Чем больше сгущалось на нашем политическом горизонте туч, тем скорее нужно было действовать. Я с П. А. Богдановым пошли информироваться о настроении радикальной части эстонского парламента… Эти беседы в большей своей части зафиксированы в официальном протоколе…
Северо-западное правительство получило очень скверное наследство. Политика русского штаба была определенно реакционная и грубо националистическая. Учитывая вред такой политики, эстонский полковник Теннисон своевременно не раз советовал ген. Родзянко изменить этот курс и удалить из армии реакционеров, главный контингент которых составляют разные бароны. Родзянко не только не обращал на это внимания, но и сам действовал в том же направлении, закрывая в русской полосе Эстонии и эстонские и ингерманландские школы, разоружая ингерманландцев. Направление было реакционным и в других областях управления, вследствие чего это скоро поняло население и солдаты армии, и начались неуспехи. Эстонские общественные круги настолько отрицательно относятся к политике деятелей штаба, что приходилось неоднократно слышать высказываемые населением опасения насчет того, что такого рода деятели, захватив Петроград, поведут реакционную, шовинистическую политику, от которой эстонцы первые пострадают. Таким образом, с такой точки зрения идея совместного движения на Петроград непопулярна…
[Читать далее]Нахождение русского правительства в Ревеле будоражит некоторые народные круги, жаждущие вообще прекращения войны. Наличность русского правительства в столице Эстонии рассматривается, как постоянный casus belli…
Эстонские войска не хотят воевать в России. Это ясно было еще летом, когда велась операция на Остров. В комиссию по обороне уже тогда поступала масса писем от солдат, в которых указывалось на необходимость прекращения войны с большевиками на русской территории…
В декларации обращает внимание упоминание о Колчаке как верховном правителе. Этого не следовало упоминать, так как имя Колчака не пользуется популярностью в демократических кругах, а эстонцев просто заставляет настораживаться…
За немногими исключениями, все, что говорилось в упомянутых беседах, вполне разделялось всеми нашими штатскими министрами. Единственно, что мы могли бы со своей стороны посоветовать эстонским деятелям — это пореже говорить о русском шовинизме. Припадки собственного шовинизма в то время так часто посещали эстонскую прессу и ее государственных деятелей, что им по совести можно было бы сказать: «учителю, поучися сам».
…
Беспристрастная история впоследствии разберет, в какой мере играли роль французская зависть и коварство Альбиона в наших делах…
…в дипломатии Антанты или не получалось никакой логики или в ней была определенная логика, клонящаяся к дальнейшему расчленению России.
…буржуазные верхи в Европе в отношении к русской гражданской войне разошлись со своими низами самым капитальным образом. Антогонизирующие течения были и во Франции и в Англии, но давление низов на верхи в Англии, где пролетариат во много раз сильнее и относительно численнее, чем во Франции, временами оказывалось настолько сильно, что спутывало все политические карты правительства, делая поневоле его политику пестрой и непоследовательной.
Стоящий во главе английского военного министерства Черчилль был сторонником самой широкой помощи русскому «белому» движению, наоборот — английский премьер Ллойд-Джордж, ответственный за всю работу кабинета и вынужденный считаться с мощными течениями, господствовавшими в рабочих кварталах, вел колеблющуюся политику опасливой помощи «из-под полы». Официально он всячески уверял оппозицию, что никакой борьбы против большевиков британским правительством не ведется, не официально — закрывал глаза на ту помощь боевым снабжением, которую оказывал член его кабинета из арсеналов и интендантства военного министерства….
Обстоятельства, сопровождавшие отправку английского снаряжения, определенно указывали, кого боялся военный министр Черчилль. Корабли с пушками и снаряжением отправлялись из английских гаваней в неизвестном направлении, иначе рабочие отказывались их грузить. А в тех случаях, когда, казалось, эту бдительность удавалось обмануть, грузчики все-таки умудрялись тайно отвинтить у части пушек замки… Беспристрастный читатель газет наверное помнить, как в то время изворачивалось английское правительство, когда его донимали в прессе и в парламенте коварными вопросами вроде: «правда ли, что оно снабжает оружием армии, воюющие против большевиков!» «правда ли, что оно отправляло транспорты снаряжения для ген. Юденича?» и т. д. Премьер Ллойд-Джордж обычно никогда не давал прямых и удовлетворительных ответов.
