Добровольцы покинули Ростов в ночь с 9 на 10 февраля. Начинался путь в неизвестность.
"Мы уходили, - оглядываясь на прошлое, писал Деникин. - За нами следом шло безумие. Оно вторгалось в оставленные города бесшабашным разгулом, ненавистью, грабежами и убийствами. Там остались наши раненые, которых вытаскивали из лазаретов на улицу и убивали. Там брошены наши семьи, обреченные на существование, полное вечного страха перед большевистской расправой, если какой-нибудь непредвиденный случай раскроет их имя... Уходили от темной ночи и духовного рабства, в безвестные скитания...
Не стоит подходить с холодной аргументацией политики и стратегии к тому явлению, в котором все - в области духа и творимого подвига. По привольным степям Дона и Кубани ходила Добровольческая армия: малая числом, оборванная, затравленная, окруженная…"
[Читать далее]…
Корнилов считал, что казачество вскоре одумается, что, испытав на своей шкуре прелести большевизма, оно окажется опорой его армии. А потому отношение Корнилова к казачьим станицам было осторожное. Он не хотел их настраивать против армии. И в этом случае попросил Деникина и Романовского вместе отправиться в станицу для переговоров. После долгих споров представители генерала Корнилова добились, наконец, разрешения на привал. И только впоследствии Антон Иванович узнал, что получено оно было благодаря непредвиденной случайности. Сопровождавшему его офицеру-ординарцу надоели разговоры. Он отвел в сторону самого задиристого из казаков и намекнул ему, что Корнилов шутить не любит, что лучше дело решить поскорее, а то Корнилов кое-кого повесит, а станицу уничтожит...
Крестьяне осторожно и подозрительно относились и к красным, и к белым. Они придерживались нейтралитета впредь до выяснения вопроса: чья сторона возьмет верх. Типичен в этом отношении эпизод, описанный участником первого похода, генералом А. П. Богаевским:
"В бедной хате, где я остановился, суетился вдовец старик-крестьянин, принося нам молоко и хлеб. Один из моих офицеров спросил его: "А что, дед, ты за кого - за нас, кадетов, или за большевиков?" Старик хитро улыбнулся и сказал: "Что же вы меня спрашиваете... Кто из вас победит, за того и будем!"
Крестьянские настроения того периода тревожили Деникина.
"Мы помимо своей воли, - писал он, - попали просто в заколдованный круг общей социальной борьбы. И здесь, и потом всюду, где ни проходила Добровольческая армия, часть населения, более обеспеченная, зажиточная, заинтересованная в восстановлении порядка и нормальных условий жизни, тайно или явно сочувствовала ей; другая, строившая свое благополучие - заслуженное или не заслуженное - на безвременьи и безвластии, была ей враждебна, и не было возможности вырваться из этого круга, внушить им истинные цели армии. Делом? Но что может дать краю проходящая армия, вынужденная вести кровавые бои даже за право своего существования? Словом? Когда слово упирается в непроницаемую стену недоверия, страха и раболепства".
Добровольческому командованию с его устаревшими понятиями буржуазной морали не под силу было бороться словом с убеждениями большевиков, с их заманчивыми обещаниями.
Вторая остановка армии - в станице Ольгинской. Красные войска не преследовали добровольцев, и Корнилов дал отдых на четверо суток…
Цель…плана сводилась к тому, чтобы, оторвавшись от железных дорог, по которым перемещались войсковые части красных, дать людям возможность отдохнуть, переменить лошадей, пополнить обоз. Иначе говоря, предлагалось занять выжидательную позицию, чтобы месяца через два, в зависимости от обстановки, принять то или иное решение.
…двигаясь на Екатеринодар, неизбежно придется пересечь железную дорогу в двух пунктах, куда большевики без труда могли подтянуть свои войска с бронированными поездами и таким образом преградить добровольцам дальнейший путь.
"Степной район, пригодный для мелких партизанских отрядов, представлял большие затруднения для жизни Добровольческой армии с ее пятью тысячами ртов. Зимовники, значительно отделенные друг от друга, не обладали ни достаточным числом жилых помещений, ни топливом. Располагаться в них можно было лишь мелкими частями, разбросанно, что при отсутствии технических средств связи до крайности затрудняло бы управление. Степной район, кроме зерна (немолотого), сена и скота, не давал ничего для удовлетворения потребностей армии. Наконец, трудно было рассчитывать, чтобы большевики оставили нас в покое и не постарались уничтожить по частям распыленные отряды.
На Кубани, наоборот: мы ожидали встретить не только богато обеспеченный край, но - в противоположность Дону - сочувственное настроение, борющуюся власть и добровольческие силы, которые значительно преувеличивались молвой".
