Владимир Александрович Кухаришин (kibalchish75) wrote,
Владимир Александрович Кухаришин
kibalchish75

Categories:

И. Б. Шехтман о погромах Добровольческой армии на Украине. Часть I

Из книги И. Б. Шехтмана «Погромы Добровольческой армии на Украине».

25-го октября… большевики… захватили власть. С этого времени не прекращаются попытки военной организации противобольшевистских сил, преимущественно на окраинах России, для свержения большевистской власти. Некоторые из таких противобольшевистских образований носили чисто национально-территориальный характер. Армия эстонская, латышская, украинская и др. ограничивали свою цель задачей чисто локального значения: ликвидировать большевистскую власть на своей территории. Однако параллельно с этим краевыми антисоветскими вооруженными силами — иногда в сотрудничестве, иногда в борьбе с ними — возник разновременно ряд противобольшевистских армий, ставивших себе общероссийские задачи (или претендовавших на таковые): свергнуть диктатуру большевистской партии в России и восстановить былое государство российское. Таковы были армии возглавлявшегося соц.- революционерами Комитета Учредительного Собрания на Волге, опиравшиеся почти исключительно на 40-тысячный чехословацкий корпус и на т. н. «Народную Армию»; сибирская армия, чехословацкий корпус и армия Уфимской Директории в Сибири и на Дальнем Востоке; северо-западная армия ген. Юденича, формировавшаяся в Эстонии и шедшая на Петроград; формировавшийся в Латвии корпус полк. Вермонта; астраханская армия и южная армия, создавшиеся с благословения немцев в Киеве; северная армия в Архангельске и, наконец, Добровольческая армия, возникшая на Дону. За вычетом армии Комитета Учредительного Собрания, почти все эти противобольшевистские вооруженные образования были в большей или меньшей степени антисемитски настроены. Особенно роковую роль в судьбах российского еврейства суждено было, однако, сыграть именно Добровольческой армии, путь которой отмечен исключительно кровавой волной т. н. «добровольческих погромов».
[Читать далее]Зарождение Добровольческой армии относится еще к ноябрю 1917 г., когда ген. Алексеев начал в Новочеркасске, под прикрытием Донских казачьих частей, формировать добровольческие отряды для вооруженной борьбы с большевиками...
Формировалась армия на принципе добровольчества. Солдат было мало; больше всего записывались в армию офицеры, юнкера, студенты, кадеты и гимназисты старших классов. «Формирование Донских частей подвигалась плохо»…
Весь… путь ее на Украине отмечен непрерывными еврейскими погромами.
В общей волне еврейских погромов, в течение 3-х с лишним годов почти беспрерывно катившейся по Украине, погромы, учиненные т. н. Добровольческой армией, занимают совершенно особенное, ярко выделяющееся место. Они прежде всего резко очерчены во времени и заполняют собою сплошной, непрерывный период. Погромы украинских воинских частей (при Украинской Центральной Раде и в эпоху Директории) и повстанческих отрядов носили перемежающийся характер; то вспыхивая, то вновь затихая, они тянулись весь конец 1917 г., январь—апрель и ноябрь—декабрь 1919 года, весь 1920 и 1921 г. Погромы же Добровольческой армии приходятся на сравнительно короткий промежуток времени: июнь 1919—март 1920 г., не прекращаясь ни на один месяц. Они начались со вступлением Добровольческой армии на территорию Украины и прекратились лишь с вынужденным, под напором большевиков, оставлением ею областей с значительным и сплоченным еврейским населением. Девятимесячное пребывание армии ген. Деникина на Украине целиком заполнено еврейскими погромами: начинается ими и ими заканчивается. Конечно, и до июня 1919 г. имели место отдельные — и довольно частые — случаи насилий над еврейским населением со стороны Добровольческих частей; и после марта 1920 г. последние уцелевшие отряды Д. А. отмечали свой путь отступления еврейскими погромами; но это были лишь подготовительные или заключительные эпизоды драмы, действие которой ограничено вышеуказанными хронологическими вехами. Все разрушения, истребления и ужас, принесенные Добровольческой армией украинскому еврейству, всецело приходятся на этот краткий 10-месячный промежуток, исключительный по своему погромному напряжению.
Добровольческая армия не была единственным творцом погромного шквала, свирепствовавшего в этот период на Украине. Параллельно ей, совершенно от нее независимо, но в своеобразном с ней сотрудничестве, действовали в том же направлении враждебные ей силы: «петлюровцы», бесчисленные украинские повстанческие отряды, «григорьевцы» и отдельные разложившиеся большевистские части. Равнодействующая этих разнонаправленных сил находила свое выражение в непрекращающихся еврейских погромах.
В этом пестром погромном спектре линия Добровольческой армии, однако, выделялась особо, не смешиваясь с другими. Все прочие действующие силы погромной волны этого периода были исключительно местные, украинские, воспитанные, так сказать, в той великой школе еврейских погромов, какую исторически представляет собой Украина. Возрожденная Гайдамачина, специфические социально-экономические условия края и глубокая ненависть украинской деревни к по преимуществу еврейскому городу, сложный переплет обострившихся национальных отношений — все эти причины локального порядка способны дать некоторое объяснение буйному и кровавому разливу еврейских погромов, устроенных местными, крестьянскими по своему социальному составу, а по национальности и национальным устремлениям преимущественно украинскими группами.
Добровольческая же армия пришла на Украину извне. Ее человеческий материал был неукраинский, чуждый стране и ее специфическим условиям. В ней были представлены самые разнообразные этнические и социальные элементы — от великороссов до кавказских инородцев, от бывших царских гвардейцев из дворян до кубанского казачества. Это была сила Украине чуждая, враждебная украинскому и крестьянскому движению, не имевшая никаких корней в местных условиях. Свой погромный антисемитизм она не вскормила в специфических условиях украинской обстановки, но принесла его с собою на Украину готовым. И она сохранила его в беспримесном виде во все время своего пребывания в крае, не смешиваясь с местными погромными силами и оставаясь и в этом — как и во всех прочих отношениях — чужеродным организмом. В погромной чересполосице второй половины 1919 года роль Добровольческой армии является особенно выдающейся. Этим, конечно, ни в какой мере не умаляется роль, сыгранная, скажем, «петлюровцами» или повстанцами. Но погромные движения этих последних двух сил более растянуты во времени... В период господства Добровольческой армии на Украине ей бесспорно принадлежит пальма первенства в деле истребления еврейского населения.
Можно отметить четыре периода в развитии погромной практики Добровольческой армии.
1. Период сравнительно бескровных погромов (июнь — июль 1919) с преобладанием грабежа над всеми другими формами насилия.
2. Период массовых и кровавых погромов (август — сентябрь 1919). Убийства, изнасилования и пытки вырастают в самостоятельные формы погрома. Грабеж приобретает исключительно разрушительный характер.
3. Промежуточный период относительного затишья (ноябрь — декабрь 1919 г.).
4. Отступление Добровольческой армии (декабрь 1919 — март 1920 г.).

