С самого начала эвакуации Крымской армии между союзными государствами начались усиленные переговоры о судьбе войск генерала Врангеля. Так или иначе, но вопрос о размещении армии был разрешен, и теперь ребром стал вопрос о дальнейшей утилизации Вооруженных Сил Юга России.
Русские общественные и политические круги из стана белых поддерживавшие армии и Врангеля, продолжали стоять на той точке зрения, что Антанта в скором времени лицом к лицу столкнется с «красной опасностью», что борьба с большевизмом начнется теперь в мировом масштабе, и что тогда Врангель со своими войсками займет один из участков на фронте. Возможно, — что в самой России обстановка изменится, и тогда не исключена и десантная операция.
Врангель решил бороться, что называется, до конца.
- Если нам удастся сохранить армию еще два-три месяца, говорил он в беседе со мной 10 февраля, — то, несмотря на все попытки некоторых из держав запада, настаивающих на уничтожении армии, — мы выйдем тогда из безвыходного, казалось бы, положения. Я не сомневаюсь, что в самом ближайшем времени Европа станет во весь рост лицом к лицу с большевистской опасностью и сама тогда оценит значение семидесятитысячной армии, воодушевленной желанием возобновить борьбу. При тех затруднениях, которые связаны с производством мобилизации утомленных войной западно-европейских народов, Европа вынуждена будет прибегнуть к моей армии.
[Читать далее]В силу этих соображений представители командования употребляют все меры, чтобы воспрепятствовать превращению военнослужащих в гражданских беженцев. Эта точка зрения встречает резкое противодействие французов, которые, помимо всяких других соображений, желают возможно скорее прекратить свои расходы на содержание лагерей, применяя радикальные меры к расселению эвакуированных. Еще 14 января командир оккупационного корпуса в Константинополе генерал Шарпи отдает французским комендантам лагерей секретный приказ, в котором указывает, что «одной из главнейших задач в настоящее время является возможно скорейшая эвакуация на постоянное место жительства русских беженцев, как гражданских, так и военных, которые пожелали бы вернуться на родину или на какое либо постоянное место жительства».
Рекомендуя ряд мероприятий к расселению эвакуируемых (отправление на родину украинцев, латышей, эстонцев и др., отправление желающих в Советскую Россию, содействие к расселению в Балканские страны), Шарпи пишет:
Существует опасение, что при применении вышеупомянутых мep придется встретиться с тем положением, что Русское Командование могло бы до сих пор все же желать не производить демобилизации армии, каковая мысль могла бы побудить Русское Командование задерживать в рядах армии путем убеждений, интриг, и даже путем насилия лиц чисто русского происхождения или других национальностей, желающих покинуть армию в целях направления на постоянное место жительства. С этой точки зрения надлежит считаться лишь в той мере, чтобы резко ей не противиться. Действительно, необходимо, чтобы Русское Командование сохранило известный авторитет для того, чтобы помочь нам поддерживать порядок и дисциплину, но при условии, конечно, чтобы этот авторитет не препятствовал нам при расселении беженцев.
В начале февраля французские военные власти без всяких предварительных переговоров с генералом Врангелем объявили в лагерях, что желающие могут записываться в особый список, а они затем будут отправлены на родину, в Советскую Россию. Главное командование и атаманы приняли самые энергичные меры к тому, чтобы парализовать это распоряжение, тем более, что в Россию выразило желание ехать весьма большое количество лиц.Достаточно сказать, что, как мне рассказывал Богаевский, на одном Лемносе записалось свыше четырех тысяч кубанцев и около трех тысяч донцов.
Генералы Говоров и Фостиков энергично отговаривали своих донцов и кубанцев от возвращения в Россию, доказывая, что там они очутятся в ужаснейшем положении.
В десятых числах февраля на Лемнос из Константинополя прибыли атаманы Дона, Кубани и Терека и представитель Врангеля генерал Артифексов.
