…группа местных офицеров принадлежала к самым доблестным и самоотверженным бойцам, покрывшим свои имена неувядаемой славой. Среди них необходимо отметить «Тарасовцев» и «Шенкурцев», вышедших из простой среды партизан-крестьян Шенкурского уезда и Тарасовской волости. Правда, офицерского в них было очень мало, так как по своему образованно и развитию они очень мало отличались от солдатской массы, из которой вышли сами и для которой были мало авторитетны. Солдаты в них видели своих школьныхъ и деревенских товарищей и им трудно было признать над собой авторитет и дисциплинарную власть «Колек» или «Петек» и величать их «г. поручик», а часто даже «г. капитан» и «г. подполковник», так как производство носило у нас интенсивный характер. К сожалению, среди шенкурцев, которые были сосредоточены в 3 Сев. стрелковом полку, царило пьянство с тяжелыми эксцессами в тылу, составлявшими богатую хронику обвинительных актов военно-окружного суда Северной Области.
Этой слабости были, хотя и в значительно меньшей степени, подвержены п другие категории офицерства; она давала крупный козырь для агитации большевиков и положительно составляла наш бич, несмотря на принимаемые крутые меры вплоть до разжалования в рядовые в административном порядке. Но не будем беспощадно строги к ним, вспомним, что они 6-ой год смотрели в глаза смерти, что они принимали участие в братоубийственной гражданской войне, тяжело ложившейся на их душу, и что они рисковали ежеминутно быть убитыми своими же подчиненными во время очередного восстания. /От себя: правильно, не будем строги к ним, будем строги исключительно к красным – они же не смотрели в глаза смерти и не принимали участие в братоубийственной гражданской войне./ Многие пьяные эксцессы носили такой исступленный истерический характер, давали такую картину душевного надрыва под тяжестью слишком сильных для человеческой психики впечатлений, что мы считали необходимым подходить к оценке их не с формально-юридической точки зрения, а как к явлениям психопатологического характера… Прибывшие в область офицеры в большей своей части отличались тоже мужественным и доблестным исполнением своего долга. К сожалению, между ними не было полной солидарности, так как офицеры, спасенные па Украине от большевиков немцами, несмотря на более чем внимательное отношение к ним в английских лагерях, вплоть до получения каждым подарка от английского короля в виде хронометра-часов, — были проникнуты германофильством, что возмущало офицеров, хотя и прошедших суровую школу в иностранных легионах, но сохранивших верность Антанте…
[ Читать далее]Среди мобилизованных часть чрезвычайно добросовестно относилась к исполнению своего долга... Чем дальше от фронта, тем становилось хуже, и наиболее ненадежный элемент представляли собой солдаты из Архангельского, Холмогорского и Онежского уездов. Здесь не только играло роль обычное для нашего простолюдина соображение, что «моя хата с краю» и что «до нас, мол, далеко, а потому это нас не касаемо», но и большевистская пропаганда, которая свила себе прочное гнездо в административных центрах Северной Области — Архангельске, Онеге и Холмогорах. Хуже их были, пожалуй, только взятые по мобилизации в Шенкурском уезде во время нашего наступления, которые были озлоблены этой мобилизацией и после отхода наших войск из их района стремились удрать домой…
Шенкурские партизаны или, как их называли, «шенкурята», хотя и непримиримо были настроены к большевикам и по прибытии союзников были во главе разгоревшегося против советской власти восстания в Архангельской губернии, но представляли собой весьма беспокойный элемент. Потомки Новгородской вольницы, они были сплошь проникнуты эсеровскими тенденциями, а потому были склонны более подчиняться своим партийным центрам в Архангельске, чем военному начальству, не желая вместе с тем соблюдать требования воинского порядка и дисциплины. В минуты колебания их партийных вождей они жили настроениями последних и часто нельзя было быть уверенным, что они вдруг не станут на советскую платформу.
…
Остальные элементы этой категории были неустойчивы, и настроение их изменялось в зависимости от развития боевых действий. Когда шло общее наступление на всех белых фронтах, они с яростью бросались на врага, самоотверженно рискуя своей жизнью; с поворотами же счастья не в нашу пользу они массами, не видя конца борьбе, дезертировали домой, куда их влекла тоска по родине, причем старались миновать неприятельские линии, чтобы там опять не забрали на службу.
…
Партизаны… преследовали, главным образом, свои местные интересы, и поэтому «шенкурята» 3 Сев. стрелк. полка дрались героями на Двине, когда они имели целью своих действий захват своих родных деревень, и перевод их на Железнодорожный фронт сразу же вызвал их неудовольствие, которое постепенно все усугублялось, пока не разразилось катастрофой. Тарасовцы 7 полка еще до захвата своих деревень заявили своему командиру полка, что вперед они согласны идти куда угодно, но назад не отступят ни на шаг и, в случае отхода фронта, не оставят своих родных деревень. Они были верны своему слову и после взятия своих деревень безропотно двинулись на станцию Плесецкую, потеряв сразу же у родных избушек 70 человек убитыми, которых тут же с почестями похоронили, но… остались в своих деревнях во время нашего отступления, что вызвало для нас самые тягостные последствия.
Борьба политических партий в тылу несомненно отражалась крайне неблагоприятно на фронте, причем наиболее чувствительно реагировали на нее мобилизованные и Шенкурские добровольцы, а бывшие красноармейцы и остальные партизаны были к ней довольно равнодушны.
