Владимир Александрович Кухаришин (kibalchish75) wrote,
Владимир Александрович Кухаришин
kibalchish75

Categories:

И. Смирнов о Гражданской войне в Сибири

Из сборника «Борьба за Урал и Сибирь».

Первая Советская власть в Сибири пала под ударами чехо­словаков иноземной организованной вооруженной силы.
Это было знаменательно и многое определяло для вновь воз­никающей демократической власти.
Собственных сил для свержения Советов не хватило ни у демократии, ни у буржуазии; крестьянство к падению Советов отнеслось безучастно, местами враждебно.
В Омской губернии бежавших большевиков крестьяне хва­тали и выдавали чехам и казакам.
Советская власть в июне 1918 года по существу была только вдоль магистрали; деревня жила своей особой жизнью и упра­влялась комитетами времен Керенского.        
Следовательно, аппарат власти в деревне мог весьма, условно считаться советским.
В сибирской деревне были свои противоречия - между старо­жилами и переселенцами. Но сейчас эти разногласия не выплы­вали еще; деревня желала покоя и возможности работать, пока только, и кто бы ни пришел к ней со стороны с другими тре­бованиями становился ее врагом. Ей нужен был товар, ситец и железо, и тот, кто ей мог это дать, становился ее союзником.
А пока сибирское село молчало.
[Читать далее]В Сибири была очень развита кооперация; она охватывала сотни тысяч крестьян. В кооперации исстари сидели меньшевики и эсеры, наиболее косные и обозленные Октябрьским переворотом.
В дни падения первой Советской власти кооперация выде­лила из себя людей для новой власти.
Антисоветская роль Сибирской кооперации того времени общепризнана и засвидетельствована, например, таким ярким правым эсером, как К. Колосов, в его книге: «Сибирь при Колчаке».
Уже значительно позднее, когда демократическая власть после нескольких превращений выродилась в военную диктатуру адми­рала Колчака, кооперация в лице ее верхушки была с ним; даже тогда, когда армии Колчака были в октябре разбиты на Тоболе и Ишиме, когда все бежало из Омска и сам «верховный правитель» переносил свою резиденцию в Иркутск, когда Омск был накануне падения, — кооператоры вместе с социал-демокра­тами группы «Единство», так называемый «Омский блок обще­ственных и политических объединений», еще раз, и уже в по­следний, засвидетельствовали свою преданность неудачливому диктатору.  
Торговопромышленная буржуазия в Сибири малочисленна. Она усилилась беженцами из Европейской, России, обозленными» на Советы и уже явно монархически настроенными.
К ним примыкало армейское офицерство, на крайнем правом фланге которого находилось казачье офицерство, потянувшее за собою рядовую казачью массу.
Эта офицерская группа, все, эти Красильниковы, Анненковы, Волковы, Дутовы и Семеновы были наиболее активными про­тивниками не только большевиков, но и демократии.
Сам Колчак в своих показаниях Следственной Комиссии счи­тает их не только исполнителями переворота 18 ноября 1918 года, уничтожившего Директорию и возведшего его чуть ли не на престол, но и его авторами.
Эта определенно черносотенная группа не хотела никаких компромиссов, хотя бы и временных; они были такими же вра­гами учредительного собрания, как и Советов.
Когда начались крестьянские восстания, они же подавляли их с чудовищной жестокостью.
В то же время там, где они соприкасались с иноземной силой на Дальнем Востоке, они, как Калмыков и Семенов, не задумываясь, продавались им, как продались они японцам.
В июньские дни все эти группы, от эсеров и меньшевиков до Семенова и Красильникова, создали единый антисоветский фронт под знаменем учредительного собрания.      
И впоследствии Колчак, его министры и генералы в своих воззваниях неустанно говорили о созыве учредительного собра­ния; даже после того как господа офицеры убили членов учре­дительного собрания — Новоселова и Фомина, а Колчак арестовал Комитет учредительного собрания, они продолжали твердить о его созыве, — походило все это на какое-то всенародное глумление.
Наиболее жалкую роль во всей этой реакционной вакханалии играли эсеры. Они, решивши на место Советов создать демокра­тическую власть, через два месяца попали сами в тюрьму, куда раньше засадили коммунистов. Своими головами они заплатили за авантюру. Лучшие из них, П. Михайлов и Марков, были зверски убиты палачом Семенова, убиты дубинами и выброшены в Байкальское озеро.  
Весь путь от демократии до диктатуры Колчака был проде­лан в четыре с половиной месяца. Для всех было ясно, что ни одна из приходивших к власти групп не обладает таким удель­ным весом, который ей обеспечивал бы прочное господство. Пе­чать неустойчивости, временности лежала на всех правительствах, почти ежемесячно сменявших друг друга.
От своего зарождения до падения, за весь год сибирской контр­революции, все эти правительства опирались на чужую силу: чехов, поляков, румын, итальянцев, англичан. Не было сибир­ского города, где эти европейские отряды не стояли бы. Англи­чане и японцы снабжали снарядами и патронами их армию, а временами фактическое руководство армией попадало целиком в чужие руки.
Если Калмыков и Семенов были слугами японцев, то Колчак в такой же зависимости был от Англии, на службу к которой он официально поступил, и приказания английских уполномо­ченных он без отказа выполнял.
Это была ничем не прикрытая интервенция.
Внутренняя слабость сменявших друг друга правительств, их разрыв с основной массой населения, крестьянством и от­сутствие какой-либо программы хозяйственной работы били всем в глаза и толкали на восстания рабочих в городах и крестьян в деревнях.

