Разгром Кубанского десанта, крушение Заднепровской операции, мирные переговоры большевиков с поляками, грозная перспектива зимовки в Крыму, тыловая разруха, — все это окончательно подрывало у фронтовиков веру в возможность дальнейшего продолжения борьбы, создавало на фронте тяжелое, пессимистическое настроение. Уж наступили холода. Войска были разуты и раздеты. Этот кардинальной важности вопрос оказался неразрешенным. Теперь сказывались результаты тех грандиозных хищений, которые происходили все лето в Константинополе, где закупались предметы вещевого довольствия для армии. Хотя в тылу, в Мелитополе, например, и находились кой-какие запасы теплого обмундирования, но, несмотря на усиленные просьбы войсковых начальников, это имущество не было роздано войскам, и очень скоро, как это обыкновенно практиковалось в стане белых, оно досталось большевикам.
Приближалась зима, а войска все еще дрались босые и в летнем обмундировании. В довершение всех бед, материальное положение военнослужащих становилось прямо невыносимым.
Все чаще и смелее в военных кругах раздаются голоса о том, что в Крыму неблагополучно, и не благополучно именно в той области, «в которой возникла болезнь, приведшая к гибели генерала Деникина», что «начисляемые прибавки к жалованью ни на йоту не ослабляют сжимающуюся на шее военных петлю дороговизны».
Получаемого на целую семью жалованья при непрерывно повышавшихся ценах не хватало на жизнь одного человека. Как же можно было существовать на это жалованье, да еще с семьей!..
[Читать далее]- Страшны и жестоки ответы жизни на поставленный вопрос, — читаем мы в официальном рапорте на имя Врангеля заместителя председателя Корниловского союза генерала Корвин-Круковского. В Евпатории застрелился казачий офицер, — не пережил голода и лишений. На фронте выстрелами из револьвера также кончают расчеты с жизнью два боевых офицера Корниловского полка. Сотни раз ходили они в атаку, без страха смотрели в глаза смерти. Но пришли из тыла письма от жен:
- Умираем от голода. Распродали все, что было... Единственное спасение — идти на улицу...
- Под тяжестью этого ужаса и позора, — продолжает председатель союза корниловцев, — сломились стальные души героев. Во имя великой идеи, воодушевляющей нас, можно было бы и не останавливаться над приведенными трагическими эпизодами, если бы наряду с ними мы не наблюдали другого явления, несущего с собой гибельные последствия. В то время как единичные идеалисты офицеры стреляются от голода, в ресторанах круглые сутки можно видеть беззаботно жуирующих сотни офицеров и военнослужащих. Спрашивается, из каких же источников получают эти счастливцы такие средства, которые позволяют им оплачивать ресторанные счета в десятки и сотни тысяч рублей? Не нужно быть пророком, чтобы предвидеть ясно, к чему приведет нас такое положение...
В силу всех этих причин, в силу общего морального развала, столь характерного для Крыма, количество преступлений среди военнослужащих возросло до огромных размеров. Становилось заурядным явлением, что почтенные люди, георгиевские кавалеры, спекулировали, крали, совершали подлоги, растраты... Когда в судах читали послужные списки подсудимых, судьи и присутствовавшие раскрывали глаза от изумления, ибо перед ними сидели герои...
Главное командование в отношении помощи рядовому «чернорабочему» офицерству ограничилось лишь организацией всяких комиссий, широковещательными приказами и пожеланиями о «необходимости скорейшего проведения мероприятий, долженствующих облегчить тяжелое материальное положение военных и их семейств, несущих наибольшие тяготы в беспримерной в истории борьбе за Родину».
Неудивительно, что на фронте, где жизнь войсковых частей и так проходила под знаком вырождения, назревала ярая ненависть к тылу, и все чаще и чаще раздавались голоса о том, что нужно «с револьверами идти в тыл и расстрелять всю эту сволочь».