- Все мы, — рассказывал мне донской атаман, — самым решительным образом восстали против этой записи. В своих речах мы указали, что на родине их ждет ужасная жизнь, что большевики немедленно мобилизуют казаков, поставят их в строй и направят на польский или на кавказский фронты…
Как бы то ни было, а в конечном итоге на турецкий пароход «Решид-Паша» из разных лагерей было собрано французами до трех с половиной тысяч беженцев и строевых казаков, которые решили возвратиться домой. Без всяких предварительных переговоров с большевиками, без всяких гарантий неприкосновенности реэвакуируемые были отправлены в Новороссийск и там переданы в руки большевикам. Вместе с ними было отправлено и немало врангелевских контрразведчиков…Долго не возвращался «Решид-Паша». В лагерях энергично боролись с реэвакуационным настроением, подвергая всяким репрессиям «неблагонадежных». Их выселяли из палаток, ставили в худшие условия питания, подвергали своего рода остракизму и даже создавали из них своеобразные дисциплинарные батальоны.
Особенно тяжело приходилось «неблагонадежным» на Галлиполи.
Вот что пишет по поводу образования такого батальона в своем официальном докладе один из уполномоченных главного комитета Всероссийского Земского Союза в Константинополе:
- ...Из всех частей на Галлиполи были составлены команды и погружены на пароход «Артемида». Нагрузилось свыше 1200 человек. Среди них в большинстве были или категорийные (т. е. больные или раненые) или те, кто подходил под понятие «нежелательный элемент». Были также женщины и дети. Главным мотивом у них было желание отделаться тем или иным путем от военной жизни и сделаться гражданскими лицами. Путешествие оказалось неудачным. В Константинополе французское командование не разрешило разгрузиться, и пароход был возвращен в Галлиполи, где опять-таки французское командование приказало разгрузиться и сформировать новый лагерь в пределах военных лагерей. Генерал Витковский, временно командовавший вместо Кутепова галлиполийскими частями, издал приказ, по которому генералу Кочкину (бывшему командиру дисциплинарного батальона) вменялось в обязанность, «назначив себе в помощь двадцать энергичных кавалерийских офицеров», разбить на территории военных лагерей новый лагерь и всех беженцев свести в сводно-беженский батальон, установив в этом батальоне строжайшую военную дисциплину...
Беженские батальоны отличались от воинских частей только тем, что беженцев лишали всякой выдачи обмундирования, денег и т. д. В батальонах больных и искалеченных людей заставляли заниматься изучением военной мудрости, подвергали их всевозможным гонениям, насмешкам и придиркам. Понятно, что, зная о таком положении в беженских батальонах, большинство предпочитало оставаться в воинских частях, не возбуждая вопроса о своем переходе на положение беженцев и выжидая времени и случая...В сущности армии, как таковой, уже не было. От армии остались одни развалины. Массы людей, механически соединенных друг с другом и поставленных в невозможность распыления, сохраняли еще внешнюю военную организацию, отдавали честь, парадировали. Но эти люди уже прониклись мыслью, что им нечего больше делать, что надо уходить и устраиваться, жить самостоятельно.
Терпение людей истощалось. И это понятно, ибо в лагерях царил каторжный режим, военно-полевые суды, установленные приказами Врангеля, расстрелы, произвол и бесправие.
Ужасы рассказывали те, кто на собственном опыте испытал прелести этого режима, побывал в военных тюрьмах, устроенных в трюмах кораблей, кто пытался бежать на волю и был задержан.
Кормили плохо. Интенданты и штабы воровали буквально на глазах. На каждом шагу приходилось наталкиваться на факты вопиющих издевательств не только над солдатами, но и над офицерами. Чувствовали себя хорошо в лагерях лишь профессиональные кондотьеры, которые отсиживались в ожидании очередной авантюры. Остальные неудержимо тянулись на волю, но... на воле ожидала голодная смерть. К тому же, чтобы выбраться из лагерей, пройти через кордоны иностранной жандармерии, врангелевской охраны, куда вербовались юнкера, поставленные в xopoшиe условия жизни, нужно было все поставить на карту.