В то время как в тюрьмах выводили на рассвете коммунистов на расстрел, снизу подымалась волна недовольства новой властью. Это движение шло стихийно и началось со времени объявления Сибирским правительством первой мобилизации.
Самым ярким и характерным выявлением его было восстание нескольких батальонов в красных казармах в Томске. Оно воз­никло независимо от нашей Томской организации.
Солдаты, захватив винтовки и патроны, вышли из казармы и бросились к тюрьме, в которой сидело несколько сот полити­ческих заключенных. Но какие это были политические? В огром­ном большинстве люди случайные, без всякого партийного про­шлого. Восставшие открыли тюрьму. Они искали, большевиков-вождей. Но здесь они нашли только обывателей. Из нескольких сот заключенных, свободой решило воспользоваться только не­сколько человек:
У ворот тюрьмы разыгрывалась тяжелая трагедия: восстав­шие солдаты не находили руководителей. А в это время против них выступила школа прапорщиков. Короткая перестрелка — и мятеж подавлен.
Затем последовала жестокая расправа. Недалеко от казарм и тюрьмы есть вал. На этом валу были расстреляны восставшие. Не удовольствовавшиеся этим офицеры ворвались в тюрьму, вы­вели из нее около двухсот заключенных, несколько часов перед тем отказавшихся выйти из тюрьмы на свободу, и расстреляли их на том же валу.                           
Так кончилось первое выступление томских солдат, вспомнивших, что еще недавно были где-то большевики, которые умели бороться с офицерством.
Это восстание было не единичным; восстания происходили во многих городах и были отражением перелома, происходившего в настроении деревни. Крестьянин начинал борьбу с реакцией и в казарме, и в селе. К этому же времени относится ряд мест­ных восстаний: в Славгородском уезде, в Енисейской губернии и в Забайкалье.                                                   
Этот сдвиг был учтен повсеместно нашими организациями, и если раньше нельзя было в деревню показаться, то теперь деревня сама искала большевиков.
В августе 1918 года из Славгородского уезда от восьми воло­стей явилось в Омск шестнадцать человек делегатов по вопросу о сложении недоимок и о мобилизации. Не получив удовлетво­рительного ответа от Временного Сибирского Правительства, му­жики пошли искать Совет Солдатских и Рабочих Депутатов и Комитет большевиков.
Они думали, что эти учреждения где-то открыто существуют, и спрашивали на улице у прохожих их адрес.
Какой-то веселый обыватель указал им на Омскую крепость, где помещался штаб контрразведки. Они туда явились, были арестованы, подвергнуты избиению, после чего пятерых, как наи­более опасных, посадили в тюрьму, а остальных освободили.
И здесь крестьяне получили наглядный урок от торжествую­щей буржуазии и сделали неизбежный вывод, а в сентябре Славгородский уезд был весь охвачен восстанием. Крестьяне учились успешно.
Чем было недовольно крестьянство?
Прежде всего мобилизацией, затем взысканием налогов и недоимок за прежние годы. Но если бы Сибирскому правитель­ству удалось преодолеть каким-либо образом это первичное недо­вольство, все же разрыв с крестьянством у него был неизбежен.
В своей земельной политике Колчак и колчаковцы обнаружили полнейшее непонимание интересов сибирских крестьян. Больше того и хуже — они пытались насадить крупную земельную собственность среди сибирских крестьян, давно забывших о по­мещике.
Сам Колчак не представлял себе необходимости каких-либо хозяйственных реформ. Все его внимание было направлено на создание армии и ее снабжение. Он так и заявлял иностранцам, корреспондентам и, наконец, на общественных собраниях, что ему непонятны и чужды какие-либо иные задачи, кроме одной создания армии.
О базе, на которой строится армия, не думали колчаковцы, и когда армия была создана, то и с крестьянством произошел раз­рыв, и сама армия оказалась небоеспособной, ибо она отражала крестьянские настроения.
