Привыкнув самовластно распоряжаться в Галлиполи, Кутепов и его сподвижники с переездом в Болгарию ничуть не собирались сокращаться, уверенные, что их некому сократить.
В самом деле, возбуждался ли хоть раз протест против их безудержного хозяйничанья на греческой территории? Нет.
Даже французы молчали. Один раз они сделали попытку обезоружить зарвавшихся опекаемых. Кутепову было объявлено, что баталион черных будет маневрировать такого-то числа в таком-то месте; надеялись, под видом полевого ученья, незаметно окружить орлов и отобрать винтовки. Кутепов, однако, в свою очередь сообщил французским властям, что по странной случайности он тоже назначил маневры Дроздовского полка в то же время и в той же местности. Французский комендант прикусил язык.
[Читать далее]За границей существовало много общественных организаций для попечения о русских беженцах. Но которая из них возмутилась, когда Кутепов, в виде наказания, лишал солдат и офицеров французского пайка, распространял эту меру и на семьи, или когда расстреливал солдат за кражу банки консервов и лишь слегка журил генералов, фабриковавших на манер Чичикова «мертвых душ», на которых выписывали в свою пользу тысячи пайков от французов и тысячи драхм из фонда Главнокомандующего? Кто возвысил свой голос, когда 23 сентября 1921 года был расстрелян в Галлиполи ротмистр Успенский, которому предъявлялось обвинение в шпионаже... в пользу Франции?
Французы молча проглатывали пилюлю за пилюлей, которые преподносило им неучтивое заносчивое детище. Знаменитый своим ничтожеством ПОК, Политический объединенный Комитет, где заседали социалисты типа Алексинского и Бурцева рядом с ультрачерносотенцами типа Маркова II, расточив море слов по поводу порядков в Кутепии, молчаливо одобрил кровавые галлиполийские расправы.
В глазах узколобого врангелевского сатрапа слабая Болгария представлялась такой же удобной ареной для самовластия, как безжизненный галлиполийский полуостров. Кутепов, его генералы, а с их легкой руки и все их приспешники, равно как и мелкий люд, то и дело повторяли избитую со времени войны 1877-1878 гг. фразу:
- Что такое Болгария? «Наша» Задунайская губерния. «Мы» ее освободили, дали ей жизнь, без «нас» она пропала бы. «Мы» имеем право на благодарность.
И на этом основании хозяйничали в стране братушек так же, как и на Украине в 1919 году. Беззащитность маленькой страны, лишенной армии, подмывала распоясываться зарвавшихся авантюристов. Еще при движении из Варны к местам стоянок начали возникать недоразумения с селянами, которые никак не хотели перевозить бесплатно имущество галлиполийских частей. Кое-где серьезно обсуждали вопрос, не прибегнуть ли по старой привычке к реквизиции подвод и лошадей.
Всего в Болгарию прибыло врангелевского войска, считая «Гундоровский» полк, подсунутый болгарам в мае 1921 г. вместо артели Сельскохозяйственного союза, немногим более 18000 человек. Хотя значительная доля приезжих разбежалась еще в первые дни, но командиры их не исключали из частей, извлекая значительную выгоду из этих мертвых душ. Затем были случаи, когда разные предусмотрительные «ловчилы» записывались в войсковые части про всякий случай; другие ради того, чтобы сорвать хотя бы смену белья или ботинки; третьи - чтобы проехать бесплатно с войсковыми частями от одного пункта до другого. Их охотно принимали для увеличения списочного состава…
Постепенно гости начали все более и более помыкать хозяевами, стараясь занять в Болгарии место отсутствующей национальной армии.
В случае побега кого-либо из русской части командиры стали предъявлять болгарским властям официальные требования о розыске…
В Великом Тырнове… разместился штаб Кутепова со всеми учреждениями. На доме №7015 на улице 19 февраля болгарские граждане не без любопытства читали вывеску на двух языках: «Корпусной Суд первого корпуса Русской Армии. Tribunal militair du 1-er corps de l’Armee Russe». Этот суд, не считаясь с тем, что на территории Болгарии всем обеспечивается свобода политических убеждений, начал присуждать к расстрелу настроенных по-большевистски чинов армии…
Войсковые начальники по своему желанию совершенно свободно производили обыски и аресты в болгарских домах, где проживали русские. На площадях производилась маршировка. Кутепов и другие генералы разъезжали на изящных автомобилях по стране, устраивали смотры и парады, затемняя своим блеском скромное болгарское офицерство. На вокзалах их встречали вооруженные почетные караулы. По вечерам в частях гремела музыка, устраивались спектакли, концерты и танцы, а по ночам некоторые белые рыцари выходили на большую дорогу по старой привычке «партизанить».
