Вернувшись только что с объезда фронта, ген. Марш был крайне недоволен виденной им картиной. По его словам, на фронте полный ералаш: ни генерал Юденич, ни кто иной не знает, где какая часть расположена и кто ею командует. Если ген. Юденич не наведет в течение недели порядка, то Марш склонен настаивать на передаче ген. Лайдонеру командования и русскими войсками. В области политического управления генерал решил: 1) что завтра (10-го) он пригласит к себе членов Политического Совещания для беседы и организации исполнительной власти, 2) что необходимо создать Северо-Западное Областное Правительство с Карташевым — премьером, Крузенштиерном младшим — мин. ин. дел, Ивановым — мин. внутр. дел (иначе он будет устраивать coup d’êtat с Балаховичем), министрами Лианозовым и Суворовым и без Кузьмина-Караваева…
То, что произошло дальше, имеется в двух официальных протоколах от 10-го и 11-го августа. …я помещаю их в выдержках, дополнив некоторыми, сохранившимися в памяти, интересными и характерными подробностями.
Присутствуют: А. В. Карташев, С. Г. Лианозов, М. Н. Суворов, В. Д. Кузьмин-Караваев, М. С. Маргулиес, К. А. Крузенштиерн, К. А. Александров, В. Л. Горн, М. М. Филиппео, Н. Н. Иванов, корреспондент «Таймса» г. Поллок и представители миссий: францусской, английской и американской. Ген. Марш, стоя и заглядывая в какой-то листик в руках, обращается к собравшимся с речью на русском языке приблизительно такого содержания: «…Союзники считают необходимым создать правительство Сев. Зап. Области России, не выходя из этой комнаты. Теперь 6 ¼ час., я вам даю время до 7 часов, так как в семь часов приедут представители эстонского правительства для переговоров с тем правительством, которое вы выберете. Если вы этого не сделаете, то мы, союзники, бросим вас. Вот лица, желательные союзникам в качестве членов правительства (читает с бумажки)…
[Читать дальше]Кто-то из «гельсингфорцев» говорит: «А как же адмирал Колчак!»
«Колчак!… Колчак где-то далеко, да и неизвестно, существует ли он еще» — отрывочно бросает ген. Марш и уходит в боковую комнату вместе с членами миссий.
По уходе генерала — краткая, мгновение, пауза. Замечаю в списке подчеркнутое отсутствие имен генерала Юденича и проф. Кузьмина-Караваева; с другой стороны названы лица, явно нежелательные общественным кругам…
Ген. Суворов с своей стороны предлагает такую формулу решения: в виду крайней спешности, приглашенные лица принимают на себя обязанность в кратчайший срок образовать правительственную власть…
За формулу ген. Суворова, по разным очевидно соображениям, хватаются все. Она единогласно принимается и объявляется ген. Маршу. Он благодарит собравшихся и заявляет:
«Но мне сейчас нужны поименно министр-президент, военный и министр иностранных дел, чтобы подписать в 7 час. вечера с эстонцами следующую бумагу (читает):
Правительство русской Сев. Зап. Области, включая прежних губерний: Петроградскую, Псковскую и Новгородскую, признало абсолютную независимость Эстонии…»
Ген. Марш заявил, что положение совсем критическое и просил последовать за ним одного С. Г. Лианозова в отдельную комнату, куда удалились и все чины миссий. Недоумеваем. Проходит минут 10 и С. Г. возвращается с листом, на котором на неграмотном русском языке написано признание эстонской независимости новым северо-зап. правительством и признание ген. Юденича главнокомандующим нашей армией. По словам С. Г., ген. Марш потребовал от него, чтобы он подписал бумагу первый, а затем будут вызывать по очереди для подписания каждого из остальных, что такой способ необходим, ибо если нам предоставить решать вопрос вместе, то «русские всегда очень много говорят», и мы ни до чего не договоримся, а в отдельности каждый подпишет.