В вопросе с признанием сев.-зап. правительства повторилась почти та же колеблющаяся политика…
…
На жалобы контроля ген. Юденич совершенно не реагировал. Я поехал в Нарву объясниться с ним лично. Предварительно я зашел там в полевой контроль и ген. Кудрявцев (главный полевой контролер) заявил мне еще две жалобы.
Интендант 1-й стрелковой дивизии кап. Н. Шахурин окончательно проворовался. Контроль уличил его в продаже казенной муки на сторону и в присвоении оставленного отступающими большевиками разного более или менее крупного имущества. Полевой контролер сделал представление главнокомандующему о немедленном отстранении от должности и предании суду интенданта, но казнокрад по-прежнему продолжал служить на своем месте, а от канцелярии главнокомандующего на рапорт Кудрявцева — ни звука. Чувствовалось заступничество главного интенданта.
Затем скандальная история получалась с вербовкой добровольцев в армию в Риге. Генерал, заведующий там вербовкой, состоял, правда, в непосредственном подчинении адмиралу Колчаку, но набираемые солдаты направлялись в нашу армию, со стороны ген. Юденича, видимо, отпускались туда какие-то денежные суммы, а все неблаговидности проделывались на глазах английских офицеров нашего побережья. Проделка состояла в том, что, получая от англичан в Риге полное довольствие на триста добровольцев, вербовочный генерал на самом деле имел лишь около сотни их, да и те не получали всего того богатства, которое отпустили англичане. Вербовочному бюро были переданы два ящика коньяку, табачные изделия, сахар, бисквиты, белая мука, консервы, сыр, маргарин, сало, фасоль и др. предметы, при чем табачные изделия частью пожертвовали рижские табачные фабриканты. Львиная часть добра или распродавалась, или потреблялась бюро лично, а под видом добровольцев на английский транспорт, направлявшийся в конце августа 1919 года в Гунгербург, посадили разных чиновников, отправлявшихся в Ревель в надежде найти какую-нибудь службу у сев.-зап. правительства, ехавших из отпуска или командировок наших офицеров и даже несколько спекулянтов, которых около Ревеля на железной дороге поджидал товар и которые, конечно, ни минуты не думали класть свой живот на поле брани. Скандал произошел еще в море, когда выяснилось, что корабль не зайдет в Ревель, а доставит всех «добровольцев» в район армии — в Гунгербург. Особенно, конечно, вопияли спекулянты и чиновники, обманутые в своих действительных намерениях. Начальник транспорта, английский офицер, к которому обратились с жалобой эти «добровольцы», потребовал у сопровождавшего транспорт русского офицера (помощника начальника Бюро) список эшелона и сам лично произвел проверку добровольцев. Выяснилось, что действительное число лиц, подлежащих сдаче в армию, весьма незначительно и что прочая братия ехала в Ревель в качестве приватных пассажиров вербовочного бюро, числясь в общем списке лишь для англичан. Британец пришел в гнев и повышенным голосом попросил русского офицера представить ему действительный список добровольцев, исключив из общего числа весь «маргарин».
Картина получилась в высшей степени отвратительная.
В Нарве «эшелон» заявил жалобу штабу армии и неоднократно требовал, чтобы его вернули назад в Ригу. Генерал Кудрявцев настаивал на ревизии вербовочного бюро и совершенно резонно писал в своем рапорте, что такие действия «порочат общерусское дело и наносят ему явный вред». Никакого ответа он не получил…
Словом, с денежным контролем в армии дело обстояло из рук вон плохо. Отчасти, как я сказал, пример неуважения к требованиям контроля подавали высшие чины армии, хотя бы те же генералы Родзянко и Юденич, бесконтрольные траты которого английской валюты, во много превышавшие траты армии в северо-западных рублях, делали работу военных контролеров вообще смехотворной. Гонялись за мелкой сошкой, а главный кит в это время оставался вне всякого контроля. Толки о подобной «привилегии» часто приходилось слышать в публике.
В сфере гражданского контроля, по другим министерствам, главное внимание было обращено на всяческое сокращение сильно распухших штатов, доставшихся в наследство от прежнего начальника тыла.