Скоро вихрь жалоб посыпался из разных мест на галлиполийских орлов. В Белградчике лихой марковец гонялся с револьвером за девицей Наталией Велевой. В Ловче капитан гвардейского отряда избил болгарина Марина Нейкова только за то, что тот требовал с него долг. Когда обиженный подал заявление в болгарский суд, начальник отряда в официальном письме, на бланке с царским гербом, предлагал ему свой третейский суд. Сообщая о факте этого насилия, газета «Работнический Вестник» возмущенно добавляла: «Болгария это не царская сатрапия Николая II, где всякий офицер, дворянин и помещик мог избивать и убивать простых смертных русских горожан и крестьян». В Новой Загоре два казачьих офицера избили Ивана Кенева.
В Орхание группа врангелевских солдат и офицеров устроила разбойное нападение и увезла муку. Там же вышло громкое столкновение болгарских судебных властей с кутеповской администрацией. Один врангелевец, не выдержав скорби изгнаннического существования, покончил жизнь самоубийством. Его труп поместили в болгарскую больницу и приставили часового. Болгарский судебный следователь, узнав о происшествии, решил начать следствие, чтобы выяснить, не убили ли покойного в казарме. Когда он явился в больницу и хотел произвести следствие, часовой его не допустил. Возмущенный следователь пошел к начальству и только после настойчивых заявлений ему удалось осуществить свое право. Были случаи, когда врангелевцы отказывались освобождать казармы, необходимые для помещения в них собранных «трудоваков». - «Вообще, - писала одна газета неопределенного направления «Победа», - отмечается много случаев, когда врангелевцы злоупотребляют данным им прибежищем в нашей стране и пакостят интересам граждан».
«Когда прибыли к нам галлиполийцы, - сообщал в газету «Работнический Вестник» корреспондент из Орхание, - они были полны негодования по отношению к французскому правительству, которое насмеялось над их участью. Однако, узнав о том, что Франция продолжает отрицательно относиться к Советской России, они опять стали добрыми приятелями империалистической Франции... У нас они чувствуют себя господами. Устроили свою комендатуру и вывесили над ней царское знамя. У входа стоят вооруженные часовые. Ночью по городу ходят офицерские патрули. На празднике в день рождения царя Бориса 400 врангелевцев, вооруженных винтовками, во главе с ген. Ползиковым явились на парад. Этот генерал хотел подчинить себе и болгарский взвод, но подпоручик Цонов увел своих солдат с парада».
Даже для поверхностного наблюдателя получалась такая картина, что Болгария снова оккупирована русскими войсками, как это было после войны 18771878 гг.
От первой оккупации у болгар остались далеко не светлые воспоминания, невзирая на всю признательность к русским за освобождение. Много ударов по самолюбию нанесли тогда братушкам разные русские командиры и болгарские военные министры, назначенные из русских генералов, усвоивших взгляд на Болгарию, как на свое поместье. Тогда безудержно хозяйничали Соболев, Эрнрот и барон Каульбарс, теперь дебоширил через своих приказчиков барон Врангель.
- Вы, русские, освободили нас от турок, - благодарим вас за это, но кто освободит нас ныне от вас, русских? - жаловался тогда один из руссофилов, экзарх Антим I, в разговоре с русским дипломатом.
Аналогичные разговорчики начали раздаваться и теперь. Болгарские низы, независимо от политических взглядов, весьма неодобрительно поглядывали на действия орлов. Болгарин по натуре трудолюбив, воздержан в пище и питье, целомудрен и большой скопидом. Прибывшие врангелевцы по своему характеру и наклонностям являлись полной противоположностью ему и возмущали его девственное сердце.