И все же, не только с Чаталджи и Галлиполи, но даже с острова Лемноса, преодолевая невероятные трудности, уходили казаки, уходили солдаты, уходили офицеры...
А ставка, выразительница ее мнении газета Бурцева «Общее Дело» и организации вроде «Константинопольского Парламентского Комитета» не уставая твердили о необходимости сохранения «Русской Армии» — «одушевленной великой идеей и с беззаветным восторгом по одному мановению своего обожаемого вождя генерала Врангеля готовой возобновить борьбу с большевиками».
Правда, были и среди константинопольских деятелей люди, которые, по-видимому, искренно заблуждались и всецело подпадали под влияние специфической информации о состоянии изолированных в лагерях воинских частей, составленной во «врангелевских» тонах… Но в массе политическим и общественным деятелям из «Парламентского Комитета» и «Объединенного Политического Комитета», равно как, по-видимому, и членам редакции парижского «Общего Дела», были совершенно безразличны те политические и моральные настроения, мысли и чувства, которые переживали люди, входившие в состав армии Врангеля после крымской эвакуации.
Они, правда, этого особенно не скрывали. Когда мне приходилось беседовать на эту тему с представителями «Политического Объединенного Комитета» то члены «Пока» цинично заявляли:
- Вы говорите о настроении... Это совершенно не играет никакой роли. Сегодня одно настроение, завтра другое. Смотришь... солнышко пригреет, кормить станут лучше... обмундируют, ну и настроение изменится. Вспомните, что было после Новороссийска. А потом ничего... обтерпелось и... все как рукой сняло...
И конечно, тысячу раз права была редакция пражской газеты «Воля России», а затем и солидаризировавшаяся с ней, хотя и более сдержанная газета парижских к.-д. «учредиловцев» «Последние Новости» когда отказывалась поддерживать тех «неразборчивых сторонников диктатуры и какой угодно интервенции, для которых остатки врангелевской армии были просто пушечным мясом, которое можно еще бросить в огонь гражданской войны, предпринять с ними очередную авантюру».
Неудивительно, что на берегах Босфора находила живейший отклик кампания, которую особенно энергично вели «Воля России» и «Последние Новости», добиваясь раскрепощения армии барона Врангеля и превращения всех бывших военнослужащих в гражданских лиц.
- Может ли быть дальше терпимо это вопиющее нарушение элементарнейших прав русских граждан? — спрашивала, например, «Воля России». По какому праву и во имя чего может генерал Врангель распоряжаться судьбами и жизнью тех, кто вынужден был оставить Россию) и оказался за ее пределами в положении простых беженцев?
Все это, однако, не оказывало никакого действия на ставку и тех, кто ее поддерживал.
Врангель не допускает даже и мысли о расформировании армии. Муссируя всячески среди своих подчиненных и в лагерях ту мысль, что союзники, и Франция, в частности, стоят на аналогичной точке зрения, ставка доходит до того, что в Константинополе в местной газете «Presse du Soir» печатает следующее уведомление «От Штаба Главнокомандующего Русской Армией»:
- 11 января получено сообщение из Парижа о том, что Палата Депутатов вотировала закон об ассигновали французским правительством 100 миллионов франков на содержание русских беженцев из Крыма, в том числе и Русской Армии, что вместе с взятым французскими властями с прибывших из Крыма пароходов грузом, а также с представленным в распоряжение французского правительства «еn gage» тоннажем обеспечивает содержание армии и беженцев более чем на полгода.
На русских беженцев было действительно ассигновано сто миллионов франков. Об армии же, как таковой, не было и речи.
В действительности вопрос об армии разрешался в совершенно определенном смысле.
Не только Англия, давно вступившая на путь соглашения с большевиками, но и другие державы — все они сделали из крымской катастрофы совершенно определенный вывод, а именно, — что ставка на белых бита, что, как реальная и моральная сила, белые сброшены со счетов России. Эту точку зрения поддерживали и социалистические течения на Западе, влиятельные рабочие партии.