…все присутствующие единогласно нашли, что… признание полной независимости Эстляндии приемлемо для всех…
Еще ранее того, во время обсуждения документа, помню, мне резко бросилась в глаза односторонность акта и я обратил на нее внимание присутствующих.
«Конечно, конечно, — сказал кто-то из них, — в первом акте признание Эстонии компенсировалось ее военной помощью нам, а здесь и это обязательство убрано!»
Видимо, эстонцы в чем-то уперлись и ген. Марш, напуганный ими за участь нашего фронта, решился требовать от нас признания Эстонии без всяких условий…
После подписания заявления вышел ген. Марш, приветствовал образовавшееся Правительство и извинился за свою несколько грубоватую настойчивость, проявленную по отношению к нам в этом событии…
На вопрос г. Иванова Маршу, читал ли он телеграмму Юденича и как он ее находит, ген. Марш ответил: «я нахожу, что она слишком автократична…
Если ген. Юденич неприемлем левой части правительства, то он завтра же будет заменен другим генералом»…
Между тем правительства, в виде точно очерченного кабинета, еще не было, а имелось какое-то туманное образование, из которого должно было выйти реальное правительство и в котором наметился пока С. Г. Лианозов, как предположительный премьер.
Проект образовать правительство с премьер-министром ген. Юденичем исчезает столь же быстро, как и возникает, но С. Г. Лианозов определенно настаивает, чтобы портфель военного министра и главнокомандование остались за ген. Юденичем. Соображение (не высказываемое, впрочем, прямо) довольно простое: отстранить ген. Юденича, значит войти в открытый конфликт с адмиралом Колчаком, назначившим ген. Юденича главнокомандующим, и потерять в таком случае ту денежную поддержку для ведения войны на северо-западном фронте России, которую Колчак уже обещал Юденичу. Довод и для левого крыла сильный. Союзники о денежной помощи вовсе молчат, а без денег нельзя вести борьбы…
Появляется впервые ген. Юденич... По внешности — среднего роста, коренастый хохол, с длинными густыми усами вниз; впечатления интеллигентности не производит…
Родзянко стал жаловаться на ингерманландцев, которые снова начинают вести себя по отношению к русским вызывающе, поносил Балаховича, что он выпускает фальшивые деньги во Пскове, просил устранить эстонские стеснения при переезде их границы в Нарве. Вандам требовал, чтобы правительство заключило с англичанами «договор» на поставку всего нужного для армии, «обязав» их продолжать снабжение армии и зимой, если бы осенью не удалось взять Петроград. М. С. Маргулиес тут не выдерживает и начинает разъяснять генералу, что наше положение вовсе не таково, чтобы мы могли «обязывать» англичан. «Англичане не контрагенты наши, а благодетели»...
…при отсутствии всякого флота немножко смешно было говорить о портфеле «морского министра», но мы с самого начала смотрели на наш кабинет скорее, как на руководящую общей работой политическую коллегию, нежели на «министерства» в общепринятом смысле…
Завтракали с Балаховичем… Говорит с польским акцентом, житейски умен, крайне осторожен, говорит без конца о себе в приемлемо-хвастливом тоне. Болтает, перескакивая с темы на тему, пьет мало. Сообщил:
…отношение крестьян к нему любовное: верят в «батьку», солдаты на него молятся; он в присутствии англичан заставил полк стать на колени и присягать в верности ему…
Послал молодого солдата повезти в соседний отряд диспозицию и получить от него сведения. Солдат не вернулся в тот день. На следующий день Балахович с кавалерийским отрядом... встречает посланного солдата, который сообщает, что отряда, к которому его послали, не нашел в указанном месте, а дальше идти искать его не нашел нужным, поэтому остался ночевать в деревне, а теперь возвращается обратно в свою часть, телефонировать отряду не догадался. Солдат молодой, неопытный. Балахович в наказание приказал его выпороть шомполами тут же. Высеченный встал, и когда отошел на сто шагов, вынул из кармана револьвер и застрелился.