Крестьянство страдало от бестоварья. Если при Советской власти из промышленной России туда кое-как шли еще товары, то теперь все это оборвалось. Откуда могли теперь прийти в Си­бирь мануфактура и железо? Из Японии. Но чем ей платить за них? Сибирский хлеб в восточном направлении никогда не шел. Все сырье и хлеб всегда вывозились за Урал.
Отрыв Сибири от Советской России загонял ее в безвыходный хозяйственный тупик, который должен был привести к полити­ческим осложнениям любой власти с крестьянством, в случае длительности такого разрыва.
Конечно; колчаковцы рассчитывали быть скоро в Москве... Но с весны 1919 года эти надежды сильно потускнели.
Положение было очень трудное, и даже такой бесшабашный забулдыга, как атаман Дутов, в редкие часы протрезвления раз­глядел эту опасность и 24 апреля из Троицка послал прямо-таки селькоровское письмо Колчаку:
"Главный Начальник Южно-Уральского Края. 24 апреля 1919 г. .V 2109. г. Троицк.
С. Секретно.
В собственные руки.
Ваше Высокопревосходительство Глубокоуважаемый Александр Васильевич.
...Мы в настоящее время берем от деревни все — и солдат, и хлеб, и лоша­дей, а в прифронтовой полосе этапы, подводы и пр. лежат таким бременем на населении, что трудно представить.
Исходя из этого, казалось бы естественным некоторая забота Минвнудел о деревне. Этого в сущности в полной мере не наблюдается. В прифронтовой полосе, а особенно в местностях, освобожденных от большевиков, земства не существуют. Налоги земские не вносятся, и служащие разъехались. Божницы в деревнях почти везде закрыты, лекарств нет, денег персоналу не платят, содержать больницы нечем. Школы не работают, учителей нет, жалованье им не платили за 1/2 года и больше, все почти поступили в чиновники или же в кооперативы. Никаких агрикультурных мероприятий нет, дороги не испра­вляются, мосты не чинятся, все разваливается. В деревнях нет ситца, нет сахара, нет спичек и керосину. Пьют траву, самогонку, жгут лучину, — и вот эта сторона очень и очень важна. Та власть будет крепко-крепко поддержана всем народом, которая, кроме покоя и безопасности, даст хлеб, ситец и пред­меты первой деревенской необходимости. Поэтому вслед за армией должны следовать транспорты всех этих предметов необходимости. Я уже принял все меры к тому, чтобы отправить в Оренбург мануфактуру, сахар и спички. Считаю это очень важным. Суда в деревне нет, во многих селах нет священ­ников, хоронят без церкви, крестят без обряда и т. д. Все это в деревнях приучает к безверию и распущенности. Религия—основа Руси, без нее будет страшно...
...Я очень и очень озабочен деревней и потому так и пишу. Сейчас есть губернии, где нет волостного земства, есть — с ним, а есть и такие, где земство частью в уездах введено, частью нет. Это необходимо урегулировать, т.-е признать волостное земство или его упразднить и соответственно этому ввести организации.
Суды и следователи работают из рук вон плохо, 60% судейских служили и при большевиках, а до деревни суд совсем недоступен. Сейчас начался сезон летних работ. У многих крестьян есть машины, но нет запасных частей, и никто им не приходит на помощь. Раньше были земские н-ки, теперь их нет, а один управляющий уездом ничего сделать не в состоянии, ибо в уезде иногда до 100 волостей.
Меня за эти мысли здесь называют демократом; я, право, не нуждаюсь в кличке, ибо ни к одной из партий никогда не принадлежал и не принадлежу, а говорю только то, что вижу.
А. Дутов".
Бестоварье, мобилизация, налоги толкнули крестьян на от­крытую борьбу с колчаковщиной. По всей Сибири, от Кустаная до Благовещенска и Владивостока, появились партизанские от­ряды. В том или ином районе они образовывали целые армии, правда, очень непрочные по своему составу и плохо вооружен­ные, но достаточно сильные для того, чтобы внести дезоргани­зацию в управление губернии.

