До французского ультиматума главное командование существовало как бы вне времени и пространства, совершенно игнорируя тот факт, что крымская катастрофа завершила собою целый исторический этап, что в умах и сердцах противников большевизма произошел огромный сдвиг, что роль главного командования уже сыграна бесповоротно.
Вместо того чтобы отбросить воинственные замыслы, стать ближе к действительности, приложить все заботы к тому, чтобы расселить военных и гражданских беженцев и поставить их на собственный производительный труд, главное командование, применяя все усилия к сохранению армии, тешило себя призрачными, ни на чем не основанными надеждами на возобновление вооруженной борьбы против советской власти в России под командованием генерала Врангеля, сознательно и преднамеренно вводило в заблуждение на этот счет казаков и солдат, увлекая их несбыточными обещаниями скорой высадки десанта и возврата домой.
Неудивительно, что международные гуманитарные организации вроде Американского Красного Креста, весьма охотно приходившие на помощь беженцам, не могли делать того же в отношении армии, которая, как писалось и говорилось от ее имени, готова была изо дня в день выступить в поход и открыть военные действия.
Ультимативное по своему содержанию выступление представителя Франции во врангелевских кругах произвело впечатление грома среди ясного неба.
[Читать далее]Ему просто не поверили в первый момент: так оно мало вязалось с теми надеждами, которые возлагались на события в России, на возможность нового военного выступления Врангеля, на формирование «Русского Совета».
Когда я встретил на улице Константинополя одного из виднейших чинов штаба Врангеля, то, в ответ на мой вопрос о французском ультиматуме, он только весело улыбнулся:
- Чепуха все это... Ни в Совдепию, ни в Бразилию нас не отправят...
В действительности же положение создавалось прямо катастрофическое, так как французский ультиматум явился результатом твердого и бесповоротного решения Франции разрубить Гордиев узел, завязавшийся на берегах Босфора. Помимо всяких других соображении, немалую роль здесь играло и давление Англии, которая в эти дни подписывала торговый договор с представителем Советской России Красиным, энергично настаивавшим на ликвидации остатков Вооруженных Сил Юга России.
Теперь французы в Константинополе занимают определенно враждебную позицию в отношении главного командования. Попытки врангелевских кругов сорганизовать «Русский Совет» и какое-то новое общерусское правительство рассматриваются ими, как бесполезная и вредная политическая игра, которой нужно положить конец. Уже французская цензура не пропускает в печать даже информационных сведений о «Русском Совете» и впервые разрешает печатание критических статей по поводу главного командования.
- Можете «ударить» по Врангелю, — милостиво разрешают редакторам константинопольских газет французские цензора.
В Константинополе начинают, наконец, понимать всю серьезность создавшегося положения.
Врангель пишет Пелле пространное письмо…
Конечно, предложение Врангеля о десанте в Советскую Россию было категорически отклонено. Пелле заявил, что «для Франции представляется совершенно невозможным отправить в Россию русскую вооруженную армию, так как это категорически противоречило бы принятой Францией политике воздерживаться в дальнейшем от всякого вмешательства в дела России».
Тревожные дни настали на берегах Босфора.
Уже забыли о восстаниях в Советской России, забыли о только что ликвидированном (18 марта) восстании кронштадтцев. В политических и общественных организациях шли бесконечные заседания, где обсуждалось создавшееся положение. Ультимативное требование представителей французского правительства немедленно ехать или в Советскую Россию, или в Бразилию, вызвали у всех, включая и сторонников распыления армии, чувство глубокого возмущения. Острое возбуждение, которое ежеминутно могло вылиться в целый ряд кровавых эксцессов, царило и в лагерях, в особенности на Галлиполи, где главную массу корпуса Кутепова составляли офицеры и юнкера.
Французы, между тем, изыскивали корректные способы к тому, чтобы окончательно обезвредить представителей главного командования.
22 марта к Врангелю прибыл на яхту «Лукулл» французский адмирал де Бон.
Выразив свое сожаление, он предложил Врангелю выход из создавшегося положения.
- В чем же заключается этот выход? — заинтересовался Врангель.
В ответ на это де Бен посоветовал Врангелю сложить звание главнокомандующего, что облегчит французам задачу распыления армии.