Идейное содержание войны с большевиками было исчерпано до конца. После длительной кровавой борьбы фронтовики горьким опытом приходили к заключению, что «белые» не нашли и не найдут поддержки в широких народных массах России, что дальнейшая борьба бесплодна. Глубокая неудовлетворенность, разочарование, апатия, желание чтобы «все это поскорее кончилось» разлагали фронт в моральном отношении и предрешали собою исход борьбы в большей мере, чем все остальные причины.
Нужно добавить ко всему этому, что в войсковые части в огромном количестве влиты были красноармейцы, не перевоспитанные, не профильтрованные, ненадежные. Таким образом, к последнему акту крымской трагедии, т. е. к прорыву от Каховки на Перекоп, соотношение устойчивого антибольшевистского элемента в частях и пополнений красноармейцами изменилось очень сильно не в пользу Крымской армии, боевые качества которой понижались с каждым днем все больше и больше.
Агонизировал тыл, агонизировал фронт. Понятно, что, когда в начале октября были получены сведения о том, что поляки заключили в Риге перемирие с большевиками и начали мирные переговоры, — у всех в голове мелькнула одна и та же мысль:
- Это конец Крыму...
Правда, ставка и правительство оставались верными себе и на этот раз, муссируя в печати и в официальных заявлениях мысль о том, что Крым по-прежнему находится в полной безопасности, что большевики, ввиду разгрома их польского фронта, разложения армии, ввиду расстройства транспорта, не смогут перебросить на южный фронт своих сил, что Перекоп неприступен, что армия с энтузиазмом будет отражать врага и т. д. Доходило до того, что даже незадолго до катастрофы из-заграницы в Крым прибывают пароходы с беженцами, в виду реэвакуации, объявленной Врангелем…
К моменту подписания прелиминарного мирного договора русские вооруженные силы на территории Польши были сведены на две армии — генерала Булак-Булаховича и генерала Пермикина, находившиеся в подчинении у «Русского Политического Комитета» в Варшаве, возглавляемого Борисом Савинковым. В силу условий мирного договора, белые должны были оставить пределы Польши. Армия Пермикина двинулась на юг на соединение с украинскими отрядами Петлюры и генерала Омельянович-Павленкова, армия же Булак-Булаховича покинула Польшу «в неизвестном направлении». В крымских и заграничных газетах появляются рекламные сообщения о том, что Булак-Булахович вместе с Савинковым пошли «прямо на Москву»...
Ясно, однако, было, что оставление польской территории предрешает судьбу отрядов белых, для которых наступает период ликвидации.
В это же время с Дальнего Востока получаются сведения о том, что пресловутый атаман Семенов, признавший Врангеля, доживает последние дни, и возглавляемое им антибольшевистское движение находится в стадии ликвидации.
Повстанческое движение на Кубани и Черноморье все время шло на убыль, и к октябрю месяцу было почти окончательно ликвидировано, а остатки кубанской «Армии Возрождения России» под командой генерала Фостикова прибыли уже в Феодосию.
Судьба отряда Фостикова была предрешена разгромом Кубанского десанта, так как организаторы десанта не сумели своевременно связаться с повстанцами и заручиться поддержкой живой силы на местах.
- Когда на Кубань был высажен десант Врангеля, — рассказывает Фостиков, — я не имел о нем никаких сведений и узнал о десанте лишь тогда, когда он уходил. Не получая никаких указаний, я решил идти на присоединение к десанту, но пути к нему были уже отрезаны, и я пошел на юг...
Отряд Фостикова начинает распыляться, отчасти благодаря атаманству, сепаратным действиям начальников отдельных повстанческих частей, а главное благодаря тому, что окончательно выявилась реакционная политическая физиономия солидаризировавшегося с Врангелем Фостикова и тех, кто вместе с ним стал во главе повстанческого движения. Методы борьбы, управления, характер взаимоотношений с населением — одним словом, все специфические особенности белогвардейщины в полной мере были усвоены Фостиковым.
