Падение Крыма, окончательная ликвидация белых на территории России, наложили глубокий отпечаток на идеологию широких масс русских беженцев и эмигрантов. В то время, как руководящие константинопольские круги во главе с «Комитетом Политического Объединения» и «Общим Делом» в Париже употребляют все силы, чтобы создать иллюзию продолжения вооруженной борьбы между белыми и красными, в это время весьма сложный внутренний процесс переоценки ценностей, который уже давно наблюдался в стане белых, начинает выкристаллизовываться, выливаться в конкретные очертания новой политической идеологии.
По существу своему эта переоценка ценностей, которая происходит всюду, куда докатились волны русских беженцев, на первых порах начинает выявляться в виде идейного исхода из стана белых.
[Читать далее]Выступления константинопольских деятелей были если не причиной, то поводом к тому, что руководящее круги русской «белой» эмиграции раскололись на два лагеря, между которыми начинается ожесточенная борьба. Уже в первые дни после падения Крыма в противоположность «Общему Делу» в Парижской газете «Последние Новости», до крымской катастрофы принципиально поддерживавшей Врангеля, печатается ряд статей, которые определенно свидетельствуют об огромном идейном сдвиге, происходившем в массе либеральной и радикальной русской эмиграции. В отличие от врангелевцев эта эмиграция выставляет на своем знамени новые лозунги и базируется на новых позициях.
- Власть генералов да подчинится власти демократии.
- Пора извлечь поучение из тяжелых уроков прошлого. Нельзя бесконечно проливать кровь, если это приводит только к укреплению большевиков. За каждым из генералов остались тысячи безвестных могил и страшно, что мы не знаем, как ответить живым и мертвым, за что они погибли...
- Погиб не только «последний генерал». Погибла последняя надежда на былую Россию. Старой России нет. Она умерла.
- Военная диктатура фатально превращалась в центр объединения реакционных сил. Сила же — только в демократии, которая не пошла за крымскими деятелями.
Что же такое представлял из себя с этой точки зрения Крым, где левую политику делали правыми руками?
- Никогда, — отвечают теперь «Последние Новости», — он не представлял собою русской демократии, даже в самом расширенном, даже в самом надпартийном смысле этого слова. Разве во имя демократии работало крымское правительство Врангеля? Кривошеин и Глинка, могли ли они по чистой совести провести план утверждения за крестьянами захваченной последними земли? Мог ли Струве, идеологически обосновавший антисемитизм и так обостривший и запутавший украинский вопрос без задней мысли осуществить федеративное начало в России? Мог ли Климович ввести разумный порядок и создать честную полицию, когда с молодых лет он мыслил Россию как объект для охранного отделения?
- Единый антибольшевистский фронт должен образоваться не по классовому принципу, как того хотят большевики и правые, а по принципу политическому — признанию мартовской революции; не приемлющие ее должны быть сняты с политических счетов и сметены без остатка.
Выступление в парижской печати лидера к. д. Милюкова с аналогичными заявлениями окончательно закрепило этот поворот, Представитель партии, которая вдохновляла и неуклонно поддерживала всех военных диктаторов — Колчака, Деникина, Юденича и Врангеля — поставил точки над «i» и назвал вещи своими именами.
Он отказывается видеть в последовательном поражении трех антибольшевистских армий — Колчака, Деникина и Врангеля — случайность, трижды повторявшуюся. Механические объяснения этих поражений его не удовлетворяют. Есть, значит, какой-то основной порок в самой системе гражданской войны, как она организовывалась и велась до сих пор. Порок этот — отсутствие настоящей внутренней связи между группами, руководившими борьбой, и народными массами. Основная задача момента — восстановить единство либеральных, демократических сил России. Во имя этой цели надо оказаться от иллюзии, что вооруженная борьба с большевиками может продолжаться с Лемноса, Чаталджи и Галлиполи…
В конечном итоге Милюков приходит к выводу, что к старому нет возврата ни в каких формах, что нужно отмежеваться от тех, кто старыми способами ищет путей к старому, от тех групп и течений, которые связаны с пережитыми катастрофами…
Выступая с подобным сообщением в газетах, Милюков явился выразителем мнения значительной части парижской группы членов партии Народной Свободы… окончательно выкристаллизовавшегося и зафиксированного в особой «записке», принятой после Крымской катастрофы (21 декабря). Эта «записка» заключала в себе основы так называемой «новой тактики», вокруг которой в стане белых разгорелась ожесточенная полемика.
