Что касается казаков, то, очутившись в Крыму, они, конечно, ни о чем другом не могли думать, как только о возвращении на родину. Однако они органически не могли примириться с коммуной. Являясь участниками многочисленных восстаний и упорнейшей борьбы с красными, казаки сознавали, что в родных станицах и хуторах, где каждый хорошо знает друг друга, где иногороднее население сочувствовало большевикам, — они могут очутиться вне закона. Волей-неволей, а казаки должны были думать о том, что вернуться на родину легче всего с оружием в руках. Из всех зол приходилось выбирать наименьшее, т. е. снова, как бы это ни было безнадежно, принять участие в вооруженной борьбе.
Что же касается населения «буржуазного» Крыма, то, во-первых, с мнениями и настроениями этого населения никто не считался, во вторых, это население, в сущности, одинаково чуждалось и белых, и красных, и желало только одного — спокойствия и скорейшего прекращения гражданской войны. Население соблюдало нейтралитет и своей пассивностью как бы санкционировало действия наиболее активной стороны.
…
Врангель… упивался властью. Он хотел быть кумиром толпы. Ему, как воздух, необходимы были беспрекословные исполнители его предначертаний. Та власть, которая была у Деникина и Колчака, Врангеля не удовлетворяла…
Считая, что он является диктатором милостью Божией и волей народа, Врангель объявляет себя высшим носителем всей полноты власти военной и гражданской.
[Читать далее]…
Вслед за формированием правительства перед главнокомандующим в первую очередь встал вопрос о взаимоотношениях с казаками. Еще в Екатеринодаре Верховный Казачий Круг вынес резолюцию о разрыве с Деникиным и с тех пор эти взаимоотношения не имели под собой формальных оснований. Между тем, казаки и добровольцы после Новороссийска заняли определенно враждебную позицию друг к другу.
…
В начале апреля между Врангелем и атаманами был заключен договор о совместной борьбе с большевиками. Находившиеся в прострации казачьи правительства в этом договоре участия не принимали. Врангель, в силу заключенного соглашения, объединял в своих руках всю полноту военной и гражданской власти…
Фактически соглашение это ставило казаков в положение полной зависимости от главного командования. Особенно остро ощущалось это в Крыму, где никакими автономными правами казаки не пользовались, так как хозяевами здесь были добровольцы, а казаки находились на положении бедных родственников.
А на Черноморском побережье в это время уже агонизировали остатки вооруженных сил юга России — кубанцы и донцы. Ставка была занята крымскими делами, и с полным индифферентизмом относилась к воплям, доносившимся с Черноморья. Это так бросалось всем в глаза, что в казачьих кругах открыто начинали говорить о предательстве, о том, что ставка определенно желает ликвидации казачьего фронта, дабы главное командование в полной мере являлось бы хозяином положения и не имело бы никакого дела с казачьей оппозицией, оставшейся на Черноморье.
Припертые к морю, окруженные большевиками, лишенные возможности интернироваться в Грузию, остатки казачьих вооруженных сил капитулировали перед Красной армией. Ставка не прислала своевременно судов, а потому в Крым выехали лишь остатки Донской армии и незначительные в численном отношении части кубанцев.
Таким образом, во второй половине апреля в Крыму были сосредоточены все антибольшевистские силы юга России…
Закрепив соглашением с атаманами свои диктаторские полномочия, Врангель решил самым определенным образом отмежеваться от своих предшественников и доказать всем и каждому, что он не будет повторять ошибок Деникина и Колчака, а пойдет какими-то новыми путями.
…казуистическая формулировка основных принципов нового политического курса давала возможность Врангелю и его помощникам, скрывая истинные свои намерения, как будто бы охотно идти навстречу пожеланиям представителей всех политических течений, всех групп и направлений, начиная от Махно, самостийников и кончая мракобесами-черносотенцами. С федералистами Врангель хотел казаться федералистом. Централисту он говорил о «единой, неделимой». Монархисту — о царе и республиканцу — о республике. Наиболее же удобной формой для крымского диктатора была ссылка на то, что он, мол, не хочет предрешать воли народа.