…
Английское снабжение, которого так напряженно ждала армия, было своего рода «Улитой», ехавшей на наш фронт очень медленно… Задержка произошла отчасти по вине самих же русских. Приехавший с этим пароходом полк. Владимиров рассказывал некоторым министрам, что отправку груза затормозил ген. Драгомиров, который на двух собраниях русских в Лондоне — в клубе и в русском посольстве — сделал заявление, что надо поддерживать тех, кто имеет уже успех, т. е. Деникина, и что груз следует направить на юг…
Около прибывшего английского парохода сейчас же началась борьба. Часть пушек оттягали эстонцы. Взяли бы 2/3, если б не отчаянное вмешательство М. С. Маргулиеса, немедленно кинувшегося за помощью к англ. полк. Пиригордону…
При разгрузке парохода выяснилось, что вещи лежат не в строгом порядке, благодаря чему комплекты одежды часто бывали разрознены. Чтобы всячески ускорить подачу хотя бы части одежды на мерзнущий фронт, посылали вещи в Нарву в том порядке, как их выгружали. Иначе рассудил в Нарве начальник хозяйственно-этапной части ген. Зильберг, заведовавший распределением и рассылкой одежды по корпусам. За две недели он отослал на фронт всего лишь 14 присланных вещей («не каплет!») и задержал все разрозненные комплекты, поджидая, когда можно будет собрать полный комплект!
«Как же это я пошлю шинель без штанов и френча?» — говорил мне и Маргулиесу ген. Зильберг в свое оправдание…
Впрочем, по словам ген. Ярославцева, Зильберг давал тогда еще более возмутительные ответы. Когда начальники частей с фронта упрекали его, что он в первую очередь одевает тыловиков, а не фронт, ген. Зильберг, ничуть не смущаясь, разъяснял:
«На фронте скорее сносят все или потеряют, будучи убиты, и потому спешить с выдачей нет смысла, в больших же городах — в Ревеле и Нарве — офицерам неудобно ходить плохо одетыми»…
В войсковые части снабжение пришло в конце сентября, начале октября. Понадобился почти месяц, чтобы произвести всю работу на таком близком и коротком фронте. Оказалось, что, из за частых передвижений солдат по фронту и неудовлетворительной связи, в штабе армии не знали толком, где какая часть стоит, какое количество всех солдат в армии, сколько солдат в отдельных полках. Вся военная канцелярщина поражала сложностью, громоздкостью, а толку от нее никакого не было. Старые военные чиновники всех рангов явно путались, противоречили друг другу, будучи решительно не в состоянии приспособиться к своеобразным условиям гражданской войны.
Как только появилось снабжение, начались хищения его. Посылка за посылкой стало выясняться, что в Ревеле отправлялось одно количество, а в Нарве интендантство принимало другое, всегда несколько меньшее.
…в продовольственном отношении армия со стороны другого союзника — американцев — была обставлена вполне удовлетворительно. Другое дело, сколько из всего снабжения и снаряжения попало непосредственно солдатам. Но в этом американцы и англичане, конечно, не повинны.
…
…со стороны всемогущих тогда в эмиграции колчаковских сфер — определенно враждебное к нам «за левизну» отношение. Вообще, в поисках помощи и содействия среди влиятельной эмиграции заграницей, нашему правительству приходилось пробираться, как сквозь чащу колючего леса. Одни шипели по реакционности своих настроений, другие мстили за свержение карташовского политического совещания.
Военно-санитарное снабжение с самого начала возникновения сев.-зап. армии находилось в невероятном, вопиющем состоянии… Причина столь печальной обстановки дела в начале заключалась в отсутствии валюты на приобретение медикаментов и перевязочных средств, так как все предложения о поставке необходимого материала, шедшие из за границы, требовали крупной иностранной валюты.
…
Внутренняя политика?
В этой области сев.-зап. правительство оказалось совсем бессильным. Отчасти по собственной вине, отчасти из-за косности руководящего военного элемента, упорно не выпускавшего политики из своих рук.
