интересов, но очень малое сознание государственных…
…
В целом Омск производил на меня впечатление политического недоноска. Продуманной политической мысли, определённой политической программы не было, если не считать программой задачу – бороться с советской Россией…
Отношения с Самарой ухудшались. Сибирское правительство в целях повышения поступлений в казну облагало пошлиной вывоз хлеба, мяса и масла. Самара протестовала и грозила не давать нефти, смазочных масел. В воздухе чувствовалось начало таможенной войны, а с ней и возможных военных действий. Столкновение могло произойти и на почве овладения горнозаводским Уралом.
...
…я ехал в вагоне полковника Рудакова… К Комучу Рудаков относился скептически, но с Комучем Оренбургскому войску приходилось сильно считаться из-за материальных ресурсов. К вступлению атамана Дутова членом Комуча – что немало нас всех удивляло – Рудаков относился очень просто: отчего не использовать атаману Дутову своего положения члена Учредительного собрания для большего влияния в Комуче; имея свою реальную воинскую силу, Дутов фактически независим от Комуча; наконец, Дутов в любой момент, когда это будет выгодно, может так же легко уйти из Комуча, как он в него вошёл.
…
Уральцы, пожившие в Челябинске, отзываются о практике Сибирского правительства малоодобрительно. Подтверждает правильность такого отношения и представитель Омской власти, Будеско. Он, как общественный деятель, жалуется на крайне тяжёлое положение своё и комиссара в качестве представителей на месте гражданской власти: они бессильны бороться со своеволием военной власти, а население, не разбираясь в сложных взаимоотношениях военных и гражданских властей, винит во всём гражданскую власть. Не лучше отношение поживших в Челябинске, в соседстве с областью Комуча, и к его власти. В этом отношении не расходятся с другими и едущие с нами эсеры. Общее мнение единодушно: если бы удалось избавить Горнозаводский Урал от двух таких прелестей, как Омск и Самара, то было бы очень хорошо.
Мысль о необходимости создания на Урале независимого от Омска и Самары правительства зреет в вагоне.
…
Рихтер высказался вначале осторожно за власть Комуча, но тут майор Гине настолько резко подчеркнул, что чехи только подсобный элемент для «союзников», а потому не должны позволять себе вести какую-либо сепаратную от них политику, что Рихтер явно предпочёл замолчать. Поведение полковника Шереховского показывало, что и он учитывает «союзников» как хозяев.
...
Вести, привезённые Аргуновым и Павловым из Омска, были неутешительными. Как всегда в жизни, или идут вперёд, или идут назад: на месте не стоят. Омск шёл назад. Печать была стеснена; начинались злоупотребления с казённым сундуком.
…
Вологодский сообщил мне ряд уже принятых положений. Из них вытекало, что речь идёт о назначении Омском правительства Урала в намеченном составе.
Я разъяснил Вологодскому, что об этом речи быть не может, что речь идёт о добровольной передаче власти на Урале независимому от Омска правительству.
…было созвано совещание у английского консула Престона…
«Союзники» настаивали на образовании независимого от Омска и Самары правительства… После детального обсуждения вопросов представителями «союзников» нам было заявлено, что независимое от Самары и Омска правительство Урала должно быть организовано, и что улажение отношений наших с Самарой и Омском они берут на себя.
…
Сибирское правительство было мало склонно признавать правительства «Башкирии», «Алаш-Орды», «Национального управления тюрко-татар внутренней России и Сибири», правительства, поддерживаемые Комучем.
Предстояло установить на Г. Совещании: 1) кто имеет окончательное право на участие в нём; 2) конституцию самого Государственного Совещания и, наконец, 3) место, где оно в окончательном виде должно собраться. Всё это в значительной мере зависело от двух боровшихся за гегемонию сил – Самары и Омска. О назначении при таких условиях верховного главнокомандующего и передаче ему реально всех вооружённых сил борющихся взаимно группировок нечего было, конечно, и думать.
…
Как курьёз вспоминается мне инцидент… Выступая по одному из вопросов, Чембулов сослался на слова «товарища Пепеляева». И вдруг раздаётся стук кулаком по столу, и Пепеляев резко заявляет: «покорнейше прошу по моему адресу подобных выражений не употреблять».
Первым вопросом, остановившим внимание комиссии, бы, естественно, вопрос об окончательном составе участников Государственного Совещания.
Какие «правительства» имеют «право» участвовать в нём?
Самара и Омск были, конечно, вне спора: своё право они несли на конце мечей своих.
Был, однако, ряд и других правительств, из которых одни, как правительство Урала, не имели или не желали иметь отдельного меча, или, как правительство весьма отдалённой Эстонии, не могли оказывать на месте никакого влияния.
Были правительства явно вассальные или полувассального характера, как Сибирского казачьего войска, признававшего себя подчинённым Сибирскому правительству, или, как Оренбургского казачьего войска, бывшего в материальной зависимости от Комуча.
