Это случилось приблизительно через месяц после занятия нашими войсками Уфы. За городом наши красноармейцы нашли десятка четыре обезображенных трупов. Обнаружили их случайно. При разборе проволочных заграждений какой-то красноармеец ударился сапогом о череп. Стали копать и под мелким слоем земли то там, то тут стали находить эти обезображенные и временем и зверством белых трупы. Откуда они, кто они? — никто не знал. Да и узнать их было трудно. Лежали они под землей в самых неестественных позах с переломанными ребрами, вывернутыми руками и ногами, с пробитыми черепами, с отбитыми носами... У одних на шее болтались обрывки веревок, у других руки и ноги крепко были связаны проволокой военного полевого телефона... Среди мертвецов — две-три женщины, несколько дряхлых стариков... Рядом с одной женщиной, тесно прижавшись к материнской груди, лежал обезображенный труп младенца.
Этих нашли случайно, сваленных в одну кучу, но сколько осталось необнаруженными таких куч и разбросанных одиночками и по советской земле невинных жертв!?
Пьяные и озверевшие офицерские колчаковские банды, отступая, на своем пути не щадили никого. Даже стариков и женщин убивали, даже младенцев расстреливали. Убивали с наслаждением, упивались их кровью и муками... Мучили и пытали, и потом издевались над обезображенными трупами.
Глядя на эти трупы, нетрудно было представить себе, что они перенесли при жизни, находясь во власти этих зверей.
[Читать далее]Их было около четырех десятков. Но из одной только Уфимской тюрьмы перед отступлением, по ночам, белые выводили за город сотни заключенных. Жители слышали, как с разных сторон в город доносились выстрелы. Тюрьма опустела, но зато обломками человеческих костей запестрели луга, поля и леса.
Сколько их было?
Никто этого не может знать, так как их было очень, очень много. Количество их не поддается учету.
Приходили осматривать эти трупы сотни людей, потерявших своих родных и близких, но признать их никто не мог... Они были страшно обезображены. И похоронены они, как неизвестные жертвы зверства белых.
Кратко и мрачно красные объявили населению:
«Такого-то числа состоятся гражданские похороны жертв гражданской войны на Сергиевской горе. Собраться в парке Свободы».
И больше ничего. Но население само узнало все подробности, и вся красная Уфа забурлила:
«Проклятие убийцам, не пощадившим даже стариков, женщин и детей!..».
А в день похорон улицы запестрели красными и черными знаменами. Дома опустели. Дети, дряхлые старики и старухи, не говоря уже о молодых и сильных, приняли участие в гражданских похоронах.
К парку Свободы тянулись бесконечные колонны организованных демонстрантов, и толпой, густой, как вулканическая лава, шел растерявшийся обыватель с тревожной думой на челе: «Неужели еще вернутся к нам эти люди-звери?..».
…
«Эти трупы кричат о мщении, — громко и нервно над головами демонстрантов неслась отрывистая речь последнего оратора, — на этих трупах запечатлены все кровавые инстинкты кровавых колчаковских офицерских банд. Их лозунг: «Водрузить над Русью снова власть двуглавого орла» в эти печальные минуты может возбудить лишь глухую ненависть к его носителям. Посмотрите, какие ужасные следы оставили когти этого двуглавого орла на телах граждан Советской России. Эту картину никто из нас забыть не должен, не имеет права. На трупах их поклянемся наказать виновных и освободить землю рабоче-крестьянскую от звероподобных людей»...
Речь оратора была прервана многотысячным шепотом: «Клянемся! Клянемся!..».
Под звуки похоронного марша опускали в братскую могилу мертвецов. Красные и черные знамена отдавали последний привет погибшим и, шелестя на ветре, печально склонялись к земле. Каменистая почва дробью падала в братскую могилу, и скоро на самой вершине Сергиевской горы, под самой Уфой, вырос могильный холм над неизвестными обезображенными трупами.