Как бы то ни было, а Англия и Италия самым решительным образом высказались за разоружение остатков армии и превращение ее воинских чинов в беженцев. Эта точка зрения не встретила серьезных возражений и со стороны Франции, представители которой пришли к совершенно определенному заключению, что все планы и проекты по поводу утилизации армии ни теперь, ни в ближайшем будущем нельзя осуществить.
Для нас нет армии Врангеля, — говорили уже после крымской катастрофы ответственные представители французского правительства. Мы потеряли веру в антибольшевистские армии. Если армия не могла или не хотела защищать «прекрасно укрепленные позиции» на Перекопе, то как же вы хотите, чтобы мы поверили в возобновление нового успешного фронта при помощи той же армии.
Вопрос о судьбе воинских частей весьма осложнялся и тем, что общее положение на Балканах, в Турции и на берегах Босфора все время было необычайно острым и напряженным. Турция была оккупирована иностранными войсками. Хозяевами в Константинополе были французы, англичане, итальянцы, греки. Это привело к тому, что в Турции с момента прекращения войны разрасталось могучее националистическое движение, возглавляемое Кемаль-Пашой. Базой турецким националистам являлось Анатолийское побережье. В Ангоре заседал турецкий парламент. Султан и турецкое правительство в Константинополе фактически находились в плену у союзников. Все симпатии турок, все их помыслы, стремились к Ангоре, к кемалистам. В сущности, сам султан и турецкое правительство в Константинополе сочувствовали движению Кемаль-паши. Усилия союзников при помощи греческих войск подавить движение кемалистов не имели никаких результатов, кроме разраставшейся ненависти турок к грекам и союзникам. Константинополь в момент крымской катастрофы являлся пороховой бочкой, где от малейшей искры мог произойти грандиозный взрыв.
Появление многотысячной армии на берегах Босфора и такой же массы беженцев невероятно осложнило общее положение. Присутствие иностранных вооруженных сил вызывало у союзников самые серьезные опасения, тем более что при высадке с кораблей разоружение было произведено лишь частично: значительное количество подлежащего сдаче оружия было всякими правдами и неправдами скрыто и осталось в распоряжении казаков и, в особенности, добровольцев. Такого рода опасения подкреплялись взаимной симпатией русских и турок и тем фактом, что, под влиянием невыносимо тяжелых условий жизни в лагерях, среди поставленных в безвыходное положение офицеров, солдат, казаков, наблюдалась определенная тяга к кемалистам. Вербовщики Кемаль-паши находили среди русских благодарный материал.
Эти соображения также заставляли французское правительство непосредственно после крымской катастрофы усваивать ту точку зрения, что армия не существует, а есть только беженцы.
На неоднократные запросы социалистических депутатов членами правительства даются ответы именно в этом смысле. В частности на письменный запрос коммунистического депутата Каниена, сделанный в начале января по поводу того, прекращена ли окончательно авантюра Врангеля и будут ли его войска использованы Францией против русской революции, французский министр иностранных дел ответил:
- Фактическое правительство, образованное генералом Врангелем на части русской территории, перестало существовать по оставлении им занимаемой территории. Остатки армии, эвакуированные из Крыма, были разоружены. Они не считаются болee военными частями и составляют лишь собрание людей, которым из человеколюбия оказали приют и помощь...
Однако на практике такое решение встречало непреодолимые затруднения. Бросить на произвол судьбы стотысячную массу русских нельзя было. Содержать на свой счет, по мнению французов, было крайне убыточно, несмотря на передачу им уже не в качестве залога, а в полное распоряжение русского Черноморского флота и всех огромных запасов Крымской армии. К тому же на это не было соответствующих кредитов. Приходилось искать выхода в расселении русских в других странах. Но только незначительная часть беженцев была принята балканскими государствами и, главным образом, Сербией. Дальнейшее расселение приостановилось. Свободного выезда из Константинополя не было, так как все державы закрыли для русских свои границы. Разрешение вопроса о расселении затягивалось на неопределенное время. Политика же представителей Франции в Константинополе могла поддержать в рядовой плохо осведомленной массе военных и гражданских беженцев убеждение, что Франция и после крымской катастрофы не изменила своего отношения к главному командованию.