Основы «новой тактики» сводились к тому, что период вооруженной борьбы с большевиками в тех формах, в которых она велась Деникиным, Колчаком, Врангелем и др., закончился.
Первой чертой нового плана борьбы должно быть отделение военных сил и их командования от того политического сопровождения, с которым они неизбежно являлись. Политическая власть должна быть отделена от военной и должна быть передана какому-либо органу гражданской власти, имеющему общественную санкцию.
Второй чертой «новой тактики» должно явиться разрешение в определенном смысле теперь же, т. е. до Учредительного Собрания, ряда основных вопросов внутренней политики: вопроса аграрного, национального, о форме государственности. Учредительное Собрание может принять или отвергнуть предлагаемые решения. Но надо теперь же занять определенное место, чтобы страна знала, куда хотят ее вести. Оставлять открытыми эти вопросы — значит не столько уважать права народа, сколько отрицать данные жизнью решения. Аграрный вопрос должен быть разрешен в интересах крестьянства. Требования отделившихся от Советской России народностей должны быть удовлетворены. Форма правления в России должна быть республиканская. В России должна быть проведена программа глубокой экономической и социальной реконструкции.
…
В пылу этой борьбы ставка и те круги, на которые она опирается, пропускают мимо ушей предупреждение французов о том, что с 1 января они прекращают содержание беженцев и армии. О возможности расформирования армии, о необходимости заблаговременного ее расселения никто серьезно не думает.
Правда, в смысле урегулирования материального вопроса кое-что делается... С момента оставления Крыма и расформирования правительства в Константинополе возникает вопрос о создании общественно-политической организации, которая, идя на поводу у главного командования, взяла бы в свои руки всю работу по обеспеченно армии и беженцев. Эта организация должна была управлять и русским государственным имуществом, и средствами, находящимися за границей. В ее распоряжение должны были поступать все суммы, ассигнуемые на эвакуированных русских иностранными государствами. В конечном итоге предполагалось создать под флагом общественности орган правительственного характера, ответственный только перед будущим общероссийским правительством.
Представители Врангеля в Париже — Бернацкий, Струве и работавший за кулисами Кривошеин — энергично взялись за создание такого «Русского Делового Комитета». Однако моральная изоляция главного командования уже дает весьма определенные результаты.
Представители Врангеля должны были договориться с промышленниками. Последние, как ожидалось, представят комитету большие средства, что вместе с остатком правительственных сумм даст в руки главного командования и поддерживавших его политических групп главный нерв власти — крупные денежные суммы.
Все эти планы не получили реального осуществления. Промышленники перессорились между собою, обвиняя друг друга в корыстных намерениях, в стремлении набить карманы при реализации русского имущества. К тому же выяснилось, что они желают помочь делу только путем ликвидации вывезенных ценностей. Самая идея бюрократического комитета, в особенности, когда выяснилось, что представители Врангеля желают играть в нем руководящую роль, была встречена с предубеждением. «Деловой комитет… распался в момент своего зарождения, тем более, что французское правительство отказалось иметь с этим комитетом какие бы то ни было сношения.
Ставка врангелевцев в Париже была бита.
…
Но перед русскими общественно-политическими кругами стояла гораздо более сложная и ответственная проблема. Ввиду того, что Крымское правительство оказалось ликвидированным, необходимо было создать какой-нибудь достаточно авторитетный орган для защиты и представительства общерусских интересов заграницей.
Вокруг этого вопроса разгорается ожесточенная борьба. Непосредственно после падения Крыма как в Константинополе, так и в Париже идут усиленные разговоры на тему о создании «Национального Русского Собрания», «Национального Русского Комитета»…
Ревниво оберегая свою призрачную власть, Врангель никак не может примириться с тем, что его забыли, отодвинули куда-то в сторону. Ему непонятно, как это в Париже, без его участия, создается какое-то собрание, комитет, который будет представлять собою антибольшевистскую Россию.
Этому нужно положить конец.
И вот бывший диктатор приказывает своим подчиненным «принять надлежащие меры», а сам посылает Струве телеграмму с многозначительным предостережением.
- Русская армия, — пишет он, — ни в каком отношении не может быть в зависимости от «Национального Комитета».