При всей своей многочисленности, — армия Мамонтова насчи­тывала около 30.000 человек, другие были меньше, но все же имели до 10.000-15.000 человек, — партизаны не могли не только свергнуть колчаковщину, но даже прервать Сибирскую маги­страль, связывавшую Колчака с англичанами и японцами.
Захват на один день Тайшета, спуск эшелонов под откос, — все это было, но не мешало Сибирской магистрали работать по расписанию.      
Сибирское крестьянство попробовало опрокинуть Колчака воен­ными бунтами в городах и было там разбито; крестьяне поднялись в селах, вооружились, но организованная военная сила чехов, поляков, охранявших магистраль, оказалась сильнее их.

Отрезвление среди рабочих масс началось через несколько недель после падения Советов. Назревало стачечное движение, стали образовываться стачечные комитеты. Профессиональные союзы еще существовали.
В октябре в Томске собирается Профсоюзный съезд, который не успел закончить своих работ, так как был разогнан директо­рией. На этом съезде разыгралась борьба большевиков с мень­шевиками и эсерами, но настроение на съезде определилось до­статочно ясно. Рабочие требовали сохранения восьмичасового ра­бочего дня, установления минимума зарплаты, освобождения из тюрем и лагерей политических заключенных и прекращения войны с Советской Россией.
19 октября началась железнодорожная забастовка. Она нача­лась в Омске и распространилась до тайги. Стачка продолжалась до 23 октября.
На эту забастовку Сибирское демократическое правительство ответило провокацией и расстрелом.
От имени Союза фронтовиков в Стачечный Комитет явился некий Комаров, предлагавший выступить с оружием против пра­вительства. Ему удалось убедить Масленникова и некоторых других товарищей, которые начали соответствующую подготовку рабочих.           
Настроение у последних было очень возбужденное, и высту­пление было обеспечено. Однако удалось вовремя выяснить, что солдаты вовсе не намерены выходить из казарм. Комаров скрылся. Рабочих удалось предупредить, и никаких нападений на каза­ков и офицеров не было произведено.
Тогда полковник Волков, которому было поручено ликвиди­ровать стачку, приказал хватать рабочих в их квартирах и при­водить силой в мастерские. Здесь в мастерских из толпы были наугад схвачены офицером Красильниковым пять рабочих и рас­стреляны у всех на виду. После этого рабочие были загнаны плетями в мастерские.
Стачка прекратилась. Союзы были закрыты, а рабочие полу­чили такой урок от демократии, которого они никогда не могли забыть.
Говорить о какой-либо мирной борьбе не приходилось. Можно и нужно было готовиться к восстанию.
В декабре Сибирский Областной Комитет разослал по органи­зациям условную телеграмму о готовящемся в декабре восстании в Омске. На местах получили вслед за этим подтверждение этого решения от специально приехавших из Омска товарищей.
Но выступить не могли даже в Томске, где все же собралась хорошая группа подпольщиков. Решили ждать результатов Ом­ского дела.
Двадцатого декабря 1918 года в Омске произошло первое восстание, начавшееся с захвата тюрьмы и освобождения заклю­ченных. Вышла одна воинская часть. В других казармах настрое­ние было выжидательное.
Это выступление очень решительно и смело поддержали же­лезнодорожные рабочее, которые заняли Куломзино и около су­ток держались там. Они сдались лишь тогда, когда против них были пущены пушки и пулеметы. При подавлении восстания в Куломзине было расстреляно около 200 рабочих.
В эти критические дни Колчака спасли чехи и англичане. Первые пошли на Куломзино и разбили рабочих. Вторые охра­няли улицу и дом, в котором жил Колчак.
Это восстание подорвало настроение мобилизованных крестьян. Они уже не рискнули больше восставать в казармах. Единствен­но, что они могли сделать, это — сдаваться при удобном случае красным.