В противоположность довольно ярко выраженному политическому индивидуализму Деникина, Врангель решил не иметь собственного политического лица, вернее затушевать его двусмысленными формулами. В отличие от своеобразной солдатской прямолинейности Деникина, не допускавшего компромиссов, в основных вопросах строго соблюдавшего чистоту политических риз Добровольческой армии, правитель Крыма строил всю свою политику, выдвигая новый лозунг: — «Хоть с чертом, но за Россию и против большевиков»...
Крымская политика вся состояла из компромиссов. Крымские Талейраны и Макиавелли пытались скрыть свое истинное лицо, затушевать свои тайные планы и намерения, втереть всем и каждому очки и... втихомолку вести собственную линию, не стесняясь противоречиями между словами и делами.
…
Крымские «фермеры» стараются во всем отмежеваться от Деникина. Реорганизуется армия на новых началах, создаются новые учреждения, переименовываются старые, намечаются новые методы борьбы с большевиками, усиленно обсуждаются способы привлечения симпатий населения к новой правящей группе.
Чтобы окончательно разорвать с прошлым. Врангель уничтожает термин «Добровольческая армия» и переименовывает ее в «Русскую армию».
- Слово «Добровольческая», — пояснял Врангель, — не соответствовало тому принципу обязательного отбывания воинской повинности, который фактически в ней проводился. Самый термин «Добровольческая» был связан с целым рядом мероприятий внутреннего характера, относящихся к определенному периоду так называемой «добровольческой политики». А эта политика, как показала история, была главной причиной отхода от Орла до Новороссийска...
…
Одновременно с этим в ставке усиленно обсуждаются многочисленные проекты об организации морских экспедиций к берегам Советской России для разведки, а главное, для всяческого содействия развитию повстанческого движения вплоть до создания отдельных государственных образований на первых порах даже независимых от Крыма. Проекты реализуются и несколько шхун отправляются в одесский район, к берегам Дона и Кубани.
Вообще, на повстанческое движение в ставке обращают исключительное внимание. Особенно интересуются «махновщиной». Махно рассматривается теперь уже не как бандит, а как выразитель крестьянских чаяний, как своего рода некоронованный крестьянский царь.
Для того, чтобы найти поддержку в этом партизанском движении, Врангель решил вступить в тесный контакт с «батькой» Махно. Разведывательное отделение ставки указывало, что Махно стоит на аграрно-анархической позиции и, по существу, является бандитом и что он вряд ли может войти в соглашение с царским генералом. Врангель на эти указания не обращал внимания. В результате агентурная часть контрразведывательного отделения направила на Украину нескольких офицеров, которым были даны письма от Врангеля к Махно. В этих письмах говорилось о том, что Махно будет пользоваться поддержкой со стороны Врангеля и что ему предоставляются права самостоятельного начальника. Он должен лишь продолжать энергичную борьбу в тылу у красных. Врангель писал также о том, что Русская армия идет освобождать крестьян и рабочих от ига коммунистов, а это совпадает, по его мнению, с лозунгами Махно.
Мечтая об этом союзе, крымские политики заигрывают с Петлюрой, с поляками, ведут с ними переговоры о союзе, посылают делегации, соглашаются на всякие уступки и компенсации, вплоть до отторжения от России целых областей с чисто русским населением, реставрации польского помещичьего землевладения и т. д.
Население Крыма относилось с полным индифферентизмом к широковещательным декларациям о том, что в Крыму началась новая эра возрождения России. Те, кто осмыслили значение новороссийской катастрофы, заранее считали, что все происходящее в Крыму нужно рассматривать только как отголоски Новороссийска, как агонию и вырождение антибольшевистского движения, что все широковещательные декларации ни что иное, как пустые слова, что честолюбивый Врангель, являясь по существу лидером монархистов-реставраторов, стремится лишь к тому, чтобы возможно дольше удержаться у власти и, в конце концов, осуществить свои великодержавные реакционные замыслы. Горячо поддерживали новую власть представители правых кругов, от которых старался отмежеваться Деникин, и которые работали при нем лишь за кулисами ставки и Особого Совещания. Теперь они не скрывали своего ликования по поводу занятия Врангелем поста главнокомандующего.
- Пора взяться за ум, — говорили они. Пора вернуть власть тем, кому она принадлежит по праву и у кого ее отняли революционеры. Спасение России — в монархии. Дайте народу «хозяина» и... большевизм рассеется, как дым.