В беседе же с константинопольскими журналистами Врангель заявил:
- Мысль об организации такого собрания я всецело приветствую, поскольку речь идет об объединении русских общественных кругов, желающих «мне» помочь и оказать «мне» поддержку в «моей» работе. Ни о каких законодательных функциях такого образования не может быть и речи в силу сложившихся обстоятельств.
Однако тревога оказалась преждевременной, так как мысль об организации «Национального Собрания», «Национального Комитета» не встретила общего сочувствия и уступила место другим проектам. Во врангелевских кругах тем временем работа идет в другом направлении. По инициативе Гучкова в Париже устраиваются собрания бывших членов Государственной Думы и Государственного Совета. Однако попытка оживить деятельность представителей правых кругов этим способом успеха не имела уже по одному тому, что сторонники «новой тактики» выдающееся русские парламентарии отказались принять участие в фальсификации общественного мнения. Тем не менее, после долгих и сложных переговоров, в Париже из числа бывших членов Государственной Думы и Государственного Совета по выборам, в декабре месяце, создается «Парламентский Комитет». Такие же комитеты организуются в Константинополе и Берлине. Представляя собою старую цензовую Россию, парламентские комитеты официально ставят себе следующие две основных задачи: осведомлять заграничные парламенты и правительства о том, что происходит в России, и стремиться к установлению в России государственного и правового порядка на началах народного представительства. В действительности комитеты энергично поддерживают Врангеля, считая это главной своей задачей, и вместе с тем отстаивают необходимость вмешательства иностранцев в русские дела, их всемерную помощь антибольшевистским силам, т. е. Врангелю, вплоть до помощи армией.
Никакого влияния на массу русских, находившихся за границей, в частности на берегах Босфора, эти комитеты не имели, и попытка осколков старой цензовой России напомнить о своем существовании проходит незамеченной. Все внимание широких общественно-политических кругов и вообще русской эмиграции сосредоточивается на попытке представителей противоположной точки зрения созвать совещание членов Учредительного Собрания…
Ожесточенно нападает на учредиловцев «Общее Дело»…
«Общее Дело» энергично доказывает, что нужно во что бы то ни стало сохранить крымскую армию и генерала Врангеля.
Но и сам Врангель, сознавая опасность, в своих печатных выступлениях, в своих речах и беседах старается всячески дискредитировать учредиловцев и за неимением кого бы то ни было противопоставляет им... «Константинопольский Парламентский Комитет».
Отождествляя как врагов своих и «Русской Армии» Милюкова, Керенского, Минора, Чернова, Врангель заявляет, что он не может признать за теми, кто вел тайную или явную борьбу против русской армии, «кто играл в руку Ленина», права говорить от имени русского народа.
Объезжая лагери в Галлиполи и на Лемносе, Врангель выступает перед войсками в качестве митингового оратора и ругает последними словами предателей, «которые как шакалы собрались в Париже и стали говорить, что русской армии нет, а есть только толпы беженцев».
- Россия здесь, среди вас, — восклицает он. Уже идут к нам русские люди и объединяются вокруг вас и меня. Не та дрянь, что собралась в Париже, а настоящие честные люди. Я привез вам из Константинополя привет избранников земли русской, когда Россия была еще велика и могуча, — от членов Государственной Думы всех составов и выборных членов Государственная Совета. Все они шлют вам привет и собираются вокруг нас...
А в это время не только в беженских и эмигрантских массах, но и в высших военных кругах новые настроения выливаются в форму глубокой ненависти и отвращения к тому, что возглавляло собою стан белых.