Вопрос о правительстве Урала решился гораздо проще, чем я того ожидал.
Объяснения… делегации правительства Урала, довольно подробные, произвели гораздо меньше впечатления, чем очень краткий аргумент представителя Сибирского правительства, генерала Иванова-Ринова: «я сам не в восторге от образования правительства Урала; но наши отношения с Самарой таковы, что, если этого буфера между нами не будет, то вооружённого столкновения между Комучем и нами не избежать».
Аргумент оказался настолько сильным, что спорить больше не стали.
…
Сибирское правительство в лице генерала Голицына, своего уполномоченного при правительстве Урала, С. С. Посникова, и других своих агентов, энергично работало над нашим дискредитированием всякими способами в глазах населения и сведением нашей власти на нет. В связи со всеми нашими взаимоотношениями, выяснившимися в Челябинске, обстановка требовала немедленного создания ведомства иностранных дел, включая в «иностранные» дела и дела с нашими милыми соседями, как Омск и Самара.
…
Распоряжением временного правительства (Керенского) в Екатеринбург было эвакуировано Ревельское отделение государственного банка. С того времени весь штат его сидел без дела в Екатеринбурге, получая содержание. Учитывая это положение, я решил использовать этот штат для открытия отделения в Шадринске… Я вызвал к себя управляющего Ревельским отделением, Ждан-Пушкина (кажется, так) и поставил ему вопрос, как бы он отнёсся к моему предложению. Ответ я получил, что он относится к моему предложению положительно, но должен мне сказать, что аналогичное предложение он получили от Сибирского правительства, а потому просит два дня на размышление, от которого из обоих правительств ему поехать открывать отделение. Мне не оставалось ничего другого, как ждать.
Положение в Шадринском уезде создалось оригинальное: юстиция, просвещение, почтово-телеграфное дело и казначейство были правительства Урала, остальные же ведомства были в руках Сибирского правительства. Последнее, очевидно, торопилось закрепить своё положение созданием своего отделения Государственного банка.
Через два дня Ждан-Пушкин пришёл с ответом, что он окончательно столковался с Омском и едет в Шадринск для открытия отделения банка Сибирского правительства. Тогда я распорядился о сдаче им дел и ценностей Ревельского отделения управляющему отделением в Екатеринбурге. На его возражение, что он отвечает за Ревельское отделение, а потому дела его должны перекочёвывать с ним, я указал ему, что я не могу признавать экстерриториальности Ревельского отделения и перемещения его по воле его управляющего и выбору его между существующими восемью правительствами…
На следующий день я узнал, однако, что он и часть персонала уехали в Шадринск, оставив всё, но не сдав ничего.
…от генерала Голицына в государственный банк явился отряд, который насильно взял все ценности и дела Ревельского банка и, погрузив их на грузовик, а затем в вагон, отправил в Шадринск. Ещё через короткий промежуток я получил известие, что мерами, принятыми нашим ведомством В. Д., вагон задержан чешской комендатурой на станции Шадринск, и всё доставлено обратно нам.
Так, в то время, когда мы всячески охраняли от взоров широкой публики разногласия между нами и другими правительствами, Сибирское правительство не останавливалось перед самыми грубыми приёмами, расшатывавшими всякий престиж власти в глазах населения. Оно, в своих узкоэгоистических стремлениях, не останавливалось буквально ни перед чем.
…
Среди части военных кругов сильно развивалось то, что характеризовалось словом «атамановщина». В кратких словах это – разгул и произвол безудержные. Внешне в Омске это давало себя знать по вечерам в увеселительных заведениях, где «патриотизм» выявлялся в требовании исполнения национального гимна и насилиями над инакомыслящими. Теперь, с постановкой вопроса об «изъятии» членов Учредительного Собрания, при ярко вырисовывавшемся бессилии власти, атмосфера взаимного недоверия достигла крайней степени раскалённости.
…
Крестовский счёл долгом описать мне то, что он с его комиссией нашли в Уфе у наследников Комуча в области финансов, и как в результате вся комиссия попала в тюрьму…
Давать щедрой рукой деньги своей партии, своим партийным газетам эсеры… считали вполне государственным делом.
Будущий историк найдёт, несомненно, немало такого и в деятельности Сибирского Правительства.
...
Практика показывала, что разорённое население, поизносившееся, поистрепавшееся, встречающее с восторгом власть, избавляющую его от большевиков, через два-три месяца разочаровывается, охладевает. Причина – власть не даёт того, что нужно: сапог, ситца, сахара и т. п. Поэтому нужна власть, к которой народ не мог бы предъявлять претензий. А такой властью может быть только та, которая для народа является действительно своей. Этому требованию не удовлетворяла ни та, ни другая из борющихся сторон.
