декабрь 1919 г.)".
В конце сентября колчаковское правительство ожидал новый удар: стало известно, что верховный союзный совет постановил отозвать союзные войска из России и не вмешиваться в Гражданскую войну. Омская кадетская газета комментировала:
– Верховный союзный совет отказывает России в помощи, которую Россия вправе не просить, а требовать за те огромные услуги, которые она оказала цивилизации и культуре в первые три года войны. Этим самым совет как целое заявляет, что никаких моральных обязательств для него не существует, что все договоры и соглашения аннулируются им. Своим постановлением он снимает с себя всякие обязательства по отношению к России. Но тем самым и Россия получает в международных отношениях абсолютную свободу <…> Решение верховного совета развязывает нам руки. Оно даёт нам полную свободу распоряжаться своей судьбой, заключать какие угодно соглашения, устраивать будущие судьбы России, нам это нужно, нам и только нам одним. Иллюзии исчезли. Осталась только голая реальность.
В поисках новой ориентации было решено завязать отношения с Германией. 18 октября с соответствующим докладом на Совете у верховного правителя выступил фон дер Гольц.
Самыми абсурдными в этот период были проекты командировки приехавшего от Деникина генерала Нагаева обратно для формирования дивизии из “застрявших на юге России сибиряков”, с которыми он намеревался весной 1920 г. пробиваться в Сибирь через Туркестан, а также отправка грамот Бухарскому эмиру, Хивинскому хану и проектируемому новому Аму-Дарьинскому казачьему войску. Совет министров утвердил проекты, а адмирал подписал подготовленные грамоты.
[Читать далее]Современники оставили яркие характеристики верховного правителя – адмирала А.В.Колчака. Один из ближайших сподвижников адмирала Г.К.Гинс в начале октября отправился на пароходе с Колчаком в Тобольск. Не останавливаясь подробно на деталях, воспроизведём главный вывод:
– Адмирал был политически наивным человеком. Он не понимал сложности политического устройства, роли политических партий, игры честолюбий как факторов государственной жизни. Ему было совершенно недоступно и чуждо соотношение отдельных органов управления, и потому он вносил в их деятельность сумбур и путаницу, поручая одно и то же дело то одному, то другому. Достаточно сказать, что переписка с Деникиным по политическим вопросам велась сразу в трёх учреждениях: ставке, министерстве иностранных дел и управлении делами. Увы! Приходится сказать, что не было у нас и верховного правителя. Адмирал был по своему положению головой государственной власти. В ней всё объединялось, всё сходилось, но оттуда не шло по всем направлениям единой руководящей воли. Голова воспринимала, соглашалась или отрицала, иногда диктовала своё, но никогда она не жила одной общей жизнью со всем организмом, не служила её единым мозгом.
А.П.Будберг в дневнике за 21 августа отметил:
– Вечером адмирал разговорился на политические темы и высказал свою детскую искренность, полное непонимание жизни и исторической обстановки и чистое увлечение мечтой о восстановлении великой и единой России; он смотрит на своё положение как на посланный небом подвиг и непоколебимо убеждён, что ему или тому, кто его заменит, удастся вернуть России всё её величие и славу и возвратить все отпавшие и отторженные от нас земли.
Отметим, что если бы в Сибири был другой правитель вроде генерала Врангеля, то это мало что изменило: крах белого движения определила не личность верховного правителя, а то соотношение борющихся сил, которое сложилось в Сибири и Европейской России с началом Гражданской войны. Ход событий мог бы быть иным, но результат оставался бы тем же.
Столь же неприспособленным к работе оказалось и колчаковское правительство – оно выродилось в огромное бюрократическое учреждение. Вот что отмечал в воспоминаниях Л.А.Кроль:
– В бюджетной комиссии при рассмотрении сметы государственного контроля задаю вопрос государственному контролёру Краснову, производится ли контроль на фронте и как? “У меня имеются полевые контролёры”, – отвечает Краснов. – “Как проверяется снабжение и продовольствие, по списочному составу или по действительному?” – “По списочному, так как проверить действительный состав на фронте очень трудно” – “Но ведь Вы можете от военного министра узнать действительный состав?” Краснов мнётся и с трудом произносит: “Военный министр сам на днях спрашивал меня, не могу ли я через моих полевых контролёров выяснить состав армии на фронте и сообщить ему?” Кроме того, Краснов сообщил, что, по его мнению, разница между списочным и действительным составом составляет в 5 раз:
– Штаты были раздуты в тылу не только в области военной и “морской” (было и самостоятельное морское министерство), но и в гражданских органах управления. Тут спасались и спасали от военной службы. Кроме того, омские министры любили большие штаты, чтобы их министерства казались похожими на “настоящие”. Так, в министерстве иностранных дел Сукин развёл 16 отделов <…> А Михайлов в министерстве финансов развёл такой штат, что комиссия под председательством Краснова, по сокращению штатов нашла возможным сократить штат только в одном центральном управлении финансов на несколько сот (!) человек сразу.