- Я не сложу с себя звание главнокомандующего, — ответил Врангель, — ибо этим не разрешается вопрос об участи войск и беженцев, и все дело отдается в руки тех, кто заинтересован лишь в том, чтобы свалить обузу с своих плеч. Я буду оставаться на своем посту до той поры, пока не удалят меня силой, и буду употреблять все свое влияние для того, чтобы задержать русских от гибельного шага — переселения в Бразилию или возращения в Совдепию.
Этим разговор закончился. Как результат этого, в Константинополе начали циркулировать упорные слухи о предстоящей «мученической кончине» главного командования, т. е. об аресте Врангеля французами.
- Это наилучший выход для Врангеля, — говорили в беженских массах. Французы сделают большую глупость, если станут на этот путь...
Французы, однако, отказались от мер репрессивного воздействия на главное командование и решили ожидать новых инструкций из Парижа.
Представители константинопольской общественности всецело одобрили позицию, занятую Врангелем во время его беседы с де Боном.
В тот же день «Объединенный Комитет Российского Общества Красного Креста, Всероссийского Земского и Городского Союзов» обратился через своего председателя Юренева к представителю Франции с письмом, в котором во имя гуманности и человеколюбия просил об отмене ультиматума, в крайнем случае об отсрочке его.
- Я должен незамедлительно уведомить вас, — писал в ответ Пелле, — что не может быть и речи об отмене, или даже об откладывании мep, назначенных правительством республики для скорого расселения русских войск, расположенных в окрестностях Константинополя.
Ссылаясь на то, что русское командование уже было подготовлено к этому, и что решение французского правительства не застает его врасплох, Пелле сообщает, что французское правительство обращалось в это время ко всем правительствам Европы и Америки, уведомляло их о шаткости положения русских беженцев и просило оказать помощь или открыть свои границы. Пелле умалчивает о том, что великие державы воздержались от помощи эвакуированным. Он пишет только о Бразилии.
Указывая, что пренебрегать предложением Бразильского правительства принять значительное количество беженцев не следует, и что опасения, будто русские попадут в положение «белых рабов», неосновательны, — со слов адмирала де Бон Пелле сообщает по поводу возвращения в Советскую Россию, что «три тысячи солдат и казаков, выгруженных в Новороссийске по их просьбе, не были тронуты своими соотечественниками».
- Русские, — заканчивает представитель Франции, — не могут более вести в лагерях жизнь солдат. Они должны рассеяться и работать на удовлетворение своих нужд. Пожелают ли они эмигрировать или вернуться на родину, — французские власти позаботятся о представлении им транспортных средств. Мы должны объединить наши силы, чтобы указать им их долг...
Положение для главного командования и поддерживавших его организаций создавалось безвыходное.
В Париже в эти дни идет такая же сумятица. Русская колония с глубочайшим негодованием узнала о французском ультиматуме. Началась яростная компания в защиту Врангеля и армии.
«Общее Дело» и «Последние Новости», как выразители двух противоположных точек зрения, посвящают этому вопросу целые газетные страницы.
- И ты, Брут, — с негодованием восклицает Бурцев по адресу французского правительства, посылая в то же время привет «Русской Армии» и еще раз пытаясь доказать, что «для борьбы с большевиками, опасными также для России, как и для Франции, для будущих отношений Франции с Россией французы должны стремиться к тому, чтобы русская армия близ Константинополя была сохранена, как армия, как боевая единица, с ее вождями, с ее дисциплиной, с ее вооружением, с ее боевой готовностью».
Еще раз «Общее Дело» напоминает о заслугах Врангеля, о спасении Польши от большевиков. Еще раз ссылается на интриги Англии и Ллойд-Джорджа, действующего по указанию представителя «Совнаркома» Красина.
«Последние Новости» с Милюковым во главе, являясь выразителем противоположного течения зарубежной русской общественности, ушедшей из стана белых, энергично поддерживают свою точку зрения, доказывая необходимость ликвидации армии, которая вытекает из факта крымской катастрофы и эвакуации на берега Босфора. Однако форма ликвидации армии неприемлема и для виднейших представителей парижских к. д., которые указывают в своей резолюции, что «французское правительство предлагает слишком стотысячному русскому населению решиться в течение десяти дней на одно из двух: либо возвратиться в большевистскую Россию, либо переселиться в Бразилию. Ни один русский человек не может без содрогания думать об этих перспективах»...