…
Планы, обсуждавшиеся на военном совете, строились лишь на предположениях и догадках. У генералов не было сведений о фактическом положении дел за пределами своего крошечного армейского района. Технические средства разведки отсутствовали. Ничтожный состав конницы не давал возможности производить дальних разведок. Тайные агенты, посылавшиеся штабом Корнилова, редко возвращались обратно. Приходилось руководствоваться интуицией, а она далеко не всегда срабатывала правильно.
Генералу Попову предложили присоединить свой отряд к Добровольческой армии, но он ответил отказом, мотивируя его нежеланием казаков уходить с Дона.
…
"Мы входим в село, словно вымершее. По улицам валяются трупы. Жуткая тишина. И долго еще ее безмолвие нарушает сухой треск ружейных выстрелов: "ликвидируют" большевиков... Много их..."
Война на истребление идейных противников принимала систематический характер не только у красных.
Первый поход длился 80 дней. Пройдя за это время расстояние в тысячу двести километров, добровольцы, покинув Ростов 9 февраля, 30 апреля вернулись обратно на Дон в станицы Мечетинскую и Егорлыкскую…
Поход отличался "смелостью почти безрассудной", так выразился о нем генерал Деникин. Добровольцы пробивались через окружения противника, во много раз превосходившие их численно. Но задерживаться на одном месте больше чем на несколько дней не могли, и как только уходили, красная волна снова заливала пройденный добровольцами путь. Политических и стратегических целей поход не достиг: среди кубанского казачества он не вызвал серьезных восстаний против советской власти; добровольцам не удалось освободить от большевиков столицу Кубани Екатеринодар.
…
Неправы те, кто легкомысленно утверждал, что подвига, в сущности, не было, что всякий человек, как и затравленный зверь, предвидя неминуемую гибель, защищается из последних сил; что в данном случае у добровольцев не было другого выбора.
…
Добровольческая казна была на исходе. И отряду пришлось питаться за счет местного населения. В обстановке гражданской войны многие из раздетых, разутых и голодных людей теряли терпение, занимались даже грабежами.
В одном из переходов изумленные добровольцы увидели человека в черкеске, который, задыхаясь, бежал во всю прыть вдоль колонны офицерского полка. За ним летел генерал Марков и нагайкой хлестал его по спине: "Не воруй, сукин сын! Вот тебе! Вот тебе!" И удары нещадно сыпались один за другим.
С воровством боролись, но искоренить его было невозможно.
/От себя: а может, если бы вместо летания и хлестания воров подвергали расстрелу перед строем, то и эффект был бы сильнее?/
…
В офицерском полку появилось сомнение - сможет ли Деникин вывести армию.
…
Чтобы спасти армию, он решил с наступлением темноты быстрым маршем, большими переходами оторваться от противника и вывести войска к северо-востоку из-под удара.
"План предстоящего похода, - писал потом Деникин, - заключался в том, чтобы, двигаясь на восток, вырваться из густой сети железных дорог".
…
Со смертью Корнилова обычная бодрость духа сменилась тревогой, а красные войска продолжали преследовать… Положение осложнялось тем, что предстоял переход через железную дорогу. Такие переходы для Добровольческой армии всегда являлись большой проблемой. Железные дороги находились в руках большевиков. Они давали им возможность быстро сосредоточивать войска в известных пунктах и готовить окружение скитающейся армии.
…
Антон Иванович собрал совещание, чтобы обсудить мучительный вопрос: брать ли с собой всех раненых или оставить тяжелых в станице, приняв меры, до известной степени гарантирующие их безопасность.
Генералы Алексеев, Романовский, Марков и большинство других высказались за предложение - оставить. Среди добровольцев такое решение не могло вызвать восторга, но тем не менее они не осуждали Деникина.
Медицинский персонал (у которого к тому времени совершенно иссякли лечебные и перевязочные средства) составил список тех раненых, которые в условиях обозной жизни Добровольческой армии обречены были на гибель. В станице Дядьковской станичный сбор согласился принять на свое попечение 119 человек, врача и сестер милосердия. Им выдали на руки известную сумму денег. С ними же оставили несколько заложников-большевиков, захваченных добровольцами в Екатеринодаре. Самый видный из них, Лиманский, дал слово оберегать раненых. Выяснилось, что он честно исполнил свое обещание.
/От себя: воистину героический поход, заключавшийся в непрерывном драпе от красных в поисках укромного местечка. Недаром красновцы насмешливо называли «добровольцев» странствующими музыкантами./