…«не надо казнить без суда — какой-нибудь суд обязательно всегда нужен» и тут же: «коммунистов я вешаю немедленно»;
Юденич требовал предания суду его офицера, печатавшего фальшивые керенки. Балахович ответил: предайте меня суду, я приказал печатать — мне нужно было что-нибудь дать тем партизанам, которых я послал в тыл большевикам (про расплату этими деньгами с псковскими ресторанами, конечно, ни слова. В. Г.)…
…«я женился, чтобы создать себе положение (на немецкой баронессе)» (далее следует слишком интимное, опускаемое мною пояснение. В. Г.)…
…«пришел я в Гдов. Ко мне является раввин благодарить за освобождение от большевиков, а я ему говорю: Все это хорошо, мои войска нуждаются в деньгах, тащите их завтра же, если не принесете — напомню вам о себе; (рассказывает, копируя еврейский акцент, спохватывается, видя серьезные наши лица). Принес 35 тысяч, вместо ста, а вот во Пскове до 500 тысяч собрали...
…монахи под Псковом в Мирожском монастыре записались в коммунисты; мы в монастыре забрали два пуда серебра и пуд золота…
…я смотрю так: англичане дают деньги — бери, немцы дают — бери…»
«С военной точки зрения он преступник, но все же молодец, полезен в теперешней обстановке» — говорил в те дни о Балаховиче генерал Юденич…
Вокруг имен ген. Балаховича и Арсеньева немедленно же завязалась острая борьба. Масло в этот огонь подлили англичане. Совершенно безвредный для Балаховича, сидевший во Пскове ген. Арсеньев, показался вредным для англичан: его считали завзятым германофилом и на этом основании (подсунутом бесспорно эстонцами же) генерал Гоф пытался вовсе удалить генерала Арсеньева с фронта. Не знаю, был ли на самом деле ген. Арсеньевъ убежденным германофилом, но что он был реакционером чистой воды — в этом не было никакого сомнения. …для нас — псковичей и вешатель Балахович и реакционер Арсеньев оба были неприемлемы, но спроси нас вовремя генерал Юденич, мы, во всяком случае, вряд ли порекомендовали бы ему «убрать» Балаховича именно в тот критический для псковского фронта момент. Предполагая сначала оставить Балаховича и удалить ген. Арсеньева, ген. Юденич в короткое время повернул свою позицию в обратную сторону и удалил того, кого хотел оставить, и оставил того, кого хотел удалить. Случай весьма характерный для бесхарактерного ген. Юденича!
…
О всех «проделках» Балаховича ген. Родзянко и его присные знали не первый день, знали, как все это отзывается на населении, но не предпринимали решительных мер до тех пор, пока не тронули ген. Арсеньева. С этого момента оказались все средства возмездия пригодны, даже не считаясь с критическим состоянием псковского фронта…
А «на следующий день (24 авг. В. Г.), — пишет Родзянко, — вернувшись в Нарву, я получил от полк. Пермыкина донесение о том, что ген. Балахович и еще несколько лиц арестованы, а полк. Стоякин убит при попытке к побегу из под ареста. Дополнительно было сообщено, что ген. Балахович обманул прап. графа Шувалова, надзору которого он был поручен, и, нарушив офицерское слово, бежал верхом к эстонцам»…
…
С 25 на 26 августа (через полтора суток после ухода белых!) Псков вновь заняли большевики.
…главная масса эстонских солдат — опора города — почти стихийно поднялась и двинулась с позиций самотеком в памятную мне ночь с 20 на 21 августа и тем разом открыла большевикам фронт на большом расстоянии.
…эстонским солдатам надоело играть роль приказчиков русского черносотенного режима в занятой полосе и они, потеряв терпение, сами двинулись к своей границе, нацепив красные банты на грудь.