Для повстанцев теперь становилось ясным, с кем они имеют дело, и они начинают «зеленеть» и расходиться из отряда по домам…
В критический момент генерал Фостиков оторвался от повстанцев и неожиданно очутился в Грузии, в Сухуме. В отряде его уже обвиняют в дезертирстве. По инерции повстанцы все же двигаются к морю…
Свои расчеты командный состав строил теперь на поддержке антибольшевистски настроенных черноморских крестьян. Но «зеленое» черноморское крестьянство, сумевшее еще раньше, год назад, сорганизоваться и образовать единственную в своем роде Черноморскую Крестьянскую Республику, одинаково враждебно относившуюся и к красным, и к белым, встретило Фостикова, снова присоединившегося к своему отряду, весьма недоброжелательно.
- Крестьяне, — объяснял в эти дни журналистам в Тифлисе заместитель председателя «Комитета Освобождения Черноморья» Воронович, — видят в лице Фостикова агента Врангеля и не хотят его поддерживать. В случае, если Фостиков удержит за собой Сочинский округ и обратит его в новую базу для Крыма, — неизбежны новые осложнения, так как черноморское крестьянство никогда не подчинится крымской власти.
…
20 октября (2 ноября) происходит соединение прорвавшихся частей Первой и Второй армий. Большевикам не удалось отрезать все войска Врангеля от перешейков, хотя армия и потерпела жесточайший разгром и потеряла до 60% личного состава…
Хотя конница Буденного и была задержана и с невероятными усилиями оттеснена на запад, но, после маленькой передышки, подтянув свежие силы, большевики с удвоенной энергией обрушились на армии Врангеля, и быстро отбросили ее в состоянии полной деморализации за перешейки.
Судьба Крымской армии была предрешена.
— Непрерывные удары, наносимые нашей армией в истекших боях, сопровождавшиеся уничтожением значительной части прорвавшейся в наш тыл конницы Буденного, дали армии возможность почти без потерь отойти на укрепленную позицию.
Так гласила официальная сводка от 21 октября (3 ноября).
В приказе по поводу оставления Северной Таврии говорилось о блестящем отходе, о захваченных у большевиков орудиях, пулеметах и пленных…
- После пятимесячной борьбы на полях Северной Таврии, — писал Врангель, — мы вновь отошли в Крым. За эти пять месяцев Русская Армия увеличилась больше, чем в три раза, пополнилась конями, орудиями и пулеметами. Прикрывшись укреплениями, отдохнув и одевшись, мы будем ждать желанного часа, чтобы нанести врагам родины решающий, последний удар.
О «последнем решающем ударе» в официальном приказе говорилось совершенно серьезно...
В том же духе, конечно, высказывается крымская и заграничная печать, поддерживавшая Врангеля.
- Нет никаких оснований для пессимизма...
- Положение на фронте следует считать прочным и не внушающим серьезных опасений...
- Отход южно-русских войск за Перекопские укрепления произошел совершенно благополучно...
- Предпринимаемые ныне передвижения являются выполнением заранее обдуманного плана, — и т. д., и т. д. в этом роде.
Так вдохновенно врали военные обозреватели, представители «высокоавторитетных» и просто «авторитетных» военных кругов не только в Крыму, но и в Париже, Лондоне, Берлине...
Доходило до того, что представитель Врангеля в Париже генерал Миллер в пространной беседе с сотрудником «Общего Дела» уверенно доказывал, что «положение большевистских войск по линии Перекоп-Геническ довольно печальное».
Правда, в парижских газетах, поддерживавших Врангеля, уже проскальзывали новые веяния. Критическое положение Крыма определенно сказывается и на настроениях правящих кругов Франции.
