8 июля 1918 г. отряд Красной Армии отступил из Юрюзани, и ее заняли чехи; 8 июля 1919 г. белоармейские полки были изгнаны из Юрюзани, и ее с боем занял красноармейский полк.
Прошел ровно год, кошмарный, кровавый год, самый тяжелый из всех, какие есть в памяти у жителей Юрюзани. Как много наших товарищей расстреляно за этот год, как устали мы за этот год, как поредели наши ряды!
После отступления в нашем отряде наступила полная дезорганизация и паника. Причин этому было много, а главное — полное отсутствие связи с другими отрядами Красной Армии. Уфа, Златоуст и соседние заводы, кроме Катав-Ивановского, Тюрлянского и Белорецкого, были уже заняты чехами. На Юрюзанский завод наступали чехи со ст. Вязовая. Слухи доносились о том, что Сибирь вся поголовно восстала за Учредительное Собрание, что Самара, Саратов, Сызрань, Пенза, Казань и Нижний тоже восстали за Учредительное Собрание, что формируется добровольческая армия учредиловцев.
[Читать далее]Солдаты-фронтовики, поднявшиеся вместе с нами на защиту Советской власти, под влиянием этих слухов изменили нам. Мы отступили одни, и нами овладела паника, отряд начал разбегаться. Масла в огонь подлил еще слух о том, что чехи красноармейцев не арестовывают и не расстреливают, что они только пробивают себе путь на Дальний Восток, желая отправиться к себе на родину. Мы поверили этим слухам, и я да еще двое товарищей решили отправиться на Юрюзанский завод, чтобы узнать, вступили в него чехи или нет. Взяв у начальника отряда пропуск, мы отправились. В село Юрюзань мы шли спокойно, не ожидая здесь никакой опасности. Но оказалось, что мы в этом ошиблись: у села мы наткнулись на заставу. Застава состояла из солдат николаевской службы. Мы с ними завели разговор, расспросили, есть ли в Юрюзани Совет и т. д. Солдаты сказали, что Совет есть, состоит он из солдат, что Юрюзань уже заняли чехи.
Уйти от этой заставы уже не было никакой возможности.
Солдаты предложили нам сдать оружие. У меня было тогда три бомбы и браунинг, у моих товарищей только бомбы. Сдать оружие мы не согласились и стали упрашивать солдат пропустить нас к заводу, чтобы узнать там лично о положении дел. После некоторого колебания солдаты согласились. Они проводили нас до Большой улицы, а потом скомандовали идти прямо в Совет. Мы пошли совсем в другую сторону. Тогда солдаты открыли по нас огонь.
Утром я отправился в «Совет» и увидел там «доблестных восстановителей справедливости», с орденами на груди, с бело-зелеными лентами на фуражках. Тут я почувствовал весь ужас, всю свою ошибку, которую я сделал, явившись в этот лагерь контрреволюции. Меня повели к коменданту. Тут я сдал одну из моих бомб, а остальное оружие припрятал. После этого меня посадили в подвал. Здесь я встретил уже многих из своих товарищей, которые рассказали мне о первых наших потерях. Были расстреляны товарищи: Я. А. Зайцев, Н. М. Гончаров и И. О. Сахаров. В подвале нас продержали 8 дней, а потом отправили в Златоустовскую тюрьму; в тюрьме просидели Мы около 3-х Месяцев, ожидая день и ночь смерти. Затем отправили нас, не помню, с какой партией, в Тоцкие лагеря по Ташкентской дороге. До этих лагерей мы ехали четверо суток, и за эти четверо суток кормили пас только один раз на ст. Уфа. Тяжело было смотреть на тех товарищей, которые не имели ни куска хлеба и ни копейки денег. Нам не давали не только хлеба, но и воды, обрекая на голодную смерть. Не лучше было и тогда, когда мы прибыли на территорию Учредительного Собрания. Здесь нам не только не давали куска хлеба, но отнимали у нас последнюю рубашку, издевались над нами и все время грозили расстрелом. Это были эсеры и меньшевики, именовавшие себя защитниками трудовых масс.
Благодаря тому, что председатель Юрюзанской следственной комиссии сильно любил брать взятки, нам удалось его подкупить, и нас освободили 5 октября. Мы были доставлены в Юрюзань и распущены по домам с наказом, что за одно слово в пользу Советской власти мы будем расстреляны без суда.
После колчаковского переворота нас снова вздумали арестовать, но тут некоторым из нас, в том числе и мне, удалось бежать. С этих пор начались наши скитания по трущобам и лесам. Но многие из наших товарищей были пойманы и расстреляны, некоторым удалось скрыться. В феврале месяце мы случайно наткнулись на подпольную организацию и решили сохранять постоянную связь с ней. Все усилия мы направляли к тому, чтобы организовать партизанский отряд, достать оружие и весной начать вооруженные действия. Инициатором данного дела был М. И. Долинин. Но создание отряда было не таким-то легким делом, так как негде было достать оружие. В это время в нашем отряде было уже 50 человек вооруженных, но связи с какими-нибудь крупными организациями мы еще не имели. Как-то в Вязовскую организацию явился человек с документами из Советской России, но мы сразу по выходкам его узнали в нем шпика и решили его задержать. Мы послали 5 человек для расправы с ним, но, он, видимо, догадался, что ему грозит опасность, и улизнул на Вязовую, где уже в это время действовал карательный отряд. Со ст. Вязовая карательный отряд направился в Юрюзань, и наши товарищи из Юрюзани бежали к нам в отряд, но тут случилась измена. Карательному отряду удалось захватить Долинина, который под страшными пытками не выдержал и выдал товарищей. Двое из них успели скрыться, а остальные были после пытки расстреляны. Долинин, не удовлетворившись тем, что выдал товарищей, повел карателей в лес разыскивать наш отряд. Мы были открыты, по нас начали стрельбу. После небольшой перестрелки мы были совершенно разбиты, четыре товарища были убиты, двое ранены, один захвачен и повешен. Началась беспощадная расправа с нами. Расстреливали, вешали по первому подозрению.
В Юрюзани даже имела место такая чисто средневековая картина зверства: тов. М. Варганов был повешен на самой главной дороге из центра завода; над виселицей красовалась надпись: «Так будут наказаны все». Труп его долго оставался неубранным в назидание гражданам.
Жители Юрюзани никогда не переживали еще такого ужаса. Все взрослое мужское население попряталось, разбежалось. На заводе не было ни души; карательный отряд рыскал по лесам, отыскивая новые жертвы. Всего ведь не опишешь, весь этот ужас надо пережить, перечувствовать, описать же трудно...