В ставке, однако, знали об истинном положении вещей. Еще в декабре месяце Франция предупреждает главное командование, что материальная помощь, которую французское правительство оказывало «руководствуясь гуманитарными соображениями, ввиду повелительных бюджетных соображений может продолжаться лишь короткое время». Первое января было сроком, назначенным первоначально для прекращения помощи. Этот срок был перенесен на первое февраля, чтобы, как официально мотивировали французы, «дать возможность солдатам, истощенным утомительным отступлением, восстановить свои силы, а командному составу принять в согласии с французским правительством предварительные меры к их распылению».
На должность верховного комиссара Франции на Ближнем Востоке в это время назначается генерал Пелле. Французское правительство возлагает на него совершенно определенное поручение — ликвидировать армии Врангеля.
Немедленно по прибытии в Константинополь Пелле уведомил дипломатического представителя Врангеля Нератова о том, что кредит в сто миллионов франков, разрешенный французским парламентом, не только истощен, но даже перерасходован и поэтому в отношении расселения нельзя терять ни минуты.
— Я настаивал на этом, — указывал впоследствии Пелле, — много раз устно и письменно перед генералом Врангелем.
Все переговоры Пелле с главным командованием ставка хранила в строжайшей тайне, желая выиграть как можно больше времени и возлагая надежды на перемену общей обстановки. Неудивительно, что работа специального Эмиграционного Совета, сорганизованного при ставке для планомерного расселения десятков тысяч русских беженцев, не дает никакого результата.
Бывший член донского правительства Шапкин, знакомившийся с деятельностью Эмиграционного Совета по поручении Общеказачьего сельскохозяйственного Союза, охарактеризовав мне бесплодную работу этого учреждения, прибавил:
- Трудно передать ту безотрадную картину, которую представляет собою работа Эмиграционного Совета — учреждения по своему значению важнейшего для русских людей за границей. Деятельность этой организации является образцом деятельности всех вообще бывших и сущих учреждений главного командования, где крайняя бездарность и тупоумие переплетаются с преступностью и беспредельным самомнением, где при победах фронта создавался полный развал тыла и предопределялся трагический исход всей борьбы. Становится понятным, что никто ничего не знает об Эмиграционном Совете, никто им не интересуется, ибо нечего там знать и никому он не нужен кроме тех, кто сидит в нем...
Вопрос о расселении всячески замедляется.
Когда Бразилия выразила желание принять значительное количество русских земледельцев, в ход пускается весь агитационный аппарат ставки, чтобы воспрепятствовать переселению в Бразилию, которая рисуется, как страна, где русские попадут в положение белых рабов. Правы ли, не правы ли были агитаторы, — другой вопрос, но результат агитации был определенный: в Бразилию согласились ехать немногие. Да и те оставались в Константинополе в бесконечном ожидании отправки, для ускорения которой принимались лишь типично бюрократические меры.
Не имея от Врангеля точных сведений о планах и позиции, занятой в отношении армии французским правительством, атаманы Дона, Кубани и Терека отправляются 25 февраля к верховному комиссару Пелле, чтобы в личном разговоре выяснить интересующие их вопросы, в частности вопрос о судьбе армии, две трети которой составляли казаки.
- Как смотрит французское правительство и, в частности, сам комиссар на способы ликвидации большевиков? — задали вопрос казаки.
- Французское правительство и я лично считаем, что большевизм при полной изоляции его неминуемо изживет самого себя. Но это потребует продолжительного времени.
- Будет ли французское правительство поддерживать морально и материально, в частности, живой силой антибольшевистские силы, не желающие мириться с большевиками и активно борющиеся против них.
