Помню такой случай: наших пленных товарищей из Красной Армии и партизан белые вешали на телеграфных столбах, и когда бывало едешь по жел. дороге, то попадали такие места, где на каждом столбу висел человек.
…
Ехала я из Иркутска в Томск по поручению организации; на какой-то станции пошла в буфет, и вдруг меня встречает одна женщина, которая знала меня по советской работе в Иркутске. И вот она начинает кричать, что я пользуюсь награбленными деньгами!
Я ушла из буфета, ничего не купив, и вошла в другой вагон.
И вижу: ищут меня — идет эта женщина с чехами-солдатами. Указывает на меня. Меня хватают, ведут на станцию в караульную комнату, раздевают, отрезают косы, бьют. Я потеряла сознание. Очнулась — лежу где-то на полу; там лежат связанные люди. Пришла в себя — денег нет, чехи отобрали.
[Читать далее]…
Посадили меня с конвоем в караулку, а рядом пленные красноармейцы. Конвой ужасно груб и дерзок. Красноармейцев, которые сидят рядом, за стеной, выводят группами на расстрел. Потом вывели партию красноармейцев и меня с ними. Повели по направлению к Уфе. Мы идем и слышим, где-то идет перестрелка — это красные наступают, а конвойные ругаются и грозят: «Вот мы вас расстреляем». Шли так верст сорок. Вышли на железнодорожную станцию, но сесть в поезд нам никак нельзя: все поезда забиты.
Денег у нас не было, хлеба нам не давали. Здесь, на станции, конвой сменился, и новый конвой повел в Довлеканово; пришли мы туда в 2 часа ночи. Отделили меня от красноармейцев. Этапный командир вызывает меня в свою комнату, спрашивает: «Как фамилия?». Я решила не отвечать и молчу.
Он говорит: «Расстрелять ее, но сначала посадить, а я сделаю распоряжение взводу, который поведет на расстрел».
Увели меня в подвал. Это была маленькая комната, битком набитая, так что можно стоять, а сидеть или лежать нельзя. Меня посадили отдельно, за решетку. Через полчаса врывается этапный командир, с явными насильническими намерениями, совершенно пьяный. Я от него отбиваюсь. Он выхватил шашку; я схватила шашку, свеча погасла; шашка ударила меня по ноге. Он упал. Вырвалась я, а за решеткой красноармейцы кричат: «Не смей насильничать». Ушел он. Через несколько минут выводят нас и выстраивают. Я очень ослабела. Прошла пять верст — не могу идти! Посадили меня на подводу. Кое-как добрались до Уфы.
В Уфе отделили меня и увели в штаб контрразведки на допрос. Я ничего не говорю. Они бьют. Делали они это так: бьют плетью, пока не теряешь сознание; когда забудешься, они перестают бить и обливают водой. Как только приходишь в себя, опять бьют плетью.
На всех их вопросы я отвечаю: «Никаких сведений вам не дам». — «Значит, ты советская?». Я молчу. Опять бьют. Я теряю сознание. Пришла в себя — слышу говорят: «Златоуст».
Не помню, как туда попала. В Златоусте меня сажают в товарный грязный вагон. Там пленные красноармейцы.
Так мы доехали до Челябинска. Красноармейцы в дороге ко мне относились очень внимательно, и когда я теряла сознание, они мне помогали.
Мне было очень трудно, тело было избито и представляло сплошную рану. Белье пропиталось кровью, засохло и было, как кора. Я не могла от боли ни лежать, ни сидеть, все время стояла на коленях, и они у меня от этого вспухли. И часто я теряла сознание.
В Челябинске меня посадили на этапный пункт на станции. Комната маленькая, грязная. Много арестованных мужчин. Они мне уступили место на нарах. В 12 ч. ночи является этапный командир, угрожает. Но я уже привыкла к угрозам и не обращаю на него внимания.
Мне дают пять человек конвоя и отправляют в Петропавловск, где сдают коменданту города. Там держали недолго. Посадили в поезд и отправили в Омск. В Омске поезд стоял около двух часов. В вагоне был конвой, и окно было открыто. Я оторвала от платья тесемку, взяла у арестованных карандаш и бумагу и опустила в окно записку. Кому она попадет — не знала.
В записке я дала адрес одного омского товарища, просила прийти, написала свое имя и номер вагона. Какая-то проходившая женщина взяла записку, а минут через сорок к вагону подошла дочь железнодорожного рабочего Татаренко. Я ее узнала, ибо бывала у них на квартире. А она смотрит и не может меня узнать: так сильно я изменилась.
…
Чехи арестовали в штабе наших товарищей, увели их на вокзал, заперли в товарный вагон и уехали. А в то время, когда чехи уходили, с другой стороны вошли каппелевцы.
Каппелевцы пошли по домам делать обыски и у кого находили оружие — уводили к канаве и там расстреливали.
…
Пошли мы к канаве смотреть расстрелянных и искать среди них членов штаба. Лежат рабочие, около сотни, убитые, изуродованные…
Ночью каппелевцы стали отступать. В 12 верстах от Зимы они бесчинствовали, насиловали женщин, грабили.