Обращаясь к вопросу об организации на фронте агитации и пропаганды с целью борьбы с большевистской агитацией и внедрения в солдатские массы разумных государственных идей, необходимо с грустью признать, что это дело было поставлено у большевиков гораздо лучше, чем у нас. При ген. М—ском у нас в этой области ничего предпринято не было, и войска даже не снабжались как следует газетами, черпая все сведения о текущих событиях из большевистской литературы, в изобилии разбрасываемой неприятелем.
По сформировании Штаба Главнокомандующего, при нем было учреждено специальное отделение «агитации и пропаганды», впоследствии переименованное в культурно-просветительное, которое немедленно наладило доставку газет на фронт…
Культурно-просветительное отделение Штаба приступило к изданию агитационной литературы, и некоторые его воззвания были очень удачны, но самый масштаб деятельности носил в этой области скромный характер и не мог сравниться с темь широким размахом, который был присущ противнику, считавшему агитацию и пропаганду самыми верными орудиями своей борьбы. В то время как наши плакаты были скромных размеров и большею частью без рисунков, противник выпускал их грандиозных размеров, иллюстрируя свои лозунги великолепными рисунками. Чувствовалось, что мы еще не оценили всего влияния этого могучего средства борьбы на психологию народных масс, что мы не умеем спуститься до уровня понимания последних и судим по самим себе, брезгливо относясь к тому дешевому в наших глазах эффекту, который эти плакаты на нас производят. Противник лучше нас знал и понимал, с кем имеет дело, и бил нас в этой области на каждом шагу…
…
Чего только не натерпелись наши морские офицеры от своих озверевших команд в период еще февральской революции, сколько жертв понесли они в лице своих лучших представителей, которых не просто убивали, а предварительно подвергали самым мучительным пыткам, и, однако, это нисколько не вразумило уцелевших и, когда они волею судеб вновь становились у власти, они опять с каким-то непонятным упорством повторяли все свои старые ошибки, которые уже раз привели к таким печальным последствиям. Печальный опыт Русско-Японской войны был учтен выдающимися нашими моряками… лишь в смысле нашей технической отсталости... Но недаром говорят, что мы рабы своих привычек и что последние составляют нашу вторую натуру. Технику, несмотря на нашу отсталость, было легче изменить, чем вкоренившиеся веками традиции, и быт во флоте остался прежний. На судах господствовала феодальная система. Офицеры представляли собой замкнутую корпорацию представителей лучших дворянских семей, которая смотрела свысока даже на своих сухопутных коллег по оружию, а матросы, набираемые преимущественно из сознательных элементов уральских заводов, представляли собой готовый авангард для пролетарской революции. Жизнь одних протекла в кают-компании, а других — в лабиринте кубриков (помещение для матросов на судах), куда не проникал и не стремился проникать начальнический глаз; соединялись все только на занятиях. Не было принято никаких мер для сближения этих столь разнородных элементов, и вполне понятно, что должно было произойти, когда реальное соотношение сил было нарушено революцией.
Казалось бы, из происшедшей тяжкой катастрофы нужно было сделать соответствующий вывод… Несомненно нужно было отказаться раз навсегда от обособленной жизни и постараться сблизиться с матросской массой…
Когда я как-то спросил Начальника Штаба морских сил, чем занята команда «Чесмы» и надежна ли она, он весело и уверено ответил, что все в полном порядке, так как матросы заняты развлечениями, спектаклями и танцами. Действительно, все «танцульки» и по вечерам Троицын проспект были наполнены матросами, причем по внешнему виду они ничем не отличались от своих коллег красного флота: те же вызывающие лица с выпущенными чубами на лбу, декольтированные груди и брюки клеш.
…
Предоставленные самим себе, морские стрелки быстро самоопределились в смысле большевистской ориентации… Главнокомандующий, посетив как-то казармы, пришел в ужас от мрачного и озлобленного вида людей и был страшно возмущен тем, что спрошенные им офицеры не знали матросов своего взвода по фамилии.
…
Все описанные выше грустные обстоятельства имели место, несмотря на то, что способного и опытного моряка адмирала В. сменил не менее опытный и образованный адмирал И... Однако, они оба не в силах были справиться с выработанной веками рутиной и гибельными навыками, вошедшими в плоть и кровь личного состава нашего флота, ибо дело было не в людях, а в системе.
…
..обострение отношений со Штабом сыграло свою печальную роль, породив в офицерской среде наиболее любимого и выделяемого князем М. 3 Сев. стрелк. полка дух неуместной критики, передавшейся в солдатскую массу. Офицерство этого полка преимущественно отличалось пьяными эксцессами, подавая дурной и, к сожалению, заразительный пример своим солдатам. Приезжавшие в Архангельск солдаты поражали своим разнузданным видом и отличались массовым нежеланием отдавать честь, заявляя, что в 3 Сев. стрелк. полку это не принято. Последовавшие вскоре за тем боевые действия показали, что прежний славный боевой дух полка исчез совершенно, так как в атаку ходили ген. В., командир полка и несколько храбрейших офицеров, сопровождаемые кучкой верных солдат, а весь остальной полк только принимал на себя славу этих героев. Дурная слава о полке приобрела широкую известность. После оставления полка генералом В. никто из старших офицеров не хотел принимать командования полком, и он оставался в руках молодого подполковника П., который не обладал служебным опытом и несмотря на свою выдающуюся храбрость не пользовался авторитетом… Главнокомандующему и Начальнику Штаба со всех сторон докладывали о том, что необходимо принять меры к оздоровлению полка, а некоторые даже советовали расформировать его, считая, что меры к его исправлению уже запоздали, но, как и в истории с морскими стрелками, ничего сделано не было и все было предоставлено естественному развитию событий, которые и привели нас к катастрофе, началом чему послужило восстание в 3 Северном стрелковом полку.