…
…капитан 2 ранга Николаев обращал внимание гражданских властей на неудовлетворительность состава комендантов и на непонимание низшими властями требований, предъявляемых новой жизнью и обстановкой гражданской борьбы, еще при самом начале деятельности правительства. «Волостные коменданты, читаем мы в его рапорте от 8 сентября 1919 г., по большей части не пользуются должным авторитетом и, что еще хуже, достаточным расположением населения. Происходит это от того, что они люди по большей части без служебного и житейского опыта (вряд ли последнее можно сказать про старых полицейских чинов. В. Г.) и мало интеллигентные… Часть духовенства не понимает современного положения и, по-видимому, полагает, что с приходом белых восстанавливается «старый режим». Необходимо держать духовенство в курсе дел внутренней политики и внушить ему правильный взгляд на вещи…
К сожалению, все, что наблюдал г. Николаев до нас, то же осталось и при нас…
…трудно было бороться с непорядками мерами одного министерства внутренних дел, когда рядом с ним действовали другие органы, непосредственно подчиненные военному ведомству и пользующиеся иногда услугами определенно преступных людей; я не говорю уже о своеобразном политическом уклоне этих органов. Вот что мы читаем, например, в одном донесении от 19 сентября. «Во вверенной мне волости агенты и офицерские чины контрразведки, никому не известные, производят без моего соучастия у местных граждан обыски, аресты, и тут же на месте убивают арестуемых без суда и следствия, забирают деньги, лошадей и все им пригодное, не оставляя никаких копий актов или расписок в реквизиции денег и имущества. Такие действия иной контрразведки на-руку всякого рода грабителям и хулиганам, которые тоже называют себя агентами контрразведки… Если бы офицерские чины контрразведки все аресты и обыски производили при содействии волостного коменданта, этих злоупотреблений не было бы…» Контрразведка оставляла такие заявления, нередко, без всякого внимания, иначе ей пришлось бы вообще прекратить свою «высоко-полезную» деятельность по вылавливанию разного рода «большевиков». В огромной массе репрессии ее сыпались на головы ни в чем не повинных людей, выхватываемых по грязным доносам и сплошь да рядом из чисто — своекорыстных целей; присутствие на обысках и арестах таких наивных людей, как г. Чаплиевский, вряд ли было в интересах большинства агентов этого органа, считавших себя призванными твердой рукой искоренять большевизм на местах. Зараза шла сверху, питаясь диктаторскими замашками игнорирующих правительство военных властей, упорно стремившихся сделать всю внутреннюю политику своей исключительной монополией.
...
В повседневной практической работе Кедрин, как и все мы, на каждом шагу натыкался на своеволие военных властей. Притянуть ослушников к суду он не мог: военные власти упорно поддерживали друг друга и его не слушались. Они позволяли себе третировать следственные власти даже главного военного суда в Нарве. Памятно в этом смысле дело о загадочном убийстве в гдовском уезде мичмана Ломана.
Подозрение в убийстве падало на одного ротмистра, приятеля впоследствии весьма юного полковника и генерала Видякина — того самого, о котором я упоминал в связи с оскорблением в Гатчине контролера Панина. По предложению военного прокурора, военный следователь дал делу ход, против ротмистра предполагалось возбудить обвинение в предумышленном убийстве и требовалось лишь соответствующее согласие военного начальства, так как убийство произошло в пределах местности, находящейся в исключительном ведении военного начальства, и было совершено лицом воинского звания. Военный следователь обратился за разрешением привлечь ротмистра к командующему корпусом. Велико было изумление этого юриста, когда в ответ на свою бумагу он получил от начальника штаба корпуса ротм. Видякина грозный запрос: «на каком основании вы определяете, как убийство, случай, повлекший за собой смерть мичмана Ломана, и вменяете в вину ротмистру (такому-то)… Вместе с тем благоволите сообщить, в какой мере военный следователь ответствен и какие меры взыскания могут быть на него налагаемы за лишенное всяких оснований, сообщаемое в служебной бумаге, обвинение должностного лица в преступлении, сим лицом не содеянном, и может ли быть означенное деяние судебного следователя квалифицировано, как преступление, совершенное им при исполнении им служебных обязанностей?»
Следственные власти не решились бороться с всесильным тогда молодым человеком и дело без движения осталось у того же Видякина.
Министру писать подобных бумаг, конечно, не решались, но прибегали к волынке, а в промежуток расправлялись по-своему. Протесты и вмешательство членов правительства по большей части ни к чему не приводили. Военные всегда находили какие-нибудь увертки, часто прикрываясь тем же ген. Юденичем.