Наибольшую активность в этом отношении проявляли представители воинствующего черносотенного духовенства во главе с епископом Вениамином, который деятельно поддерживал Врангеля еще тогда, когда он вел борьбу с Деникиным. Церковные кафедры были превращены в митинговые трибуны, с которых представители реакционного духовенства восторженно прославляли Петра Врангеля, сравнивая его не только с Петром Великим, но даже и с апостолом Петром. Он явится, мол, тем камнем, на котором будет построен фундамент новой России…
Уже и в это время усердие духовных агитаторов доходило до того, что некоторые из наиболее трезво смотревших на общее положение военных начальников начинают горячо протестовать против этих своеобразных «проповедей».
Вот образчик такой агитации по рапорту командира третьего стрелкового полка Дроздовской дивизии, поданному на имя начальника дивизии генерала Витковского.
В этом рапорте он указывал, что к нему в полк прибыли, два священника, командированные епископом Вениамином для того, чтобы выступать с агитационными проповедями перед всеми частями армии.
Нарисовав картину морального разложения, проповедник, как пишет автор рапорта, сделал вывод, что «уже наступило обещанное апостолом Павлом царство Антихриста». Это царство можно уничтожить верой и благочестием…
- Мужики, воюющие в Красной армии, — утверждал один из прибывших священников — миссионер Ставропольской губернии Рудаков — воевать с нами не хотят, и, если бы не жиды, которые пулеметами заставляют их идти вперед, война давно бы окончилась, и наступил бы общий мир.
- Сам по себе социализм не так уже опасен, если бы его не возглавляли жиды...
- Надо проникнуться истинной верой, — восклицал оратор. Надо собрать со всех концов всех верующих и крестным ходом сообща пойти из Керчи в Феодосию, из Феодосии в Симферополь, Севастополь, в Евпаторию и дальше к фронту. Пройти фронт и, имея впереди себя священников с крестом в руках, идти все дальше и дальше, впредь до самой Москвы, зная наверное, что все, кто встретит этот ход, пойдут за ним, и этим окончится вся эта бессмысленная война. Теперь народ пойдет только за тем, кто на своих знаменах напишет: «За Веру».
Говоря о прошлых ошибках главного командования, миссионер так выразил свою мысль:
- И вот собрались наши генералы на совещание, чтобы решить, какие объявить лозунги, дабы за ними пошел русский народ. Один из них и предлагает:
- Напишем на наших знаменах: «За Единую Россию».
- Что ж, можно, — говорят.
Другой предлагает:
- Напишем: «За Великую»...
- И это можно...
Третий: — «За Неделимую»...
Все это было принято собранием.
Тогда один из присутствовавших на заседании генералов сказал:
- А не прибавить ли нам к этому: «За Веру»?...
Деникин замялся и ответил, что это неудобно, так как в рядах Добровольческой армии сражаются не только православные христиане.
Предложение было отвергнуто.
- И не допустил Бог эту армию, идущую без веры, до святой Москвы, — восклицал оратор. И оттолкнул ее обратно туда, откуда она пришла.
- Из представленных мне рапортов, — доносит по команде дроздовец, — видно, что стрелки поняли эту проповедь, как призыв бросать оружие и идти против таких же русских, как и они сами, не с винтовкой, как говорят офицеры, а с крестом, так как с большевиками оружием все равно ничего не поделаешь; что всему виной одни «жиды» и что не будь их, никаких бы ужасов в России не было, а давно уже был бы мир и порядок. Приведенный проповедником эпизод военного совещания генералов истолкован стрелками, как неспособность генералов быть вождями народной армии.
- Дело так просто: написал на знаменах: «За Веру», «Бей жидов, спасай Россию»... и иди вперед без всяких потерь, а то писали: — «За Единую, Неделимую» и... очутились в Крыму.
- Донося о вышеизложенном, — заканчивает свой рапорт командир полка, — прошу вашего распоряжения в следующий проезд проповедников предложить им в своих проповедях не касаться способов ведения войны и оценки действий наших начальников, напомнив им, что это меньше всего касается высоконравственных целей, преследуемых всякой христианской проповедью.