Ему вторил генерал Будберг:
– Омские министерства и их бесчисленные департаменты выбрасывают тучи законопроектов и распоряжений, требуют донесений, ведомостей, статистики и всего прочего, что полагалось благопристойному российскому министерству или департаменту. Всё это взгромоздилось во всероссийский масштаб, распухло в революционных пропорциях и впитало в себя большую часть немногочисленных в Сибири специалистов-работников. В министерстве земледелия у нас, например, 17 департаментов и отделов, причём есть отдельные департаменты охоты и рыбной ловли; там, где прежде отлично справлялся один чиновник, теперь сидят и не справляются три-четыре, а то и больше; вместо писца или одной машинистки сидит многочисленная стайка машинисток.
Не лучшим образом выглядели и представители власти и армии на местах, по деятельности которых население судило о власти. Вот что сообщил 25 июня начальник гарнизона города Щегловска уполномоченному по охране государственного порядка:
– Прошу вашего распоряжения о командировании в город Щегловск одного из офицеров вверенного вам гарнизона для производства строжайшего расследования о преступных, подрывающих престиж существующей власти действиях чинов местной уездной милиции. Процветает настоящий произвол, насилия, пьянство, взяточничество, оскорбления словами и действиями обывателей, порка плетями, массовые убийства граждан пьяными милиционерами, допросы с пристрастием. В подтверждении того привожу несколько примеров: на масляной неделе начальником уездной милиции при участии милиционеров сквозь двери собственного дома застрелен гражданин Щегловска Новиков <…> 12 – 13 мая при проезде на пароходе отряда милиции в Крапивинскую волость, по приказанию выпившего начальника милиции 1-го участка Кузнецка, убит наповал крестьянин села Шевелёва Смирнов, труп которого был обобран и сброшен в Томь, родного его брата избили до полусмерти по подозрению в шпионаже, хотя сущность шпионажа начальник милиции 1-го участка доказать не может; в то же время по приказанию того же начальника милиции милиционером Воронкиным изнасилована молодая девица села Щеглово <…> Дисциплина среди милиционеров отсутствует совершенно. Я бороться с этим злом совершенно бессилен без вашей поддержки и воздействия на милицию путём подчинения таковой на основании существующего военного положения – военным властям. На основании изложенного прошу Вас принять экстренные меры для замены теперешнего состава начальства новым, желательно из военных и после чего ввести среди милиционеров самую суровую дисциплину.
Старший помощник начальника отряда особого назначения при управляющем Енисейской губернией 6 августа сообщил управляющему губернией:
– Считаю должным донести, что чины местного гарнизона – офицеры и солдаты – не на высоте своего назначения. Идёт беспросыпное пьянство, часто слышна стрельба на улицах, никаких мер к воздействию со стороны военной власти в целях прекращения хулиганства принято не было. Начальник гарнизона поручик Толкачёв в отношении к отряду принял обратную позицию: не входя нисколько в суть моих распоряжений, старается в глазах гарнизона и жителей подорвать авторитет отряда, и по возможности, призвать к себе на поклон. Так, например, 1) мои патрули, высланные в целях прекращения хулиганских и пьяных безобразий и задержания скандалящих людей, им были отменены, потому что я не доложил ему; 2) своих агентов, добывавших сведения о лицах подозрительных, я должен был отозвать, так как, по его мнению, это дело местной контрразведки; 3) задержанный моими офицерами пьяный прапорщик местного гарнизона, производивший стрельбу из револьвера на улице, был начальником гарнизона отпущен, а моим офицерам был сказан упрёк, что мы очень поздно стали признавать его <…> Настроение местного населения к красным – сдержанное и, пожалуй, довольно благожелательное. Из среды горожан мною задержано несколько лиц, находящихся в сношении с красными. Они задержаны и переданы местным властям.