Образование нашего правительства, опередившее отход армии всего на день, на два, явилось настолько запоздалым событием, что оно само по себе бессильно было что либо изменить в сложившейся психике эстонских солдат, тем более, что о событии писалось только в эстонской прокламации, а ген. Арсеньев, конечно, и пальцем не шевельнул, чтобы обнародовать во Пскове и подтвердить этот факт с русской стороны. Наоборот, здесь все оставалось по-старому: и вешалка, и порка и золотые погоны…
…отступающая через Псков эстонская армия вела себя крайне враждебно по отношению к нашему командованию. Уходящие солдаты платили, видимо, дань озлобления и ненависти, скопившейся у них за целых четыре месяца от созерцания картин насаждения повсюду старых русских порядков, и вряд ли бы они вообще поверили в этот критический момент искренности признания независимости их родины со стороны ни в чем не изменившихся «золотопогонников»…
«Быстрое продвижение большевиков ко Пскову», — писал я в статье «Роковая ошибка» («Свободная Россия» № 4 от 29 авг. 1919 г.) — вовсе не результат плохого военного руководства с нашей стороны; причины этому лежат гораздо глубже и, будем говорить прямо, — в перемене настроения народных масс. Всегда следовало твердо помнить, что мы ведем не обыкновенную, а гражданскую войну , и что в этой войне, в которой борющиеся стороны, каждая по своему, стараются упрочить свой общественный порядок, прежде всего необходимо обратить внимание на социальное и политическое устроение занимаемых войсками территорий…
К сожалению не такова была действительность. До самого последнего времени на местах была политика, которая не только не внесла устройства в местную жизнь, но самым так сказать букетом своего существования она убивала волю к борьбе у солдат, охлождала симпатии крестьян к белой власти. На устах святое имя учредительного собрания, на деле — передача покосов помещику… Внедрение в сельскую жизнь под старыми опостылевшими народу ярлыками прежней администрации, передача земского самоуправления в руки землевладельцев, оставивших в народе печальную память своекорыстия и тупости близоруких опекунов народа, и вряд ли нужно говорить об отрицательном отношении глубокой толщи народа к подобному политическому курсу. Такой политикой народа не проведешь!
Некоторые господа давно усвоили себе странную манеру винить в существовании у нас большевизма мужика. Это он-де провел их в учредительное собрание, он де поддерживал их силой крестьянских штыков. Да, он, неграмотный — в слепой вере в царство Божие на земле, сбитый с толку, обманутый. А что делают господа «критики»? Где их образование, опыт, когда они с усилиями, достойными лучшей участи, бессмысленно цепляются за все старое, лукаво пытаясь повернуть вспять великое колесо истории. Нет, они ничему не научились, они ничего не забыли! И за это короткое время своего хозяйничанья они натворили столько дел, что вряд ли их скоро и расхлебаешь… Растлевающее влияние их деятельности настолько подорвало доверие к власти, что теперь нужна упорная и долгая работа, чтобы вернуть снова ту добрую и радостную улыбку, с которой народ встречал впервые наши белые войска…»
Красных, радостных дней у правительства вовсе не было. С первых же дней его существования начались подкопы, интриги, измена, обман, ложь, клевета и инсинуации. Позже ад существования пополнился еще заговорами, и одна часть членов правительства организовала форменную слежку за другой.
…в Ревеле, продолжал борьбу с правительством г. Иванов. Издаваемая им газета «Новая Россия» только и занималась тем, что старалась во что бы то ни стало уронить престиж правительства и в русских и в эстонских кругах. В то же время по какой-то странной логике издатель и редактор ее — г. Иванов упорно добивался аннулирования постановления об его исключении и настойчиво стремился вернуться в ряды той самой коллегии, которую пытался дискредитировать печатно всеми доступными ему средствами. Сначала Иванов явился к С. Г. Лианозову и доказывал, что мы не имеем права никого «увольнять», а когда это не подействовало, прислал на другой день письмо на имя С. Г., прося последнего передать совету министров, что фраза «мне стыдно называться русским министром» — обусловлена ужасными событиями и настроением. Ответа на письмо не последовало. Иванов обратился с жалобой к... ген. Маршу и получил ответ: можете считать себя выбывшим из состава правительства!