- Что тут делают ваши русские? Почему ничем не занимаются? Где они берут деньги для своей жизни? Кто им дает? Почему так много пьют водки? Сегодня музыка, завтра музыка, по вечерам прогулка, ночью пиршества... Есть ли основание для веселья?
Такие вопросы болгары задавали на каждом шагу своим знакомым эмигрантам.
Присутствие в болгарских городках и селах сотен и тысяч молодых, бездельных, развращенных воинов, из которых добрые 75% украшали себя офицерскими погонами, крайне вредно отражалось на нравственности болгарского населения. На Туркула и его дроздов больше всего слышалось нареканий.
«Хорошо в Севлиево, - писал во врангелевской газете «Русское Дело» некий корреспондент. - Здесь квартирует «страшный» Туркул и «безрукий чорт» Манштейн!! Здесь старый Манштейн (отец чорта) рассказывает молодежи о том, как он воевал в 1877-1878 гг. Сюда же доносится тлетворное дыхание Генуи и всяких признаний и полупризнаний. Здесь русские, верящие в Россию. Здесь русские, ожидающие своей России».
А вот что писала группа севлиевской буржуазии окружному начальнику:
«Туркулу, его офицерам и солдатам, мы оказали любезнейшее гостеприимство, приняли их в свои объятья. Однако, что товорит Туркул и его люди? Мы стали свидетелями многих сцен: появились раздоры во многих семейных домах, совращают девиц и чужих жен, расторгаются браки, насаждаются венерические болезни, которые наполняют больницы своими жертвами»…
Врангелевская пресса слышать не хотела о стонах и воплях болгарского народа. Она пела дифирамбы Кутепову и его генералам, рисуя их жизнь скромной, идиллической, полной подвижничества и самоотречения. Галлиполийские воины - это сама святость, чистые Дон-Кихоты.
«Там, где живут на подвиге», - озаглавил свою статью о Тырново оракул «Русского Дела» Ксюнин.
«Вместо штаба Гурко в Тырново теперь штаб Куте- пова, - писал он. - Дни славы русской армии сменились крестопоклонными днями. Но как тогда при царе освободителе, при Скобелеве и Гурко армия русская творила свой подвиг, так и сегодня крест тяжелый на ней, и незримо каждый день она плетет из сегодняшних терний будущий венок русской славы... За городом, среди дач, за частоколами и плетнями, за рядами густой ветлы, теряется маленький домик, где живет ген. Кутепов… Кутепов работает в огороде. С лопатой в руке вскапывает грядки. Напротив, из караула, доносится звук вечерней молитвы. На скамейке около дома сидят два офицера в черных марковских погонах. Комната в этом белом домике на краю Тырново напоминает скиты Оптиной пустыни, куда перед смертью ушел Толстой. Русская армия тоже в скитах живет, ушла от мира и ждет, когда позовет ее народ на новое подвижничество».
В то время как Кутепов, превратившись в Толстого, копал грядки и садил цветочки, его полуголодные банды, действительно, плели венок русской славы «русской армии». Когда Ксюнин умилялся миром, тишиной и елейной святостью кутеповского гнезда, в этот момент тут же в Тырново, на улице 19 февраля, в доме № 701, военный прокурор полк. Медведев писал: «Чины личного конвоя командира 1-го корпуса, унтер-офицеры Степаненко Василий и Харин Никифор обвиняются в том, что они, по предварительному между собою соглашению, 30 января 1922 года, вооружившись заряженными винтовками, около 23 часов, пришли к дому болгарского подданного Стефана Михова, расположенному в 4 километрах от Тырново, и когда на их стук Михов открыл входную дверь, они вошли в дом и открыто, на глазах Ст. Михова, похитили 4 свиных окорока, стоимостью 900 болгарских левов, а затем потребовали у Михова денег, при чем в ответ на слова Михова, что он человек бедный и денег у него нет, один из названных воинских чинов замахнулся на него прикладом, вследствие каковой угрозы Михов выдал им имевшиеся у него 605 лев».