Врангель, однако, весьма дорожил этой поддержкой духовенства и всемерно покровительствовал епископу Вениамину и его соратникам.
- Я считаю, — пояснил он, — что в числе тех основ, на которых была устроена Россия, одно из главных мест занимает православная церковь. Подрывая эти основы, большевики много внимания уделили и церкви, стараясь всячески запоганить душу русского человека. Я сам человек верующий и придаю огромное значение правильно поставленному религиозному воспитанию...
Служители церкви типа Вениамина, черносотенные журналисты из отбросов русской печати, осколки аристократии, гнездившиеся в Ялте, озлобленные аграрии, истосковавшиеся по власти бюрократы — вот кто занял в Крыму место сбежавших за границу кадетов и членов Особого Совещания. В первые месяцы борьбы, когда всякий намек на оппозицию был задавлен, когда не только социалисты, но и весьма умеренные либеральные политические и общественные деятели были загнаны в подполье, когда не была еще налажена связь с демократическим Западом, только одни распоясавшиеся реакционеры-реставраторы чувствовали себя в Крыму хозяевами положения.
То, о чем раньше они могли лишь мечтать, теперь, как будто бы, получало официальную санкцию. Тайные планы, разработанные в тиши кабинетов, в маленьких кружках заговорщиков, впервые после революции начинали, казалось, реализовываться.
В противовес большевикам, в Крыму в первую очередь нужно было создать новую идеологию, придать «здоровому государственному ядру» определенную политическую физиономию.
- Врангель, говорили в руководящих, т. е. правых политических кругах, — как реальный политик, как лицо, стоящее во главе возрождающейся России, не может, конечно, прямо высказывать то, к чему он на самом деле стремится. Зачем опережать события? Зачем ему заранее раскрывать свои карты?.. Врангель вынужден лавировать... Достаточно того, что он с нами. Мы должны, взяв на себя боевую политическую работу, создать, оформить, выявить ту идеологию, которая должна лежать в основе нового государственного строительства...
Выразителями этой идеологии явились: Вениамины, Востоковы, Малаховы, Бурнакины, Ножины, «Национальные Общины» (выдвигавшие, кстати сказать, вместо большевистского лозунга: «Вся власть советам» свой лозунг: «Вся власть «Национальным Общинам»), военные организации типа офицерского ордена: «За Веру, Царя и Отечество» и т. д. Только они могли вести публичную агитацию, они задавали тон в печати, они считали себя единственными выразителями мнений и настроений руководящих кругов.
На чем же базировались те, кто считал себя строителями новой России? О чем писалось в их газетах, какие лозунги выдвигались на публичных собраниях и с церковных кафедр?
- Православие, Самодержавие и Народность, — вот основы русской государственности...
- Россия возродится, как «Святая Русь», или России вовсе не будет. Святая Русь поднимется на развалинах Императорской России. Там — православие, самодержавие, народность... тут — те же понятия, но в более сложной и тонкой формулировке.
- Русский ренессанс заключается в том, чтобы вызвать к жизни быт, величие, дух нашей допетровской Руси с ее сорока сороками церквей, сановитостью, прочностью, Земским Собором и «хозяином», избранным от «всея земли».
Монархизм, как реставрация, становится руководящим политическим течением. В издававшейся на средства, отпущенные Врангелем, газете «Святая Русь» епископ Вениамин неустанно доказывал, что:
- С уходом царя порвалась слабая связь народа с руководителями его. Это и нужно твердо помнить, чтобы понять прошлое. Это нужно ясно знать, чтобы строить прочное будущее. Православный царь мыслился и чувствовался в народном сердце, как родной отец и носитель Божьей правды, Божий помазанник. Горе наше, что его отняли у народа революционеры...
Самодержавие должно быть неразрывно связано с православием. Церковь должна быть в неразрывном союзе с государством и играть в нем руководящую роль. Деникин и Колчак погибли, потому что хотели строить Россию без церкви.
- Теперь, — говорили авторы новой крымской идеологии,— должно быть ясно, что русское возрождение требует активного участия церкви, ее возврата к историческому участию в государственном строительстве. Церковь должна ринуться в политическую борьбу и кипучее море национального борения. Духовенство должно стать на страже государственных интересов. Большевизм довершил собою работу русской революционной интеллигенции. Он окончательно оторвал церковь от государства и государства не стало.
