На нашем северо-западе земельный вопрос, с самого начала появления белых у власти, принял уродливые, вредные для движения формы. В верхах армии, а еще больше в ее обозе, двигалось много помещиков, и, чего мудреного, что, будучи материально заинтересованными в сохранении своего землевладения…
Большинство землевладельцев… считало земельную экспроприацию грабежом, весь «вековой вопрос» — поташничеством мужикам и требовало напрямик — «вернуть!» Этим окриком проникнуты все приказы, касающиеся земельного вопроса в период управления белой властью северо-западным краем, до появления нашего правительства.
Иной психологический процесс шел на другом конце социальной лестницы. Против ставшего всесильным помещика, с его грозным и безапелляционным — «вернуть!» — к концу лета 1919 года вновь стоял угрюмый, раздраженный крестьянин. Здесь скапливались все горечи в одну чашу. Помещичьи претензии осложнились требованиями всевозможных военных властей. Деревня систематически эксплуатировалась, не получая взамен ничего, или очень мало. Требования эти росли и росли, принимая чем дальше, тем все более чудовищные размеры, пока они, наконец, не приняли характера беззастенчивого обирания деревни оптом и в розницу, натурой и деньгами.
«К концу лета 1919 г., писал в своей записке П. А. Богданов, деревня в своей массе определенно настроилась против белых. Формула — «белые не лучше красных» стала избитым местом всех деревенских разговоров. «Нет, видно опять придется уходить в Ланеву рощу» (место пристанища зеленых) — фраза, с которой расходился волостной сход Прудской волости, Псковского уезда, когда-то радостно встречавший белых».
[Читать далее]…
Тяжела была задача нашего министра иностранных дел С. Г. Лианозова. Противоречие между действительностью и программой так ярко било в глаза, что эстонцы крайне плохо верили С. Г., что мелочи не должны итти в счет, и что армия не питает к Эстонии никаких враждебных чувств. Иногда выпадали случаи, когда положение Лианозова становилось просто невозможным. Из бесчисленной серии бестактностей, легкомысленно усложнявших наше положение, приведу на выдержку два случая, относящихся к началу и середине периода существования правительства.
В сентябре месяце Лианозов, Маргулиес и я должны были поехать по делам в Нарву. Когда мы приехали на ревельский вокзал, то оказалось, что вагон, в котором надлежало нам ехать, еще не прицеплен. Сопровождавший премьер-министра офицер для поручений сильно возмутился такой невнимательностью эстонской администрации и попросил нас обождать в буфете первого класса, пока он уладит это дело. Я заказал себе чаю и подсел к одному из столиков, за которым пили пиво и закусывали несколько эстонских офицеров. Спустя некоторое время появляется наш адъютант и громогласно докладывает:
«Вагон сейчас будет готов. Эти чухны отчаянно копаются».
У эстонцев физиономии мгновенно вытянулись, побледнели, а у одного офицера стоном вырвалось.
«Какое безобразие!»…
Наш офицер был добрый, славный малый, но что поделаешь, когда естество прет из всех щелей и в минуты досады вырывается привитое старым воспитанием — «чухны». С. Г. Лианозов вполголоса сделал замечание нашему офицеру, но произведенного впечатления уже не вытравишь. Эстонцы вскоре встали из-за моего столика и, что-то раздраженно говоря по-эстонски, вышли из залы.
В другой раз «увлекся» сам ген. Юденич. После взятия Гатчины он поехал осмотреть состояние этого города. Главнокомандующий и его свита сидели в салон-вагоне. На одной из промежуточных между Ямбургом и Гатчиной станций в вагон зашел корреспондент эстонских газет и вежливо попросил ген. Юденича дозволить ему проехать некоторое расстояние в салоне генерала. Юденич разрешил это корреспонденту, и, перейдя к прерванному с собеседниками разговору, видимо, совсем забыл о приютившемся где-то в уголке корреспонденте. В то время наша армия делала непрерывные военные успехи, генерал был в благодушно-розоватом настроении и, обращаясь к своим собеседникам, между прочим, пообещал им:
«Вот сначала возьмем Петроград, а потом повернем штыки на Ревель»…
Вернувшись домой, корреспондент поместил весь разговор в эстонских газетах, а может еще и лично осведомил о нем свое правительство. При первом же визите в эстонское министерство иностранных дел С. Г. Лианозов определенно почувствовал, что эстонцы плохо верят его миролюбивым заверениям.