Много досталось от врангелевцев и коммунистам, для которых наличие остатков армии Врангеля в Болгарии являлось бельмом на глазу. Коммунисты отлично знали истинную цель приглашения авантюристов. Последние и сами не скрывали своего намерения при случае «расправиться со всей большевистской сволочью». В г. Орхание, на общественной вечеринке, один галлиполийский офицер изрядно выпил и полез драться с коммунистом, но был довольно решительным образом эвакуирован из собрания.
…
Русские реакционеры, вдохновлявшие сначала Деникина, а затем Врангеля, не могли питать чрезмерной симпатии к земледельческому правительству Болгарии, даже невзирая на оказанное гостеприимство и всяческое покровительство военной организации белогвардейцев. При всей своей соглашательской политике, земледельцы, утвердившиеся у власти, в результате революции, не отвечали вкусам осколков старой русской государственности, расценивавших все, что левее кадет - эсеров, меньшевиков, савинковцев и т.д. - теми же большевиками, только не успевшими ухватиться за власть.
Болгарская буржуазия рассуждала так же.
До чего идентична везде и всюду буржуазия в своем полном непонимании, умышленном или неумышленном, разницы между коммунистической партией и соглашателями, можно судить по выдержке из болгарской буржуазной газеты «Мир» (орган народно-прогрессивной партии) от 11 июля 1922 г. №6704:
- Как уже знаем по опыту, земледельческое управление отличается от большевистского только тем, что вместо управления коммунистических советов управляют по-своему земледельческие советы, которые стоят над государственной властью. Другой разницы нет, существо одно - советское управление.
При таком тождестве взглядов ясно, что не правительственная партия Болгарии привлекала симпатии вождей русской реакции и белогвардейщины, а правый сектор оппозиции - «черный блок», выразитель настроения городской буржуазии и капиталистов.
Русские реакционеры всех оттенков и всех званий, чисто политические деятели и прогоревшие бюрократы, сановники и мелкая шпана в огромном числе нахлынули в Болгарию, после водворения в ней армии Врангеля, из Сербии, где под крылышком Пашича и под сенью трона Карагеоргиевичей свили себе прочное гнездо обломки старой России. Для верхов русской эмиграции окончательно стерлась граница между этими двумя балканскими государствами, столь враждебными друг другу. Белград стал головой, София сердцем балканской эмиграции, опиравшейся на армию Врангеля, как на свою реальную силу. Междупланетное государство эмигрантов захватило территории обоих этих государств, и в нем царила одна власть - Высшего монархического совета, руководившего и Врангелем. Для отвода глаз Врангель от этого отпирался, заявляя, что его армия внепартийна.
К укреплению мощи этого эмигрантского государства на Балканах и к обезвреживанию его врагов были направлены теперь все помыслы русских реакционеров.
С одной стороны, они искали в Болгарии такую политическую группу, которая исповедует тот же политический символ, что они, чтобы опереться на нее, как о гранитный столб. С другой стороны, они напрягали все усилия, чтобы взять под свое руководство решительно всю беженскую массу, вышедшую из войсковых частей, и таким образом создать на Балканах единый противобольшевистский фронт.
Почти инстинктивно русские реакционеры и болгарские буржуазные партии бросились в объятия друг к другу. Свои очень скоро поняли своих. Тонкости политических программ были забыты. Общность классовых интересов сыграла роль силы притяжения...
без того ненавидевшие современную русскую власть, теперь после однобокой, тупой, клеветнической информации, чаще всего переходившей в сплошную фантазию, еще больше воспылали страстью к тем, кто столько лет боролся против коммунистов. В свою очередь они постарались внушить русским реакционерам ненависть к земледельцам, почти тем же большевикам, ненадежным союзникам армии Врангеля, разбойникам, мошенникам и деревенским хамам.
В результате получился трогательный альянс между болгарской буржуазией и верхами русской эмиграции. На первых порах это было естественное сближение, но постепенно оно начало скрепляться политическим цементом. Черному блоку счастье само лезло в рот, и с его стороны было бы непростительной ошибкой отказаться от политического союза с руководителями единственной вооруженной силы на территории Болгарии.