Выход сторонники этой точки зрения усматривали в том, чтобы, при содействии русской общественности и путем устройства международной организации, найти приложение производительному труду и расселить эвакуированных на новых местах.
Медвежью услугу, поэтому, по мнению «Последних Новостей», оказывают армии те, кто советует Врангелю «держаться стойко» и не принимать предложений французского правительства. Они продолжают политику, которая сделала положение безвыходным, и тем самым признают, что не забота о людях, а спасение во что бы то ни стало обанкротившейся идеи руководит теми, кто так много кричал о спасении армии…
В газете «Le Temps» появляется официальное разъяснение, в котором указывается, что повелительная финансовая необходимость заставляет Францию прекратить свою гуманитарную помощь. Вследствие этого беженцы получили предупреждение, что они свободны в своих передвижениях для отыскания при помощи благотворительных учреждений, в частности русского Союза Земств и Городов, средств существования. Но французское правительство облегчит как возвращение в Россию тем, кто хочет вернуться на родину, так и отъезд в Бразилию тем, кто будет склонен принять предложения штата Сан-Паоло…
В результате в конце марта французское правительство телеграфно известило генерала Пелле, что довольствование крымских беженцев продлено еще на один месяц, до 1 мая.
- Вместе с тем, — как писал председатель совета министров Бриан председателю Земско-Городского Комитета князю Львову, — нужно иметь в виду, что содержание на иностранной территории армии является недопустимым с международной точки зрения. Поэтому необходим ее роспуск. Он рассеет предубеждения некоторых иностранных держав, которые, конечно, не откажут в своей помощи, если она будет испрашиваться просто для частных лиц, находящихся в нужде.
- Французское правительство, солидарное в этом отношении с правительством Соединенных Штатов, продолжает думать, что лучшим выходом из положения было бы обратное возвращение в Россию. Вместе с вами французское правительство полагает, что вопрос об отправке на родину может возникнуть лишь в отношении тех, которые свободно выскажут соответствующее желание, согласятся вернуться на родину на собственный риск и страх...
Французы энергично теперь настаивают на том, чтобы расселение было произведено как можно скорее. Медлить было нельзя. В Париже и в Константинополе усиленно разрабатывается план расселения, и ведутся переговоры с балканскими странами… Одновременно с этим Врангель обращается к Лиге Наций, а равно и к иностранным правительствам и народам с призывом облегчить положение солдат русской армии. В противоположность всем парижским организациям, ставшим на чисто гуманитарную точку зрения, Врангель даже теперь все еще продолжает убеждать «правительства и народы», что необходимо сохранить дисциплинированные элементы, эвакуированные из Крыма, для продолжения борьбы с большевизмом и для охраны порядка в России, «когда большевизм рухнет и его неминуемо сменит эра хаоса и полной анархии».
А в это время французы уже приступили к распылению остатков Вооруженных Сил Юга России и, в первую очередь, казаков.
24 марта представители французского командования отдают распоряжение о перевозке донцов, остававшихся в Чаталджинских лагерях, на остров Лемнос. На турецкий пароход «Решид-Паша» было погружено до трех тысяч казаков. Характерно, что некоторые из французских солдат, присутствовавших при погрузке, высказывали свое удивление казакам, указывая на то, что раньше, когда грузиться было можно, они устраивали бунты и не хотели ехать на Лемнос, а теперь, когда ехать нельзя, казаки не проявляют никакого протеста.
- Почему же нельзя туда ехать?
- Да потому что вас отправят в Россию, к большевикам.
Это говорили втихомолку, и казаки на эти предупреждения не обращали никакого внимания.
Действительно, на пароходе, во время мути на Лемнос, французы начали агитировать за возвращение в Советскую Россию...
Когда пароход прибыл к Лемносу, казакам объявили что «Решид Паша» пойдет прямо отсюда в Советскую Россию. Кто не хочет туда ехать, тот должен сойти с парохода.
- Но, — предупреждали французы, — вы должны иметь в виду, что, по распоряжению французского правительства, содержание русских на наш счет прекращается. Если не найдете себе работы на острове, то вам грозит смерть. Лучше всего возвращаться в Россию.