…
Проиграв европейскую войну, потеряв власть, прусская реакция… хотела отыграться на России. Выполнение задачи проектировалось, примерно, в таком духе. Раскатав латышей и эстов, взять Петроград, свергнуть большевиков, произвести совместно с русскими реакционерами реставрацию в России, а затем, с помощью миллионов русского пушечного мяса и остатков своей военной техники, дать реванш Антанте, произведя предварительно политическую реставрацию в своей стране…
Русская и прусская реакции слились воедино; центром этого содружества стал Берлин, а душой русских черных планов — г.г. Дурново, Бискупский, Римский-Корсаков, Марков, Ильин и другие dii minores…
В северо-западной, армии, действительно, много было офицеров — германофилов…
…
Перед самым наступлением разыгралась тяжелая сцена между генералами Родзянко и Юденичем. Она подробно описана ген. Родзянко в его книге и стоит того, чтобы привести отсюда несколько выдержек.
«В первых числах октября я вернулся с фронта в Нарву меня вновь… вызвал к себе Главнокомандующий и заявил мне, что он сам непосредственно желает командовать Северо-Западной армией, а меня назначает своим помощником... В первую минуту известие это своей неожиданностью меня совершенно ошеломило: операция уже началась, план ея был разработан мною, и только я один знал все детали дела, а потому я доложил генералу Юденичу, что если он мною недоволен, то я охотно сдам ему командование армией, но лишь по окончании начатой мной операции, а до этого же считаю перемену высшего командования совершенно невозможной и пагубной для русского дела. Я убеждал его отменить свое решение, но на все мои доводы ген. Юденич ответил отказом... На вопрос же мой, не доволен он чем-нибудь в моем командовании, он ответил, что, наоборот, очень ценит мою работу и энергию. Наконец, возмущенный, я напомнил ему, что Северо-Западная армия формирована мной, что я пользуюсь общим доверием, как среди высших начальников, так и среди офицеров и солдат, и что в гражданской войне более, чем в какой либо другой, доверие является залогом успеха, поэтому я считаю преступлением против общего дела и армии отставлять меня от командования в настоящий момент. На это ген. Юденич сказал мне буквально следующее: «Вы действительно организовали Северо-Западную армию, но я добыл для нее деньги»…
Спор перенесли на «совещание высших начальников». Ген. Родзянко пришел к заключению, что упорство ген. Юденича, — главным образом вопрос военного честолюбия:
— «Ведь если бы… операция удалась… то честь занятия и спасения Петрограда досталась бы мне, чего честолюбие ген. Юденича и его штаба не могло допустить».
Нелюдимый, угрюмый, малообщительный ген. Юденич не внушал к себе особых симпатий в военной среде. Единственный его капитал — слава Эрзерумского героя — быстро потерял всякую цену, потому что добиться от генерала какого-нибудь совета или мнения по военным вопросам было совершенно невозможно. Он молчал или отделывался малозначащими фразами. Кроме того, для германофилов ген. Родзянко вообще был ближе, чем неопределенный ген. Юденич. В результате «совещание» высказалось за ген. Родзянко и не в пользу ген. Юденича. От имени генералитета командующий первым стрелковым корпусом гр. Пален стал уговаривать ген. Юденича отказаться от его распоряжения о ген. Родзянко. Юденич вновь ответил категорическим отказом, ссылаясь на то, что в тяжелые моменты фронта ген. Родзянко сам неоднократно просил освободить его от обязанностей командующего армией. Страсти закипели, ген. Родзянко, по обыкновению, «вспылил», стал упрекать ген. Юденича в интригах.
«Я сказал, — говорит ген. Родзянко, — что еще до приезда ген. Юденича в Эстонию я прекрасно знал, что он относится отрицательно ко мне, и ко всем моим сотрудникам, и даже к самой армии, называя меня и моих помощников авантюристами и «ревельскими разбойниками», а все дело формирования «авантюрой»… Когда я кончил, ген. Юденич сказал: «нам, кажется, больше не о чем говорить?» После этого я встал и ушел в свой штаб...»