- В моральной и материальной помощи антибольшевистским силам, — отвечал Пелле, - французское правительство не отказывает, но оно не может дать для этого свои вооруженные силы. Утомленный великой войной французский народ не желает проливать свою кровь и воевать с большевиками. Я не верю по этой же причине в возможность серьезной общей интервенции европейских держав, которая к тому же может пробудить патриотизм русских, сплотив их против иностранного вмешательства.
- В какой мере и в каком направлении казаки могут рассчитывать на помощь Франции и союзников? Могут ли казаки получить в данный момент денежную поддержку, поддержку материальную всеми средствами в случае неизбежности борьбы с большевиками за освобождение казачьих областей, а также рассчитывать на поддержку авторитетом великих держав стремления к независимости казаков от Советской России?
Все эти вопросы, видимо, поставили Пелле в весьма затруднительное положение.
- Что касается денежной помощи казакам, — заявил комиссар, — то по этому поводу я не имею инструкций от своего правительства. Думаю в то же время, что, если казаки сами начнут вооруженную борьбу с большевиками, Франция окажет им материальную поддержку. Россия, однако, должна освободиться своими, русскими силами, а не иноземными войсками.
Вслед за этим Пелле сообщил атаманам о тех мероприятиях и сношениях с иностранными державами, которые сделаны французским правительством для расселения и устройства русских беженцев.
- Чем вызвано распоряжение перевозить казаков в Советскую Россию? — спросили представители казаков.
- Исключительно желанием оказать помощь тем русским гражданам, (безразлично — казаки они, или нет), которые пожелали бы на свой страх и риск, без всяких гарантий, отправиться в Советскую Россию). Никаких других целей этим не преследовалось. Вообще, по моему мнению, весьма большое количество русских, находящихся за границей, не боясь репрессий, могло бы возвратиться в Россию.- Какая из политических группировок русских эмигрантов в Западной Европе, не приемлющих большевизма, встречает большее доверие со стороны французского парламента? Группа ли генерала Врангеля с организациями правительственного типа, создавшаяся из прежних российских органов за границей? Группа ли членов Учредительного Собрания? Группа ли деловых организаций общественных сил помощи русским беженцам…? Группа ли Бориса Савинкова и «Политического Комитета» на Западе России?
- Франция, — заявил Пелле, — готова оказать моральную и материальную поддержку всем антибольшевистским организациям, к каким бы партиям они ни принадлежали. Я прибыл сюда с определенным заявлением своего правительства, которое уже сообщено Российскому дипломатическому представителю Нератову, что оно не признает никакого русского правительства за границей. Не признавая также и советского правительства, оно не может считать правомочным преемником бывшего русского правительства какую-либо организацию, которая присвоила бы себе это звание вне русской территории. Этим, однако, не исключаются чисто деловые сношения с правительственной организацией при генерале Врангеле. Что касается группы Савинкова, то я не знаком с ее организацией и деятельностью. Общественные же организации, насколько мне известно, не играют никакой политической роли.
Общий вывод, который сделали атаманы из продолжительного обмена мнениями с представителем Франции, сводился к тому, что Пелле прибыл в Константинополь с определенным указанием своего правительства — способствовать скорейшей ликвидации вопроса об армии и беженцах. Армия не признается, как военная сила, и ее военная организация сохраняется только как средство для поддержания порядка и дисциплины среди нескольких десятков тысяч людей, временно оставшихся без работы.Таким образом, хотя французское правительство официально известило Врангеля еще 30 ноября о том, что с момента оставления Крыма оно считает южно-русское правительство несуществующим, однако лишь с приездом Пелле вопрос о ликвидации был поставлен чисто практически.
Но даже и эти выступления Пелле были встречены в официальных и официозных кругах главного командования с большим недоверием.
- Пелле только подголосок, — говорили в этих кругах. Мы имеем здесь дело только с интригами Ллойд-Джорджа, который хочет угодить большевикам и который нажимает на Францию…