Да иначе и не могло быть в Константинополе и на берегах Босфора, где на глазах стотысячной массы русских происходил процесс уже не разложения, а смрадного гниения того, что осталось от старой России. Здесь, где официальные круги не имели возможности втирать очки так, как это делалось в Крыму, где не было за исключением «Общего Дела» газет, которые залечивали и приукрашивали бы мрачную действительность, в полной мере выявилась реакционная и реставрационная сущность тех, кто хотел воссоздавать Россию. Они продолжали еще лепетать что-то невнятное о национализме, о великой России, о своем патриотизме, — и здесь же, на глазах того «народа», которым они считали вывезенных из Крыма, с невероятным цинизмом обделывали свои гнусные, шкурные делишки. В константинопольских кафе и притонах оптом и в розницу распродавали казенное имущество, вплоть до судов несчастного Черноморского флота. На глазах у всех хищники, именовавшие себя русскими патриотами, яростно поддерживавшие Врангеля и «Русскую Армию, обкрадывали эту армию и вывезенный «народ». Куда-то исчезали грандиозные суммы. Вакханалия взяточничества и казнокрадства разыгрывается вокруг ликвидации вывезенного из Крыма имущества, чем ведала особая ликвидационная комиссия. Чувствуя в душе, что последний «стан белых» разваливается, те, кто играл руководящую роль в этом стане, энергично запасались валютой, а затем, получив, благодаря деньгам и связям визы, улетучивались на запад. Цинизм в этом отношении превосходил все границы. Достаточно было потолкаться возле консульского суда, поговорить с одним, двумя адвокатами, чтобы услышать о гнуснейших проделках, о взяточничестве и мошенничестве тех лиц, которым вверены были судьбы десятков тысяч человек и которые под флагом любви к России, под покровом идейности, самоотверженного патриотизма, и здесь продолжали спекулировать жизнями, торговать кровью несчастных, обманутых и брошенных на произвол судьбы людей. Если бы из гроба встали первые вожди антибольшевистской армии, они с ужасом отшатнулись бы от тех, кто ныне завершал их дело, кто прикрывался до сих пор их именами...
Неудивительно, что в беженских кругах с каждым днем нарастало озлобление против того, что называлось «ставкой». И это явление наблюдалось не только в низах. Даже генералы, игравшие весьма видную роль в течение последних лет на юге России, и те заявляли:
- Чем скорее кончится этот процесс гниения, тем будет лучше для общего дела. Нужно «добивать» Врангеля, — вот задача момента.
Это добивание генералами друг друга на практике выливалось в форму выступлений чисто личного характера, что производило отталкивающее впечатление.
Особенно типична в этом отношении была потасовка, которая разыгралась между Врангелем и Слащевым.
Очутившись не у дел и, по его выражению, «без пиастров» в Константинополе, Слащев со своими приближенными открыто выступает против главного командования. Он требует от Врангеля денег на основании тex обязательств, которые, как пишет Слащев в своем рапорте Врангелю, «вы взяли на себя, принимая должность главнокомандующего».
- На основании изложенного доношу, — пишет Слащев, — 1) голодаю, 2) голодают офицеры и солдаты, 3) спрашивают у меня — за что...
Не получив ответа на свой рапорт, он письменно протестует против того, что «Политический Объединенный Комитет» выступает на поддержку «виновника потери нашей земли».
Врангель не остается в долгу и предает Слащева специально организованному суду, который, по словам Слащева, составлен был из неоднократно ошельмованных им, Слащевым, лиц. Суд лишает Слащева мундира и исключает со службы. Этим дело не заканчивается. Слащев ударяется в сферу всяких разоблачений, издает отдельной брошюрой свои рапорты Врангелю, хвалебные вырезки из газет и прочий материал, который, по мнению автора, должен был, по-видимому, дискредитировать Врангеля, Шатилова, Коновалова и др. и возвести на пьедестал его. Слащева. В своем последнем письме Врангелю он критикует незаконный суд и задает в конце вопрос главнокомандующему:
- Обсудим, — пишет он в ответ на то место приказа о Слащеве, где говорилось о поступке, «недостойном русского человека», — кто русский человек: тот ли, кто с горстью людей удержал Крым, дал приют бежавшим из Новороссийска и сдал управление старшему назначенному начальнику, или тот, который провозгласил Крым неприступной крепостью, имел почти равные противнику силы, и со своими приближенными, несмотря на мои предупреждения о преступности их действий, довел войска до эвакуации в Константинополь.
Выпуском своей брошюры под претенциозным заголовком «Требую суда общества и гласности» Слащев, впрочем, достиг не тex результатов, каких ожидал.
- Пусть поедают друг друга, как пауки в банке, - такую злорадную оценку получила брошюра среди русских «низов».
Факт потасовки двух виднейших генералов не прошел, однако, бесследно в военных кругах, где все чаще и чаще начинают вспоминать Деникина, а группа видных генералов даже посылает ему не то в Англию, не то в Бельгию демонстративную приветственную телеграмму, как «единственному честному человеку».