…эти распри еще больше поколебали положение ген. Юденича в армии и дали повод проявить своеволие тем, кто, как ген. Ветренко, вообще был настроен несколько анархически. Страха, который чувствовали гг. генералы в царской армии, ген. Юденич не мог внушить, а вне этого они явно диссонировали между собой. Впрочем, нельзя не согласиться с ген. Родзянко, что амплуа помощника главнокомандующего в такой крошечной армии, как наша, делало его положение действительно смешным. Следовало или вовсе с ним расстаться (если была к тому физическая возможность), или позолотить поднесенную пилюлю как-нибудь поостроумнее, а не создавать дутые бутафорские должности.
В связи с этим случаем, припоминаю другой, рассказанный мне бывшим начальником снабжения армии полковником Поляковым. После передачи должности своему преемнику, ген. Янову, полк. Поляков был прикомандирован к главному штабу. Там, по его словам, занимались главным образом интригами, а потому он ушел оттуда. Тогда ген. Юденич предложил ему занять пост инспектора авиации.
«Отчего вы, ваше превосходительство, не предложите мне занять место инспектора лунного света?» — спросил Поляков.
«Это еще что?» — изумился ген. Юденич.
«Да лунный свет все-таки существует, а авиации здесь никакой нет» — ответил взбешенному генералу полк. Поляков.
Северо-западная армия не имела аэропланов.
Опасаясь эксцессов во время наступления, главное командование откровенно признало некоторые безобразия чинов армии по отношению к населению, совершенные в период предшествующий этому наступлению…
Крупных самоуправств в течение последовавшего затем похода, по-видимому, и не наблюдалось и вовсе не было позора Деникинской армии — еврейских погромов.
…
Интересы армии и дела требовали внушить финнам доверие к нашему правительству, а генерал Юденич и Ко безумно подсекали последний сук, на котором держалось это доверие. Они, как бы нарочно, старались разъяснить финнам, каково подлинное лицо нашего белого генералитета, и что вообще от него можно ожидать в будущем.
…
…весь механизм белого начинания: «возрождать» Россию шли люди старой обанкротившейся бюрократии, окостеневшие в своих взглядах, искренно не понимавшие ни творившихся перед их глазами событий, ни перемен ролей, происшедших за революцию.
…я был командирован дважды (21 и 29 октября), в г. Нарву для переговоров от имени правительства с Генералом Юденичем для выяснения создавшегося политического положения.
… Юденич прямо заявил мне, что… Правительство… не может быть авторитетно… оно имеет крайне позорную историю своего возникновения, как родившееся от незаконной связи ген. Марша с Эстонией — что для русских людей, а особенно для Петрограда, крайне неприемлемо. Присутствовавший при этом адм. Пилкин добавил, что правительство непопулярно и в военной среде.
На мое указание, что в революционное время не приходится особенно обращать внимание на то, как образовалось Правительство, ибо Правительства Колчака и Деникина также не выбраны волею народа, а. образовались революционным путем при поддержке союзников, а важно то, какие политические обязательства взяло на себя это Правительство, Юденич, а за ним и Пилкин заявили, что в данном случае Правительство возникло исключительно под давлением ген. Марша…
…
С. Г. Лианозов передал мне, что постановление правительства об обращении к Финляндии уже предвосхищено им и соответствующее письмо-нота послана им 31 октября…
«…Военный Министр Северо-Западного Правительства, ген. Юденич, обратился через посредство своего представителя в Финляндии, генерала Гулевича, с просьбой о содействии финляндской армии в предпринятом Северо-Западной Русской армией освобождении русского народа от преступных рук большевиков…
Русское Правительство объявило уже о том, что считает Финляндию свободным и независимым Государством; оно счастливо также констатировать, что велико число русских, присоединившихся к декларации Правительства о независимости; такое отношение будет всеобщим после высоко гуманного поступка Финляндии, спасающей, благодаря своему вмешательству, тысячи человеческих жизней.