- Мы сейчас поддерживаем Врангеля в его борьбе, — заявляют теперь ответственные политические деятели журналистам. Но что же мы сможем сделать, если Крым не окажется на высоте своей задачи? Фактическое признание его правительства не связывает нас с ним неразрывными узами. Если Врангель потерпит решительную неудачу и будет разбит (мы надеемся, что этого не случится), — то значит, — мы ошиблись, и нужно найти средство исправить ошибку…
После отхода за Перекоп Крымская армия находилась в состоянии полной моральной и материальной дезорганизации. Не говоря уже об огромных потерях в личном составе, доходивших, как я уже говорил, до 60%, воинские части, пробиваясь через кольцо красных, бросили свои обозы, покинули личный персонал лазаретов, госпитальное имущество, обозы, остались без хозяйственных органов. Нечего было и думать о какой-либо планомерной эвакуации. Все грандиозные склады, запасы, все, что находилось в Северной Таврии, досталось красным. Они захватили также подвижные составы, миллионы пудов заготовленного к вывозу за границу хлеба... Моральное состояние армии было необычайно тяжелым...
Как тщательно ни скрывали правящие круги обстановку на фронте, широкие массы населения Крыма уже определенно чувствовали надвигавшуюся катастрофу, хотя в то же время никто не знал, что она наступит так быстро, почти мгновенно. Население Крыма сразу почувствовало себя в осажденной крепости, потому что, как только большевики загнали Врангеля в «крымскую бутылку», уже на другой день цены на все предметы широкого потребления сделали резкий скачок вверх: мясо продавали по 8.000 руб. фунт, молоко по 4.000 кварта, масло 16.000 фунт и т. д. Это производило даже на самых завзятых оптимистов крайне тягостное впечатление. Так много говорили раньше о богатствах Крыма и Таврии, откуда хлеб все время вывозили на границу и... так скоро почувствовался недостаток в этом продукте, вывозные запасы которого исчислялись до шестидесяти миллионов пудов и на складах, оставленных противнику, до пяти миллионов пудов.
Участь Крыма была предрешена.
Особенно остро ощущалось это в казачьей среде и не только в Крыму, но и в Тифлисе, где, спустя четыре дня после оставления Северной Таврии (24 октября), в связи с прибытием из Крыма Иваниса, состоялось частное совещание членов Кубанской Рады. На этом совещании Иванис оообщил, что Крым находится накануне полной катастрофы, что необходимо приступить к организации собственных сил, и что отныне базой должна явиться Грузия…
На этом совещании была вынесена резолюция, в которой тифлисцы пытались окончательно наметить новые пути для казачества. В резолюции говорилось о независимости Кубани, о том, что между главным командованием и Кубанью всегда существовали договорные отношения. В резолюции указывалось, что все попытки представителей Кубани провести в жизнь демократическую политику, опирающуюся на волю народа, встречали противодействие со стороны реакционных сил, возглавляемых Деникиным.
На смену Деникину пришел Врангель. Политика Врангеля является продолжением реакционной политики Деникина, не встречавшей поддержки со стороны угнетенного большевиками русского народа. Не подлежит сомнению, что Врангель, несмотря на энергичную поддержку французского правительства, потерпит крах... Для народа одинаково неприемлемы как олигархическая диктатура коммунистов, так и Крым с Врангелем во главе, опирающимся на реакционные и бюрократические круги дореволюционной России, несущие стране мрачную реакцию.
Обе эти реальные силы — коммунистическая Москва и реакционный Крым — в процессе дальнейшей гражданской войны, как не выражающие воли народа, не пользующиеся его сочувствием и поддержкой, близки к своему неизбежному концу, развалу и гибели, Россия вновь погрузится в море анархии и бесправия…
Необходимо признать участие в гражданской войне на стороне той или другой из борющихся сил, — большевиков, или реакции, — задания или стремления которых абсолютно противоречат истинным демократическим идеалам Кубани, бесцельным и вредным. Все силы и средства употребить на внутреннюю организацию Кубани, дабы в момент наступления анархии организованно выступить на защиту идеалов кубанской демократии...
