Летом 1919 года Красная Армия вторично заняла Уфу. Через несколько дней мне пришлось туда приехать по делам армии.
Среди обычной в такие дни неразберихи и сутолоки одно явление остановило мое внимание: в штаб 25-й дивизии были доставлены с фронта два человека, переходившие к нам со стороны противника.
Мы ждали вестей из Сибири, думали, что это наши товарищи, но с первых же слов при свидании с новыми людьми было ясно, что они могут быть кем угодно, только не коммунистами.
По виду рабочие или провинциальные мещане, они знали Златоустовских рабочих, но связей с коммунистами у них там не было.
И держались они как-то странно: полусвоими. Мне потом не раз приходилось встречать таких полусвоих людей из бывших или настоящих эсеров, активно начавших выступать против колчаковщины и пытавшихся установить с нами, т.-е. с Советскою властью, какие-то особые отношения, вроде договорных.
В то время в Уфу приехал левый эсер Максимов, с которым мы раньше вместе сидели в тюрьме и ссылке. Я попросил его присмотреться к этим непонятным людям. Через пару часов разговора с ними Максимов зашел ко мне и поделился своими впечатлениями; по его мнению, это были правые эсеры, но зачем они к нам пришли, он сам не понимал.
Новые и непонятные люди сказали, что они ожидают еще нескольких товарищей, - и когда соберутся, то могут нам сделать какое-то сообщение.
[Читать далее]Пришлось отправить их в штаб пятой Армии в Бугульму, где их сначала опросил начальник разведывательного отделения тов. Гольцман и, не добившись результатов, передал их в Особый Отдел.
Особым Отделом в то время ведал ленинградский рабочий Сухачев; вот он-то на допросе и узнал одного из таинственных незнакомцев, а именно: руководитель всей группы перешедших был весьма известный ленинградский эсер Семенов, с которым тов. Сухачев раньше работал на заводе Эриксон.
Семенов был не только видным эсером, но и близким родственником одного коммуниста, занимавшего и сейчас занимающего ответственный пост в республике. По совокупности всех этих обстоятельств Семенов был чрезвычайно недоволен своим арестом и настаивал на телеграфном сообщении в Москву о своем у нас появлении.
Однако нравы в пятой Армии были в то время очень грубые. Сухачев никому телеграммы посылать не стал, а предложил рассказать по чистой совести, что нужно Семенову, зачем к нам пришел, и недвусмысленно намекнул, что дальнейшая игра в молчанку может для Семенова и его приятелей кончиться очень быстро и очень плохо.
И вот что рассказал в Особом Отделе Семенов: да, они — правые эсеры, активно боровшиеся с Советской властью за учредительное собрание. Судьба сделала их союзниками буржуазии и офицеров-монархистов. На Урале и в Сибири эти союзники ликвидировали эсеров, арестовали и разогнали Комитет учредительного собрания; на место «Комуча» сел Колчак. И они, активные борцы учредительного собрания, решили отомстить своим прежним союзникам. Но как?
Всякое движение против колчаковщины становилось неизбежно под знамя Советской власти; всякий протестант, партизан называл себя большевиком.
Они не могли организационно слиться с нашими зарубежными товарищами прежде всего потому, что те им не верили. И вот они придумали такой план мести своим врагам: они поступят на службу к Колчаку в контрразведку; получат задание, перейдут в наш тыл, а здесь откроются нам и, уже по нашим заданиям, пройдут в тыл противника и принесут нам интересующие нас сведения.
В колчаковской контрразведке их основательно прощупали и пустили к нам, возглавив группу в 11 человек офицером Григорьевым.
Все они скоро появились в наших расположениях и были водворены в Особый Отдел пятой Армии.
Семенов достал из одежды зашитые явки и шифр, полученные от начальника контрразведки 3-й армии полковника Шохова.
Шифр был написан на маленькой, не более полутора вершков, четырехугольной бумажке и назывался... «Власть».
Перед нами была трудная задача. Довериться таким людям, конечно, было нельзя; обезвредить их теперь уже ничего не стоило. Но было страшно соблазнительно ухватиться за эту нитку, идущую прямо из штаба противника, и пробраться к нему в святое святых, в контрразведку.
После долгих колебаний мы приняли решение: всех эсеров и офицера Григорьева поместили на одной квартире с Сухачевым, дабы иметь за ними постоянное наблюдение.