31 августа дежурный офицер по гарнизону сообщил начальнику штаба:
– 30 августа комендант здешней станции получил телефонограмму задержать русских офицеров из поезда № 3 вагон после почтового вагона, которые офицеры, будучи пьяны, сделали на станции Алзамай скандал, стреляя из поезда револьвером и угрожая бомбами чиновникам станции.
Командующий Тарским военным округом в сентябре сообщал командующему войсками Омским военным округом:
– Крайне неудачные, а зачастую даже преступные действия военных отрядов правительственных войск, расстреливавших всех, кто попадается под руку, грабежи, пьянство, насилия в прошлом, а отчасти и нынешнем годах, внушили местному населению неуважение и страх к власти, а опытным красноармейцам – ненависть, жажду мести и расчёт на поддержку населения <…> Капитан Фомин <…> несмотря на моё запрещение пускать в ход артиллерию, разбил снарядами большое село Усть-Тару, а в селении Ново-Екатерининском – сжёг 12 домов, причём чины отряда перерезали домашнюю птицу <…> и увезли с собой домашнее имущество сожжённых домов <…> Полковник Кадлец (польский отряд) ограбил несколько селений начисто, включительно до белья и одежды.
О настроениях офицерства можно судить по отчёту в РТА гласного Красноярской думы Н.К.Ауэрбаха. Он сообщил:
– В офицерской среде сильно монархическое движение. Активности, конечно, никакой не проявляется для того, чтобы приблизить это чаяние офицерства, но благотворительной пассивности избыток. Хорошо только было при старом монархическом строе, когда Россия имела действительно боеспособную армию. Все разговоры офицерства между собой – только об этом. Они живут прошлым, которое им кажется красивым и славным. Беседа за столом – это водопад воспоминаний о сильной армии времён Николая. И так от генерала до прапорщика.
Далее он приводит ещё одно наблюдение:
– В офицерстве можно наметить две группы: мирного времени и военного. Первые недовольны появлением наверху молодого офицерства. На тех военных деятелях, которые были у власти во время “керенщины” Сибирского правительства, сваливают все неудачи армии, её нынешнее отступление. Только они, офицеры мирного времени – настоящие офицеры, все же остальные – только видимость офицерства. Последних, конечно, в отряде больше, они и так на менее ответственных местах. У большинства одно желание – поскорее окончить войну и вернуться к мирной жизни. Уже чувствуется в среде усталость, которой отчасти и объясняется отношение к солдатам “спустя рукава”.
Колчаковскому правительству не удалось привлечь на свою сторону деревню. Да оно и не смогло бы это сделать, даже если бы захотело: политика правительства в деревне, как уже отмечалось выше, коренным образом противоречила интересам крестьянства…
Крестьянство же либо активно сопротивлялось мероприятиям правительства, либо безучастно относилось к ним, если их “не трогали”. Вот свидетельства современников. 29 сентября управляющий Тарским уездом сообщил управляющему Акмолинской области:
– Мобилизация всего сельского населения в возрасте от 18 до 35 лет <…> вызвала в некоторых волостях уезда восстания и явное противодействие проведению этой мобилизации в жизнь. Так, население волостей Крайчиковской, Корсинской, Рыбинской, Форпостской и Финской, в особенности двух первых, – не только не пожелало мобилизовываться, но вело усиленную пропаганду против призыва и устраивало заставы, чтобы не пропускать лиц, следующих на сборный пункт города из других волостей.
30 сентября штаб 3-й Армии сообщил начальнику Восточного фронта:
– Крестьяне Сенной волости Петропавловского уезда по отношению к правительству и большевикам настроены одинаково безучастно, выражаясь так: “Кто хочешь владей, лишь бы нас не трогали” <…> к отбыванию воинской повинности относятся весьма неохотно <…> Среди бедного населения сложилось мнение, что большевики к ним великодушны и с помощью их они получат все земные блага за счёт богатых. Вопрос о земле местных крестьян, видимо, мало затрагивает, так как здесь нет частновладельческих земель, а то количество земли, которым владеет сибирское крестьянство, и в частности сенновцы, – в таком количестве, что они не в состоянии его полностью обработать.