Правительство готово помочь Финляндии перенести без особых затруднений материальное усилие, вызванное подобной интервенцией; кроме того, Правительство готово предоставить братской стране все преимущества, которые она имеет право требовать, благодаря услуге, оказанной несчастному населению столицы и всей стране…»
Я застал своих коллег в оживленных хлопотах по поводу устройства ими на другой день раута, где предполагалось собрать видных представителей финской общественности, правительственных и финансовых сфер, так сказать, окончательно разогреть сердце угрюмых финнов. Предполагалось также позвать разных лагерей видных представителей русского общества, чтобы демонстрировать в глазах финнов общую солидарность всех русских общественных течений в вопросе об обращении к Финляндии за помощью…
Финские социал-демократы внешне приняли меня очень гостеприимно. Я несколько раз был в их штабе, в редакции финского «Социал-демократа», и в первых же коротких беседах убедился, что они смотрят на ген. Юденича, как на зверя какого-то, от которого можно всего ожидать…
Я убеждал социалистов не подымать шума в сейме, если буржуазные партии, хотя бы и неофициально посодействуют выступлению на помощь сев.-зап. армии финского шуцкора. Еще более я, конечно, находил желательным, чтобы Финляндия поддержала нас своей армией официально…
Минут через сорок депутат-переводчик передал мне такое единодушное мнение фракции:
1. Они относятся отрицательно к своему шуцкору. Это абсолютно враждебная демократии организация, которая сама может утопить в крови Петроград. Северо-Западное правительство совсем не знает того, на кого оно хочет опереться.
2. Финской республике нужно вообще беречь свои силы. После большевистского режима в России неизбежна сильная реакция и у них нет фактов, чтобы так не случилось. Таков опыт хотя бы Финляндии. В России же реакция примет более агрессивные формы.
3. Мы не хотим никакого вмешательства Финляндии в русскую гражданскую войну. Отношение советской России к Финляндии сейчас чрезвычайно враждебно, а если мы вмешаемся так или иначе в гражданскую войну и потерпим поражение, большевики бросятся в нашу страну.
4. Внутреннее политическое положение Финляндии сейчас очень серьезное. Рабочий класс очень отрицательно относится к русским и вообще белым организациям и есть сильная опасность, что в случае вмешательства Финляндии в русские дела, у нас может наступить новый взрыв большевизма.
5. Нельзя забывать, что в Петербурге в финской красной гвардии много наших рабочих, бежавших отсюда, и, при вмешательстве в ваши дела, мы возобновим до известной степени нашу собственную гражданскую войну.
6. В России столько освобожденных мест, что они сами могут организовать борьбу с большевиками.
7. Значит правительство ваше реакционно, если оно не смогло сорганизовать вокруг себя достаточную силу для борьбы с большевиками. Мы верим в демократизм отдельных членов вашего правительства, но вся фактическая власть в руках реакционера ген. Юденича и мы хорошо осведомлены об этом.
8. Если ваши генералы войдут в Петроград, они ту же демократию утопят в крови и много расстреляют рабочих. Зачем же финский рабочий класс станет помогать большевикам справа.
9. Нет, при настоящем психологическом настроении нашего рабочего класса и политической физиономии руководителей белого дела, мы не можем поддержать вашу армию.
Записав почти стенографически всю данную мне отповедь, я начал возражать, чувствуя в то же время, что я совершенно ничего не могу сказать по существу критики нашего белого режима…
Дорогой, идя домой, я спросил моего чичероне, почему финские социал-демократы, будучи самой крупной партией в сейме, не берут на себя ответственности в управлении страной?
«Сознательно», — ответил мой спутник. «Если они — социалисты возьмут сейчас власть, рабочие потребуют немедленно осуществления социалистической программы в жизни, а это ведь несвоевременно пока. Социалисты думают, что, оставаясь только оппозицией, они больше принесут пользы своему народу, подталкивая буржуазию на назревшие и насущные реформы момента»…
Маннергейм говорил, что в настоящую минуту, когда финский народ стоит накануне решений, которыми определится его будущее, он считает своим патриотическим долгом выразить сбой взгляд на дело и высказать свое мнение.