Понятие «народность» отождествлялось в Крыму с антисемитизмом и выражалось в погромных проповедях и в лекциях Малахова о «жидомасонских кознях».
Русская интеллигенция являлась объектом для наиболее ожесточенных выпадов, ибо «ей принадлежит инициатива разрушительной революции». Суд над русской интеллигенцией в печати и на публичных собраниях творили отбросы «Нового Времени» и «Вечернего Времени», объединившиеся вокруг севастопольской газеты «Вечернее Слово», редактируемой называвшим себя «большевиком справа» Бурнакиным и пользовавшейся в это время особенным и материальным, и моральным покровительством ставки.
Реакционеры являлись теперь полными хозяевами положения и не встречали противодействия ни с чьей стороны. Широкого общественного мнения в Крыму не было. Но об этом никто и не печалился. Наоборот: в официальных и официозных кругах констатировалось с полным удовлетворением, что:
- Русская общественность ушла со своего поста. Образовалась пустота. И это хорошо, потому что общественность надоела нам до тошноты. Теперь, когда общественность дезорганизовалась и сбежала с своего поста, посмотрите: стало лучше. И власть окрепла, и фронт крепнет, и порядок крепнет, и творческие силы растут, и по Крыму разливается спокойствие...
Не удивительно, что крымские кадеты во главе с кн. П. Д. Долгоруковым совершено капитулировали под бурным натиском правых и пошли у них на поводу. В резолюции об отношении к власти, вынесенной на майской севастопольской конференции членов кадетской партии, говорилось о необходимости военной диктатуры, о вреде одной критики, о том, что нужно, мол, доводить до сведения властей о злоупотреблениях отдельных представителей администрации на местах и т. д. Все это было вяло, мертво, и имело характер какой-то нудной, бесконечно надоевшей работы. Налет анемичности лежал на всех этих партийных отписках и не чувствовалось в них ни веры в правоту своего дела, ни общественной бодрости, ни энергии, ни, вообще, какого бы то ни было серьезного содержания.
Работа по созданию крымской идеологии и изысканию новых путей завершилась следующим приказом Врангеля, опубликованным в специальном выпуске официальной газеты «Военный Голос».
- Слушайте, русские люди, за что мы боремся?! За поруганную веру и оскорбленные ее святыни. За освобождение русского народа от ига коммунистов, бродяг и каторжников, вконец разоривших Святую Русь. За прекращение междоусобной брани. За то, чтобы крестьянин, приобретая в собственность обрабатываемую им землю, занялся бы мирным трудом. За то, чтобы честный рабочий был обеспечен хлебом на старости лет. За то, чтобы истинная свобода и право царили на Святой Руси. За то, чтобы русский народ сам выбрал бы себе Хозяина. Помогите мне, русские люди, спасите Родину…
Слово «Хозяин» было напечатано крупными буквами. Ясно было, какое содержание вкладывалось в этот специфический термин. Конечно же, цензура сделала строгий нагоняй редакции самой левой севастопольской газеты «Крымский Вестник» за попытку напечатать статью, автор которой доказывал, что под «хозяином» нужно понимать Учредительное Собрание. Одновременно с этим газеты типа «Вечернего Слова» печатали восторженные статьи о том, что «рассеялись, наконец, учредительные туманы», и... отныне возрождение России пойдет быстрым темпом.
Теперь у лиц, занимавших ответственные посты в Крыму, были окончательно развязаны руки. Черносотенцы, в особенности из аграриев, ликовали. Разработка аграрного закона затормозилась, ибо председатель земельной комиссии сенатор Глинка откровенно заявил журналистам, что «только царь в полном объеме может разрешить земельный вопрос».
Подхалимы и льстецы уже открыто выставляли кандидатуру «Петра Четвертого» на царский престол, и Врангель вынужден был выступить со скромным опровержением в печати…
В удушливой атмосфере белой военной диктатуры не слышно было ни одного протестующего, смелого, честного, независимого голоса. Все было задушено, придавлено, загнано в подполье.
Бельмом на глазу у Врангеля с момента его вступления на пост главнокомандующего была лишь Евпатория, где разместились донцы во главе с генералом Сидориным.