Казаки заволновались. Стали шумно обсуждать положение. Всем хотелось на родину, никому не хотелось тянуть жалкого существования на чужбине. Но... что ждет там, на родине...
А с парохода уже шла разгрузка не желавших возвращаться домой. Сгрузилось не менее половины всех, приехавших на Лемнос. Остальные решили возвращаться домой. Некоторые из оставшихся, однако, заколебались и просили спустить их на берег. Но было уже поздно. Французы отказались исполнить их просьбу.
На борту парохода разыгралось несколько тяжелых сцен. Отдельные казаки бросались в море и вплавь достигали берега. Тогда «Решид-Паша» был отведен от берега на рейд.
А в это время, 25 марта, начальник гарнизона на острове Лемносе, генерал Бруссо, бывший в Крыму начальником французской военной миссии при Врангеле, официально за № 1545 сообщил командирам кубанского и донского корпусов, что генерал Шарпи, командующий Оккупационным Корпусом в Константинополе, поставил его в известность о прекращении в ближайшем будущем французским правительством всяких кредитов на содержание русских беженцев. Шарпи сообщил затем Бруссо, что французское правительство не намерено также поддерживать и даже допустить новые действия армии Врангеля против Советской власти.
- Генералу Врангелю, писал Бруссо, — сообщено, что при этих условиях беженцы должны выбирать один из трех следующих выходов: или возвратиться в Советскую Россию, или отправиться в Бразилию, или самим обеспечить свое существование.
Указав, что теперь не должно быть разницы между гражданскими и военными беженцами, сославшись на то, что прибывшие в Новороссийска с первым пароходом были приняты хорошо и что «условия существования в Бразилии, по-видимому, хороши», Бруссо предлагает выяснить число людей, желающих ехать в Советскую Россию и в Бразилию. Вместе с этим он предупреждает о необходимости предоставить всем свободу мнений...
Французские офицеры приступили к опросу выстроившихся в боевом порядке казаков. Хотя казаки и были безоружны, но, наученные горьким опытом Чаталджи, французы приняли ряд мер на случай осложнений. Наготове стояли французские караулы. Миноносец и вооруженные катера по очереди крейсировали возле тех участков, где происходила сортировка казаков.
Во избежание всякого противодействия и, в особенности, агитации командного состава, офицерам приказано было выйти из рядов и стать спиной к казакам.
А французы начали обходить ряды войск и производить опрос казаков: желают ли они возвратиться в Россию или оставаться на острове при наличии прекращения прокормления. Как накануне, так и теперь, они говорили о том, что офицеры обманывают казаков несбыточными надеждами. Им, офицерам, быть может, н действительно нельзя ехать. В случае прекращения питания офицеры, конечно, устроятся. Их накормят. Казаки же будут брошены на произвол судьбы, так как ни одна держава их кормить не станет. Нужно возвращаться в Россию, тем более что большевики хорошо принимают реэвакуируемых.
Сначала казаки сильно колебались и отказывались выходить из рядов. Вышло всего несколько десятков человек. Но, когда оставшиеся казаки увидели в числе съезжавших своих станичников, у них возникли опасения: как бы большевики, узнав от прибывших о тех, кто не пожелал возвратиться, не стали бы преследовать членов их семейств и не запретили бы оставшимся надолго возвращения на родину.
Казаки теперь уже массами выходили из рядов. Желавших уехать нашлось свыше семи тысяч. Унизительная для командного состава процедура опроса закончилась. Быстро шла погрузка на пароходы «Решид-Паша» и «Дон», которые и направились через Константинополь в Одессу.
Полученные из Лемноса сообщения о массовой отправке казаков в Советскую Россию, об агитации, о моральном давлении буквально ошеломили всех, находившихся в Константинополе.
Однако, обсудив положение, константинопольские организации воздержались от всяких протестов, так как к французам нельзя было придраться, ибо не было никаких внешних фактов, свидетельствовавших о физическом насилии. Когда на заседании «Политического Объединенного Комитета» был поставлен вопрос о том, чтобы просить Пелле разрешить желающим сойти на берег с «Решида-Паши» и «Дона», то такое предложение не встретило сочувствия. Объяснялось это опасениями, что уезжавшие в Советскую Россию уже примирились с своей участью, и возможно, что не найдется ни одного человека, который пожелал бы сойти на берег. Предложение было отвергнуто.
