Когда 22 июня 1941 года начались бои в Советском Союзе, вскоре выяснилось, что призывы к жестокости не остались без последствий. С первого дня Вермахт вел борьбу, проявляя большую жестокость. В некоторых районах картина «бесчисленных, лежащих на пути наступления трупов советских солдат (...), лежащих без оружия, с поднятыми руками, однозначно приконченных выстрелами в голову с самого близкого расстояния», стала массовым явлением. Решающим фактором этого крайнего насилия явилось то, что описанные в памятках жестокие способы действий Красной Армии очень скоро подтвердились. С первого дня войны и Советские Вооруженные силы вели борьбу, находившуюся по ту сторону международного права и западноевропейских обычаев ведения войны. Истории об этом подняли фактическое насилие до фантастических высот: «Я в России сам видел, - рассказывал лейтенант Ляйхтфус, - шестерых немецких солдат, у которых языки были прибиты гвоздями к столу. Десять немецких солдат на бойне в Виннице были повешены на мясных крюках. Двенадцать или пятнадцать немецких солдат в маленьком местечке [в Тетиве] были брошены в колодец, и в них сверху бросали кирпичи до тех пор, пока они...» Его прервал собеседник: «Те солдаты, которых повесили на мясные крюки, были мертвые?» Шмидт: «Да. И те, у которых языки были прибиты к столу, тоже были мертвы. Такие вещи, естественно, использовались в качестве повода, чтобы в десять, двадцать, сто раз отомстить не таким грубым и скотским образом, а просто сделать следующее: если там попадал в плен мелкий отряд, десять-пятнадцать человек, то солдатам и унтер-офицеру было трудно в некоторых местах отправлять их за 100-120 километров в тыл. Тогда пленных запирали в каком-нибудь помещении и бросали туда через окна три-четыре гранаты».
Донесения об издевательствах над немецкими пленными, изувечивание раненых и убийства сдавшихся немецких солдат в течение всей войны с Советским Союзом не прерывались. Сообщения об этом обильно и очень хорошо документировались, поэтому не основываются только на фантазиях. По современным оценкам, от 90 до 95% немецких военнопленных, попавших в руки Красной Армии в 1941 году, не пережили плена, и большинство из них были уничтожены прямо на фронте. /От себя: от 90 до 95%, Карл!/
[Читать далее]Сообщения о советских преступлениях по отношению к немецким раненым и пленным в частях немецкой армии на востоке усиливали без того уже имеющуюся готовность к безжалостным действиям. В начале июля 1941 года генерал Готхарт Хайнрици писал своей жене: «Иногда вообще не дается никакой пощады. Русские по-скотски обращаются с нашими ранеными. Теперь наши люди стреляют и забивают насмерть всех, кто оказывается рядом с ними в коричневой форме. Так обе партии наращивают борьбу друг с другом, чтобы в результате взгромоздить гекатомбы человеческих жертв». Похожие свидетельства находятся и в служебных документах частей Вермахта. Так, в журнале боевых действий 61-й пехотной дивизии задокументировано, что 7 октября 1941 года были найдены трупы трех убитых солдат Вермахта, в связи с чем командир дивизии на следующий день на скорую руку приказал расстрелять 93 русских военнопленных. Часто подобные случаи вообще не могли документироваться, потому что такие солдаты, как лейтенант Шмидт, «решали» аналогичные дела на самом низком уровне.
Убийства бесчисленных красноармейцев на передовой сильно связаны с местью и «возмездием». К тому же бои носили совсем не такой характер, как в Польше, Франции и Югославии. Красная Армия неожиданно оказала жестокое сопротивление /От себя: вот же несознательное русское быдло! Не могли цивилизованно сдаться, как франузы!/, и многие советские солдаты предпочитали погибнуть в бою, чем сдаться в плен. Ожесточенные ближние бои постоянно приводили к тяжелейшим потерям и к эскалации насилия. Унтер-офицер Фаллер отвечает на вопрос:
ШМИДТ: И что вы сделали с этими парнями?
ФАЛЛЕР: Мы их прикончили. Большинство, конечно, полегло в том бою. Они не сдавались. Часто попадались парни, которых мы хотели взять в плен, так они, когда сопротивляться уже было бесполезно, выдергивали кольцо из гранаты и вот так держали ее у живота. Мы специально не стреляли, потому что хотели взять их живьем. Женщины воевали как бешеные.
ШМИДТ: А с женщинами что вы делали?
ФАЛЛЕР: А мы их тоже расстреливали.
Рассказ Фаллера снова подтверждает, что женщины-военнослужащие Красной Армии находились под особой угрозой, так как воюющие женщины не входили в относительные рамки немецких солдат. О них доносили как о «бабах с ружьями», им часто отказывали в статусе комбатантов и, таким образом, приравнивали к «партизанкам». Поэтому они чаще, чем мужчины-красноармейцы, становились жертвами эксцессов. /От себя: ну, понятно же, что сами виноваты!/
Наряду с решимостью многих красноармейцев сражаться до смерти, немецких солдат ожесточали способы, которыми они воевали. Так, они симулировали ранения или притворялись убитыми, чтобы потом стрелять в спину наступающим. Немецким солдатам это казалось массовым нарушением обычаев войны. /От себя: конечно, цивилизованным европейцам это казалось дикостью. Вот сожжение деревень вместе с населением им нарушением не казалось./ Хотя такая хитрость явно не запрещалась Гаагским порядком ведения сухопутной войны, она нарушала неписаные правила открытого боя. Эти трюки заблаговременно были описаны в памятках командования сухопутных войск, направленных в части накануне Русской кампании, и теперь карались немецкими войсками с большой жестокостью. Так, один из командиров полков 299-й пехотной дивизии еще в июне 1941 года докладывал: «Солдаты, ожесточенные тем, что противник ведет войну коварными способами, пленных больше не берут». Ведение огня из засады, допуск противника на малое расстояние и внезапное открытие огня с короткой дистанции, пропуск атакующего противника за свои позиции, с тем, чтобы затем атаковать его со спины, рассматривались именно таким образом, ставились в вину красноармейцам, хотя при этом речь шла о нормальных, но, тем не менее, непривычных для немцев способах ведения боя. Солдат Хёлынер от одного друга слышал о таких вещах: «То, как дрались русские, рассказывал он, - было жутко. Они подпускали нас на три метра, а потом начинали нас молотить. Можешь себе представить, они дают нам подойти на самое близкое расстояние. И, как только мы их захватываем, тут же приканчиваем, колотим их прикладами по головам. Они закапываются в полях, необходимо бороться за каждый клочок земли. (...) Залезают на деревья и стреляют сверху. - Он говорит: - Только собаки могли бы быть такими фанатичными, ни один человек в это не поверит. В России очень жутко».
С точки зрения солдат, их собственное поведение в отношении красноармейцев не было преступлением, хотя международное право было однозначным. Их поведение казалось достаточным основанием для расстрела военнопленных, и, очевидно, им даже не приходила мысль, что можно поступать как-то иначе. В первые недели войны в России установился новый обычай войны, находящийся по ту сторону всех международных правил. Применение насилия было не статичным, а постоянно изменялось в зависимости от структурных, личностных и ситуативных рамочных условий. Так, экстремальное насилие спадало поздним летом и осенью 1941 года. Но когда Восточная армия зимой 1941-1942 годов, местами в хаотических обстоятельствах, вынуждена была отходить, оно снова усилилось, военнопленных расстреливали целыми колоннами, так как их невозможно было отправить в тыл. /От себя: «им даже не приходила мысль, что можно поступать как-то иначе». Так что это всё делалось по природной немецкой наивности…/