Колчаковское правительство, судорожно ища средства спасения, уже не призывало к беспощадной борьбе с мелкобуржуазными партиями, а искало возможности привлечь на свою сторону наиболее умеренные элементы из их лагеря…
Последней конвульсией агонизирующего режима стало формирование добровольческих отрядов из православных христиан и мусульман…
Однако широкого размаха это движение не получило. 20 октября ушли на фронт первые отряды святого креста и мусульман – всего 506 штыков и 100 сабель.
В Томске кампания по формированию дружин святого креста и полумесяца началась в сентябре. На заседании собрания 29 сентября должны были появиться генерал Голицын и профессор Болдырев, но они не приехали, и в переполненном зале выступали местные деятели и профессор Аносов с руганью в адрес Советской России и с призывом формировать дружины для спасения родины от большевизма. Было решено вновь собраться после приезда генерала Голицына и профессора Болдырева.
Они вскоре прибыли из Омска и обратились к томскому мусульманскому деятелю Нурулле Карпову с предложением организовать отряд “Зелёного знамени” в Томске. Зариф Гайсин, участвовавший в организации этих отрядов, рассказал об этом в воспоминаниях:
– Нурулла Карпов, внимательно выслушав непрошенных гостей, резко осудил поведение черносотенных мулл и князю с генералом разъяснил точный смысл “газавата”, как его понимает широкая масса мусульманского населения и что по “газавату” мусульмане в первую очередь должны перебить вас самих, как неверующих в ислам, а потом уже обсудить вопрос, как быть с большевиками. В целях отвода недоверия и предвидя неизбежность мобилизации татарского населения в ряды колчаковщины, Нурулла Карпов предложил взамен “газавата” организовать национальный татарский батальон, однако с условием, чтобы командный состав был тоже исключительно из татар <…> Князь с генералом ухватились за последнюю мысль Нуруллы Карпова, и последний получает официальное извещение А.В.Колчака о том, что он, Н.Карпов, назначается начальником формирования татарского батальона <…> Пишущему эти строки выпадает на долю нелегализация работы и легализация дезертиров колчаковщины, перебежчиков и бывших красногвардейцев от имени мусульманского бюро для поступления в национальный татарский батальон.
Формирование батальона затянулось до ноября 1919 г., набрали 400 человек, но в Омск этот батальон отправить не успели в связи с наступлением Красной Армии в Сибири. Батальону был дан приказ выступить 17 декабря на Мариинск, но было решено убить колчаковского командира батальона штабс-капитана и вернуться в Томск. В дальнейшем батальон участвовал в боях с отступающими колчаковцами и как самостоятельная единица вошёл впоследствии в состав 5-й Красной Армии.
Тем временем Красная Армия стремительно продвигалась к Омску. 22 октября вечером на заседании Совета министров верховный правитель изложил военную обстановку, которую он считал весьма грозной.
Однако в печати появились успокаивающие заверения. Вот главноуправляющий делами правительства Г.К.Гинс разъясняет:
– Население Омска должно отнестись с полным спокойствием к объявлению о разгрузке города <…> Не паника, а сопротивление обеспечивает безопасность. Прежде всего мы должны рассчитывать на самих себя. В печати уже сообщалось, что правительство остаётся в Омске. Для успокоения населения подтверждаю, что верховный правитель и весь Совет министров остаётся здесь. Выезжают только те учреждения, без которых сейчас можно обойтись.
1 ноября на торжественном заседании совещания при начальнике добровольческих формирований выступил сам А.В.Колчак:
– Сдача Омска невозможна. Потеря этого центра явилась бы тяжёлым ударом всему делу возрождения русской государственности, допустить которую нельзя <…> Все необходимые армии средства и учреждения остаются в Омске. Армия будет иметь всё – ей нужны только люди и тёплые вещи. Вот к этой помощи армии, к широкому содействию добровольческому движению и призываю вас, господа.