По поводу лемносской реэвакуации Врангель написал Пелле пространное письмо, где описывал обстановку опроса и погрузки и доказывал, что воинские части такими способами быстро разлагаются, что отправляемым в Россию грозят репрессии, что, наоборот, события в России диктуют необходимость сохранения армии, что этим вгоняется клин между французским и русским народом и т. д.
Представители казачьей общественности в лице «Союза Возрождения Казачества» сделали несколько иные выводы из лемноских событий.
В своем меморандуме казачьим правительствам от 3 апреля центральный комитет Союза, высказав глубокое негодование по поводу печальных событий на Лемносе, оценивает эти события как результат не столько утраты чувства гуманности и справедливости у союзников, сколько политики главного командования и казачьих правительств.
Политику главного командования и реакционных константинопольских общественных и политических организаций поддерживали и казачьи правительства, которые, несмотря на формальную эмансипацию, продолжая по прежнему занимать зависимое и подчиненное положение по отношении к главному командованию, «не проявляли никакой самостоятельности и решительности по ограждении интересов казачества в настоящем и по обеспечению их в будущем».
- Французское командование, — читаем мы в меморандуме, — по-видимому, учтя такое положение казачьих правительств, направило удар по лиши наименьшего сопротивления и, в первую очередь, насильственно реэвакуировало казаков.
- Только теперь главное командование и с ним поддерживающие его константинопольские общественные и политические организации и казачьи правительства поняли трагизм положения русских и гибельность своей политики…
- Центральный Комитет «Союза Возрождения Казачества» предвидит, что… если казачьи правительства окончательно и бесповоротно не порвут с главным командованием и не предпримут самостоятельных мер, казаки будут забыты, как это неоднократно имело место в прошлом...
Несмотря, однако, на всю трагичность создавшегося положения, «константинопольское действо» завершается своим логическим концом.
5 апреля (25 марта ст. ст.), в день годовщины вступления Врангеля на пост главнокомандующего, в Константинополе, в здании Русского Посольства состоялось открытие «Русского Совета», несмотря на то, что официальные представители казачества отказались прислать туда своих депутатов.
Сам Врангель председательствовал на первом заседании «Русского Совета».
Запах тления догнивающей старой России носился над собранием.
На развалинах стана белых последние из могильщиков антибольшевистского движения завершали свою разрушительную, тлетворную работу.
В здании Русского Посольства собрались ничему не научившееся люди, тешившие себя миражом уже ускользнувшей от них власти.
Врангель, Кутепов, Фостиков, граф Уваров, Пильц, Лашкевич, Скоропадский, Савицкий, Шульгин, Алексинские и др. — всем им нужно было хоть что-нибудь создать на месте образовавшейся пустоты, еще раз втереть очки, если не другим, то хоть самим себе.
Казенные, бесконечно опошленные, утратившие всякое живое содержание речи, звонкие, пустые и лживые слова...
Снова на сцене наш старый крымский знакомый — епископ Вениамин. Снова старые, знакомые фразы…
- Ты — центр. И что бы ни говорили твои враги и недруги, ты являешься объединителем русских сил, — обращается он к Врангелю.
И вспоминается, как ровно год тому назад, на Нахимовской площади тот же Вениамин восклицал, обращаясь к Врангелю:
- Ты Петр, и на этом камне и т. д.
Мертвые хоронили теперь своих мертвецов.
- Кому это нужно? — казалось, задавали себе вопросы и сами присутствовавшие.
Лишь в речи Шульгина сорвалось меткое, правдивое слово, когда он, охарактеризовав создавшееся положение, сравнил его с разбитой вазой, но нашел, что его мысль лучше выражается по-украински словами: «разгепана макитра».
Эти летучие слова в применении к «Русскому Совету» пошли гулять по Константинополю.
Впрочем, об этой организации в широких беженских массах почти не говорили, и работами ее никто не интересовался, тем более что полным темпом шло распыление остатков Вооруженных Сил Юга России.