Раньше всех это учла народно-прогрессивная партия «народняци», ультра-реакционная, ультра-шовинистическая партия банкиров, ростовщиков, бывших лакеев болгарского и русского дворов…
Рожденная на пороге дворца новая партия при крещении ошибочно была названа народной, вместо царской. Доктор Стоилов, принимая бразды правления, гордо заявил, что берет власть во имя права и законности, попранных «блудником и тираном». Первые же выборы воочию убедили болгар, что эти звучные слова не имеют никакого содержания. Все правительственные навыки Стамбулова «народняци» восприняли целиком, и даже кое в чем усовершенствовали их. Во имя «права» шайки наемных хулиганов гасили свечи в собраниях враждебных правительству партий, во имя «законности» они врывались в заседания Народного Собрания и заставляли проводить желательные правительству законы. О народе народная партия заботилась весьма оригинально. Налоги косвенные возрастали до предела в целях «здоровой финансовой политики», а чтобы рабочие не подняли вопля против этих мероприятий власти, их организации безжалостно преследовались…
Теперь, с воцарением земледельцев, они переживали грустные дни. Но оккупация Болгарии врангелевской армией окрылила вождей «народняцей». Играя на чувствах болгарского народа, вечно благодарного России за освобождение, «народняци» начали рекламировать врангелевский сброд как подлинную русскую армию. С другой стороны, всячески «охаживали» врангелевских генералов. Что касается эмигрантских низов, то «народняци» ценили и их, но лишь как дешевую рабочую силу. «Наши чорбаджии превратили врангелевских солдат в своих лакеев и поденщиков, выплачивая им вдвое ниже против обыкновенной заработной платы. Со штабными офицерами дружат, а солдат эксплуатируют», - сообщал свищовский корреспондент в «Работнический Вестник»…
По распоряжению центрального бюро партии ее провинциальные отделы принимали все меры к сближению с врангелевскими командирами и вообще верхами русской эмиграции. Сближение началось на «культурной» почве: провинциальная буржуазия начала на первых порах охотно посещать русские вечера, но пьяные саврасы без узды быстро отбили у многих болгар охоту развлекаться в полковых собраниях. В Орхание директор гимназии заставлял учениц под угрозой исключения являться на культурные развлечения врангелевцев. В Свищове, где короткое время стояли «дрозды», дело обстояло лучше. Туркул на первых порах обворожил свищовских тузов. Когда пошли разговоры о переводе полка в Севлиево, группа местных буржуев, во главе с околийским начальником, не разобравшись, как следует, в «дроздах», даже ходатайствовала пред министерством внутренних дел об оставлении полка в Свищове. Отчасти тут играли роль и хозяйственные соображения, а именно: нежелание лишаться дешевых поденщиков. Зато в Севлиеве, где Туркул обосновался на продолжительное время, его раскусили хорошо.
Русских инженеров, в массе своей настроенных крайне реакционно, фабриканты охотно принимали к себе на службу, обращая в зорких агентов за состоянием мыслей рабочего скота - казаков и солдат. Безработных русских генералов влиятельные «народняци» пристраивали куда можно и куда нельзя, порой даже в ущерб интересам болгар. В то время как правительство по бюджетным соображениям сокращало число рабочих и служащих в казенных учреждениях и предприятиях, для русских черносотенцев, по ходатайству чиновников-народняцей, создавались синекуры. В Коммунистическую партию однажды поступила жалоба из Эски-Джумаи на то, что в местном инженерстве уволили по бюджетным соображениям «коларя» (обозного), но приняли без вакансии русского инженера. Никаких дипломов от русских не требовалось. Красный Крест, военная миссия Врангеля, командиры полков и даже еще меньшие служебные величины выдавали «своим людям» удостоверения, что такой-то имеет вполне достаточный стаж для занятия той или иной должности. Доверчивые братушки всему верили на слово.
Для более реальной совместной работы с весны 1922 года начали возникать особые общества - «Комитеты Русско-Болгарского Сближения», под председательством болгарских митрополитов или русских генералов. При организации этих комитетов русские верхи обнаружили полную неспособность к сговорчивости между собой, мелкое честолюбие, неуменье вести общественную работу. В Варне, где гнездилось особенно много русского буржуазного хлама, дело долго не клеилось из-за раздоров русской фракции. Несколько заседаний Комитета прошло в бесплодных спорах русских между собою, так что не удалось даже выбрать президиума.