Но уже на следующий день в омской кадетской газете появилось воззвание Колчака “К населению России”:
– Наши армии под давлением численно превосходящего врага отошли за реку Ишим. С этим отходом создаётся угроза Омску <…> В наступающие грозные часы каждый способный носить и владеть оружием обязан оставить мирные занятия и помочь армии, вступая в её ряды. Я призываю граждан Омска вступить в добровольческие части, находящиеся под знаком святого креста и зелёного знамени пророка и сделать это добровольно, пока я не объявлю общего призыва <…> Призываю граждан Омска к оружию для помощи армии и защиты своего города.
Омская кадетская газета разъясняла:
– Большевики угрожают Западной Сибири самым действительным образом <…> Всем следует собраться вокруг верховного правителя. Как он скажет, так тому и быть. Не следует мешать верховному правителю и высшей военной власти делать их тяжёлое и ответственное перед родиной дело <…> Мы призываем всех наших друзей самим понять и другим посоветовать то же – в спокойствии и деятельной сосредоточенности духа всем слиться в общей заботе обороны под руководством верховного вождя – в этом сейчас всё и в этом залог спасения.
/От себя: как напоминает сегодняшние призывы провластных агитаторов сплотиться вокруг вождя!/
Главнокомандующим армиями Восточного фронта был назначен генерал-лейтенант Сахаров. Дитерихс, который честно заявил Колчаку, что при том состоянии, в котором находится армия, защищать Омск нет возможности, был отстранён от должности.
Омская кадетская газета в последние дни колчаковской власти в Омске печатала истеричные призывы:
– Омск кипит. Кипит беспокойством и гневом <…> Большевики идут против веры и церкви, мы за веру отцов наших и русскую церковь <…> Выше всяких лозунгов чище и нетленнее сияет святой крест <…> Призыв умереть за веру самый могучий призыв для каждого русского. Он всем понятен. Умереть с крестом легче, чем умереть с лозунгом Учредительного собрания. Русские люди! Идите на защиту веры и родины. Идите помогать матери-России и нашей доблестной армии.
В очередном номере вновь появился подобный призыв:
– Говорят иногда, что большевики – это сила, с которой возможно, а иногда неизбежно мирное сожительство <…> Теперь у них есть армия, но теперь они уже не сила, теперь они – только самодвижущийся труп, ибо ветер истории тянет против них <…> Власть противобольшевистская придёт, придёт вскорости, для того, чтобы уже большевичеству не появляться более <…> Кто сейчас напрягается не пустить большевика в свой огород и в свою деревню, тот делает не только честное и святое дело – к этому практичные люди ещё могут быть глуховаты, но и дело здорового расчёта. Большевики от нас не уйдут. Мы их возьмём. Мы их возьмём, и здесь внятно звучащий рок.
26 октября началась переброска белых войск в Алтайскую губернию. За три дня до захвата Омска Красной Армией Колчак перебрался в Новониколаевск, где вместе с генералом Сахаровым начал разрабатывать план дальнейших военных операций против Красной Армии. Было решено закрепиться на Оби, прикрыв левый фланг казачьими частями у Семипалатинска, разгромив армию Мамонтова на Алтае. Газета “Алтайский день” сообщала, что “бодрая речь правителя в Новониколаевской городской думе создала общее убеждение, что падение Омска не является крахом, а лишь этапом борьбы, заставляющим усилить оборону страны”, что “красные не опасны и их можно отразить даже силами, расположенными в районе реки Оби”. Командующий первой армией генерал А.Пепеляев грозился: “Дайте мне 30 тысяч добровольцев и я уверяю, что через два месяца большевики будут отброшены за Урал” и призывал формировать крестьянские полки преимущественно из старожилов.
В ночь с 13 на 14 ноября 242-й Волжский стрелковый полк Красной Армии, скрытно переправившись по льду через Иртыш, занял станцию Омск и к утру разоружил 7 тыс. белых солдат и офицеров, находившихся в эшелонах на станции. 14 ноября колчкаковская власть в Омске прекратила существование. Заняв Омск, Красная Армия двинулась вдоль Транссибирской магистрали дальше на восток.
28 ноября в Новониколаевске главнокомандующий войсками Восточного фронта генерал-лейтенант Сахаров издал приказ, чтобы в каждом городе, селении и деревне был организован местный комитет самоохраны и народного ополчения в составе председателя и 5 членов. Комитеты должны немедленно “выделить и изолировать с представлением списка всех преступных лиц, агитаторов, шпионов и большевиков, ведущих развращающую антирусскую работу, мутящих русский честный народ и не дающих покончить с большевизмом”; все добровольческие формирования, направляемые в армию, должны поступить на учёт у военной власти и получить права и привилегии добровольцев.