Составили донесение полковнику Шохову и зашифровали его шифром «власть». В этом первом нашем «докладе» мы сообщили, что мост через р. Уфу взорван белой армией при отступлении (белые и сами это хорошо знали), что подходят подкрепления к пятой Армии (на самом деле их не было) и прочее, — все весьма правдоподобное, но в то же время не отвечающее действительности.
К «докладу» приложили комплект нашей агитационной литературы, которой особенно интересовался полковник Шохов.
Это «донесение» понес эсер Перепелкин. Он был пропущен нашими войсками, а явившись в неприятельские линии, назвался разведчиком, и его с величайшей поспешностью отправили в штаб 3-й армии.
Полковник был очень рад первым удачным опытом своей затеи, но литература наша его огорчила; он сознался Перепелкину, что белые не умеют, как следует, писать, и в этом он видел наше преимущество. Ему казалось, что все дело в литературном подходе, — более глубоких причин нашего влияния на армию он так и не понял до самого конца войны.
Перепелкин пробыл у Шохова только два дня и вернулся к нам с новым заданием, новыми явками и деньгами.
Дело в том, что, отступая, белые оставляли в различных городах своих агентов и конспиративные квартиры, служившие для связи и явок их новым агентам.
На такой явочной квартире раньше был арестован офицер Григорьев, так как эту явку нам сообщил Семенов.
За все время переписки с Шоховым мы получали все новые и новые явки. Устраивая там засады, Особый Отдел вылавливал агентов Шохова, шедших уже по другим, не связанным с эсеровскою группою, линиям.
За три месяца нашей игры с Шоховым было арестовано 80 его агентов и вся сеть белых контрразведчиков была ликвидирована.
В своем новом задании Шохов прежде всего сообщал нам, что в Сибири идет мобилизация и Колчак перейдет на днях в наступление. По-видимому, он считал необходимым морально поддерживать нас.
Затем из его задания мы увидели, что кое-что о нашем тыле ему известно; так, он спрашивал, как широко идут волнения в Самарской губ. А там, действительно, были кулацкие восстания, правда, к моменту запроса Шохова уже прекратившиеся.
Потому-то и было важно как можно быстрее раскрыть всю шпионскую сеть противника.
Деньгами полковник не обижал нас. Перепелкин принес нам сведения о состоянии армии Колчака, более точные, чем те, что сообщал Шохов. Мы видели, что борьба еще далеко не кончена, что противник еще силен.
Еще два или три раза Перепелкин путешествовал через фронт. Его ловкость и удачливость особенно нравились Шохову, и он пообещал Перепелкину производство в первый офицерский чин.
Затем мы пустили к Шохову коммуниста. Это был уральский рабочий, очень топорный человек. Когда я его спросил, за кого же он себя выдаст полковнику, товарищ ответил: «За прапорщика». На прапорщика он похож был очень мало.
И тем не менее и он удачно справился с задачей. Полковник оставил ночевать его в своем кабинете, очевидно, в надежде, что новичок будет рыться в столах. Однако этого не случилось, и Шохов, уверившись в нем как во вновь завербованном Перепелкиным работнике, особенно тепло проводил его обратно к нам.
Эта посылка людей к противнику шла все время непрерывно и имела то преимущество перед другими видами разведки, что посланные проходили оба конца с исключительной быстротой.
Наши части их пропускали, а противник считал тоже своими и доставлял в свой штаб экстренным порядком.
Опасность была громадная. А где ее не было? Эта опасная игра кончилась зимою 1919 г. в Красноярске, когда Колчак уже был арестован чехо-словаками в Нижнеудинске и, в качестве заложника, увезен ими в Иркутск.
В Красноярске осталось много белых офицеров. Сейчас же после занятия города была объявлена регистрация офицерства; в одном из отделений зарегистрировался офицер Шохов, как начальник штаба одной из бригад.
Сухачев, просматривая списки, наткнулся на слишком знакомую фамилию и вызвал Шохова к себе. Явился средних лет офицер.
Сухачев с места в карьер спросил Шохова, знаком ли он с офицером Григорьевым, Перепелкиным, Семеновым и другими и нe узнает ли он шифр «Власть».
У Шохова выступил холодный пот.
- Кто же вы будете? Начальник штаба бригады или еще кто?
Тогда Шохов вышел из столбняка и прошептал:
- Я — начальник контрразведки 3-й армии.
Сухачев ему рассказал, как ликвидировалась вся разведывательная Шоховская сеть, шедшая от Челябинска до самой Москвы, и как арестованные выдавали друг друга.
На это Шохов ответил:
- У Колчака не было идейных людей, а были люди авантюры и легкой наживы.