Балахович действовал иначе. Будучи объявлен ген. Юденичем «бежавшим и исключенным из армии», он в полной генеральской форме разгуливал на глазах у всех в Ревеле и ежеминутно мог столкнуться с Юденичем нос к носу. Дело в том, что историей с его арестом были недовольны англичане и ген. Лайдонер и потому эстонцы, к вящему урону авторитета русского главнокомандующего, явно допустили браваду Балаховича. Получалось нечто прямо возмутительное. Вся братия, купно с «батькой», официально разыскивалась и подлежала суду (полк. Энгельгардт был уже пойман и посажен в тюрьму), фактически же Балахович жил в самой видной гостинице, почти со всеми своими ушкуйниками, в совершенной неприкосновенности.
…
Настроение эстонских солдат в течение августа из боевого, активного стало меняться на неустойчивое, раздражительное, склонное к бунтарству, вследствие чего как будто в самом деле следовало подумать о прекращении, а не о продолжении войны…
…группу ген. Лайдонера отчасти еще подстегивало молодое офицерство (бывшие студенты, учителя и проч.), пришлые в кадровой среде и гнувшие, как интеллигенты-разночинцы, больше к социалистическому лагерю. Эта часть офицерства, находившаяся под влиянием единственного в кабинете видного социалистического министра Геллата, резко враждебно относилась к представителям русского командования и скорее (но не совсем!) стояла за прекращение войны и соглашение с большевиками.
Солдатская масса — та давно жаждала мира, хотела домой и, конечно, больше и охотнее прислушивалась к тем людям, к тем течениям, которые сулили окончание военных походов. Более культурные, чем наши (все грамотные) эстонские парни всегда читали свои и преимущественно социалистические газеты, так что взгляд их на общие перспективы и отношение к русской армии и в особенности к «золотопогонникам» был достаточно обработан левой прессой. Признание эстонской независимости — лозунг ранее довольно популярный среди более интеллигентных солдат — тоже перестал их привлекать, после того как собственные и зарубежные большевики их тайно и явно уверили, что они скорее получат это признание от Советской России, чем от русских «белогвардейцев», сидящих по разным Парижам и Лондонам. «Золотопогонники», действующие в пределах Эстонии, тоже не спешили их разуверить в этом.
И еще была сторона у многоликого эстонского Януса. По отношению к Антанте. Перечить ей не смели, ни правые ни левые, ибо зависели от нее кругом, а потому «наружно» поддакивали, фактически старались выцыганить что только можно, сами же действовали, «яко раб ленивый и лукавый» — два шага вперед, да пять назад, обычно всячески затягивая ответы и избегая всякой определенности, поскольку речь шла об обязательствах со стороны Эстонии.
В итоге переплетение всех отмеченных течений, речушек и ручейков давало среднюю равнодействующую скорее не в пользу наших начинаний.
…эстонское правительство… арестовало… 108 депутатов, как определенных большевиков, а съезд закрыло. По отношению к арестованным, эстонцам по происхождению и подданству, была применена не лишенная яда и остроумия мера: «если у нас «ад», а в Совдепии «рай», то и отправляйтесь туда» — примерно сказало эстонское начальство, и всех арестованных быстрым манером препроводило на советскую границу! По пути следования их к границе вышло, однако, какое-то и до сих пор недостаточно расследованное «недоразумение»: перед границей высылаемые были пересортированы в вагонах, задний вагон оказался отцепленным, а находившиеся в нем арестованные выведены потом в поле и расстреляны. Что-то человек около 30-ти и в том числе некий доктор эстонец Ребоне. Говорят, в последний вагон перевели наиболее заведомых и отчаянных большевиков.