В ночь на 7 декабря в Новониколаевске выступил Барабинский полк во главе с полковником Ивакиным, к которому присоединились военнослужащие других частей (Новониколаевского полка, школы телеграфистов, инструкторской школы и т.д.). Восставшие захватили тюрьму и выпустили политических заключённых, заняли почту, телеграф и телефон, комендатуру и вокзал, где изолировали штаб 2-й армии во главе с генералом С.Н.Войцеховским. Однако, посадив под арест командарма, восставшие не отключили связь, и арестованный генерал вызвал на помощь части 5-й Сибирской дивизии польских стрелков, находившиеся в городе, которые под командованием командира дивизии полковника К.Румши подавили восстание. Большая часть восставших во главе с Ивакиным была расстреляна, остальные были обезоружены и помещены в тюрьму. В ночь на 9 декабря польские стрелки провели “разгрузку” тюрьмы, расстреляв заключённых.
Тем временем Красная Армия продвигалась к Новониколаевску. Одна за одной были взяты станции от Омска до Новониколаевска, 11 декабря 3-я бригада 27-й дивизии взяла станцию Дупленскую, начальник 27-й дивизии Ф.И.Блажевич в помощь 3-й бригаде, наступавшей на Новониколаевск вдоль железной дороги, направил два полка в район Колывани с задачей обойти Новониколаевск с севера и северо-востока. Южнее города действовала 1-я бригада. 13 декабря утром 3-я бригада двинулась к Новониколаевску и вечером, обойдя город с северо-запада, вошла в него. Город был сдан без боя.
Активизация политической жизни в Томске началась летом 1919 г. В июле в городе появилась декларация центрального бюро Сибирского союза социалистов-революционеров, в которой отколовшаяся от ПСР группа выступила с критикой ПСР за её попытки коалиции с буржуазией, за откладывание решения основных вопросов до Учредительного собрания. Резко критиковался Всесибирский краевой комитет ПСР за участие в антисоветском восстании и поддержке Временного Сибирского правительства. Основной программной задачей ставилось свержение правительства Колчака и утверждение системы народовластия…
Осенью томская либеральная газета “Великая Россия” призывала:
– Нам нужна Великая Россия с крепкой твёрдой властью…
Ей вторил томский “Русский голос”:
– Знаем мы, что критиковать легко, а работать трудно. Поэтому мы говорим, что правильно поступает тот, кто не только критикует, а помогает власти делать её трудное дело…
17 декабря началось восстание в городе…
18 декабря, по воспоминаниям редактора “Сибирской жизни” А.В.Адрианова, в городе с утра “вдруг стало тихо, улицы опустели, военных не видно, езда почти прекратилась”. Стало известно, что управляющий губернией накануне покинул город. 19 декабря было также тихо в городе, но новая власть начала работать…
В начале декабря после восстания воинских частей в Кузнецке в город прибыл отряд Г.Ф.Рогова, который затем двинулся на Кольчугино, где помог восставшим шахтёрам, а затем на Щегловск. 21 декабря партизаны Первой Томской партизанской дивизии под командованием Шевелёва-Лубкова совместно с отрядом Рогова заняли Щегловск, перекрыв путь 3-й белой армии на Мариинск. Однако колчаковцам после артобстрела из тяжёлых орудий удалось выбить партизан из Щегловска и продолжить путь на восток. Отряд Рогова двинулся из Щегловска на станции Топки и Арлюк, где был рассеян белогвардейцами. В эти дни в районе села Поломошное Красная Армия настигла арьергард отступавшей колчаковской армии, в частности, польских легионеров, опрокинула его и заняла станцию Тайга. Колчаковцы вынуждены были отступать к Мариинску, где оказались в мешке, теснимые с запада Красной Армией и партизанами Мариинского уезда, а с востока – партизанами Енисейской губернии. Однако им удалось вырваться и двинуться в сторону Ачинска. Таким образом, в Западной Сибири колчаковская власть была разгромлена, а Красной Армии предстояло освобождение от белых Восточной Сибири.