«Благодаря ходу событий, финскому народу еще раз — судя по всему, последний — предлагается случай закрепить свою свободу, создать для юного финлядского государства условия спокойной и счастливой будущности, а равно и доказать миру, что неограниченный суверенитет финляндского правового государства представляет общеевропейский интерес. Этого можно достигнуть путем участия Финляндии в великой, решающей борьбе с жесточайшей деспотией, какую когда-либо наблюдал мир. Жертв потребуется, говорил ген. М., сравнительно мало…»
И эти доводы Маннергейма не помогли. На месте, в Финляндии, ничему уже не верили и во всем сомневались. Еще меньше могла помочь запоздалая телеграмма Сазонова ген. Юденичу о том, чтобы он от имени Колчака заканчивал переговоры с Финляндией, на признание которой, теперь уже разбитый, Колчак, наконец, согласился. С упрямством, задним числом, адм. Колчак, как бы одобрял позицию ген. Юденича по отношению к его демократическому правительству и этим сам своей рукой подписывал смертный приговор чаяниям окраинных государств, видевших в искреннем демократизме, пожалуй, единственную надежную гарантию спокойного разрешения мучившего их вопроса о неприкосновенности.
Политическая слепота окончательно поразила людей правого лагеря и они, казалось, делали все, чтобы насторожить против России окраинные народы и пресечь всякую охоту помощи белому делу с их стороны.
…
В Ревеле мы снова окунулись в безотрадную политическую атмосферу. Армия отступала, эстонцы косились на нас, пресса их вела агитацию за скорейшее возобновление переговоров с большевиками, сев.-зап. правительство считалось окончательно погребенным. Некий ген. Владимиров, одно время не выходивший из кабинета С. Г. Лианозова, перекочевал в стан ген. Юденича. Передавали, что, в предвкушении ожидавшихся побед над Петроградом, военная камарилья категорически решила не допустить сев.-зап. правительство в столицу, а тайная контрразведка ген. Глазенаппа, руководимая вчерашним другом правительства ген. Владимировым, преждевременно составила какой-то список лиц, подлежащих в Петрограде выведению «в расход».
…
Нелады ген. Юденича с эстонцами В. К. Пилкин приписывал бестактности и посягательству на русские интересы со стороны эстонцев. Тут он рассказал, между прочим, довольно темную историю по поводу эстонских покушений на Кронштадт в период наших успехов. В. К. Пилкин приготовил перевозочные средства для десантов, эстонцы насильно захватили все это имущество и, пользуясь им, высадили трехтысячный десант у Красной Горки, намереваясь ее занять в оккупационных целях. Весь план нечаянно вскрыл командующий английской эскадрой адм. Коуэн, который телеграфно потребовал от ген. Юденича вывода русских войск из Красной Горки под тем предлогом, что они будто ссорятся с эстонскими солдатами. А ни эстонцев, ни белых русских войск там еще и не было! Очевидно, англичане и эстонцы заранее в чем-то договорились. Красная Горка, однако, не сдалась: ожидавшегося внутреннего переворота не произошло. Далее эстонцы предполагали получить в сферу своей оккупации Кронштадт и побережье до Ораниенбаума.
В. К. Пилкин не сказал нам, откуда у него эти сведения, но в его рассказе не было ничего невероятного. Вожделение о Красной Горке, Кронштадте и побережье у эстонцев могли возникнуть, но, нет сомнения, что они им подсказывались с отчаяния: армия в тот момент стояла у ворот Петрограда, генералы вслух мечтали о всероссийской расправе и маленькая «картофельная республика» думала, вероятно, обезопасить себя подобной оккупацией со стороны уже белого Петрограда. Следовательно, и в данном случае корни враждебных посягательств со стороны эстонцев нужно было искать в той же собственной политике, хотя компания ген. Юденича естественно приписывала все козням спрятавшейся за спиной Эстонии Англии…
Разгорячившись во время спора, В. К. Пилкин… стал упрекать нас, что мы сторонимся Колчака… Колчак с самого начала отнесся к нам враждебно... Но В. К. Пилкин не смущался подобной несуразностью и шел дальше, снова повторяя свои прежние слова о позорности пребывания всех нас в составе сев.-зап. правительства, как созданного исключительно английскими руками.
М. С. Маргулиес, в ответ на эти упреки, в свою очередь спросил В. К. Пилкина, а почему он служил Романовым, предки которых были инородцы, зазванные в Россию, почему он забывает, что сам Колчак был объявлен всероссийским правителем при содействии англичан!
...
В пути железнодорожная прислуга бесцеремонно попыталась выселить нас из нашего вагона, и только всеспасительная мзда избавила нас от этого издевательства. Одна ссылка на то, что в вагоне едет северо-западное правительство, которое всегда оплачивает весь пробег вагона, лишь развеселила г. обер-кондуктора. Наш адъютант «убедил» его другим путем.