Несмотря на эвакуацию большинства коммунистов из Омска и Томска, у оставшихся нашлись силы и мужество в течение года вести с колчаковщиной смертельно опасную борьбу.
К ним стремились через фронт десятки самоотверженных пар­тийцев. Контрразведка хватала их и расстреливала. Из погиб­ших мы знаем немногих, тех, имена которых раньше были широко известны.
Но было много незаметных людей, рядовых членов организа­ций, и вот они умирали в застенках, поражая мужеством своих врагов.           
Многих имен мы совсем не знаем. Умирая, некоторым из них удалось написать несколько слов остающимся товарищам. При­веду шесть сохранившихся записок:
Первая записка.
Товарищи. Я умираю на заре новой жизни, не изведав плодов рук своих. Но не для себя я работал, как мог и как умел. Мир обновится, — я знаю, я твердо верю, ибо старый строй рушится, обломками убивая нас, но нас много: все новые и новые силы идут под красное знамя, и они непобедимы. А как хочется жить, как хочется знать, верить и трудиться за идеалы чело­вечества! Но судьбе было угодно бросить жребий на меня, и я пойду на смерть с верой в, жизнь, завещая оставшимся не месть, а борьбу. Прощайте, товарищи. Боритесь и любите борьбу. 4/VIII 1919 г.
(Подписи нет.)
Вторая записка.
Не унывайте и не жалейте меня. Я умираю за идею, рада и совершенно спокойно жду своей смерти. Будьте и вы бодры и не падайте духом. Вещи разделите между собой.
Александра.
Третья записка.
Мужайтесь, товарищи! Мы выбываем из ваших рядов, и эти места не должны оставаться пустыми. Нас много, победа обеспечена за нами. Итак, товарищи, вперед к борьбе!
Кирилл.
Четвертая записка.
Мы победим, товарищи! С нами творчество и радостный дух. Не отчаи­вайтесь, если волна революции уменьшится. Верьте, снова подымется ветер. Будьте всегда сильны духом. Мы всегда с вами. Да живет мировая революция!
Шура (Усов).
Пятая записка.
Всех вас, товарищи, обнимаю крепко, целую последним прощальным поцелуем. Любите волю и свободу. Я умираю с верой, что солнечные дни придут радостными и светлыми и над миром засияет новая заря жизни. 30/VII.
(Подписи нет.)
Шестая записка.                                                           
Товарищи, вчера в 12 ч. ночи увели на расстрел 5 наших товарищей. Мы, еще трое мужчин и три женщины, остались. Сегодня и нас уведут. Подлые они, трусы. Даже расстреливать всех вместе трусят. Выводят неболь­шими партиями. Товарищи, мы погибаем с надеждою на победу. Они захлеб­нутся в нашей крови. 2/VII.
Никифоров.






Tags: Белые, Белый террор, Большевики, Гражданская война, Интервенция, Колчак, Крестьяне, Рабочие, Чехи
Subscribe

  • Post a new comment

    Error

    Comments allowed for friends only

    Anonymous comments are disabled in this journal

    default userpic

    Your IP address will be recorded 

  • 0 comments