В середине лета 1919 г. (июнь—июль) Добровольческая армия впервые вступила в области с значительным еврейским населением и заняла ряд пунктов в губерниях Харьковской, Екатеринославской и северных уездах Таврической. Эта первая встреча официальных частей Д. А. с еврейским населением отмечает собою в то же время и первый период добровольческих погромов. Период этот, в главных и наиболее характерных своих чертах, заполнен целой серией т. н. «тихих погромов», — начальной и, так сказать, подготовительной, пробной стадией добровольческой погромной волны.
Этот первый период характеризуется, прежде всего, отсутствием какой бы то ни было мотивированности, даже хотя бы внешней, антиеврейских эксцессов.
Никакого опыта от соприкосновения с евреями Д. А. в этот период естественно еще накопить не успела. И политически и житейски нельзя было говорить о мотивированности какого-либо специфического отношения к евреям. И все же с первых же дней обнаружилось подозрительное, резко враждебное и ожесточенное отношение добровольческих частей к еврейскому населению. Отношение, которое чисто фактически никакими действиями со стороны евреев просто не успело быть вызванным и которое — ясно —        было принесено в готовом виде, уже сложившимся, психологически завершенным.
Еврейское население — сплошь большевистское и, во всяком случае, за большевиков ответственное. Такова была априорная политическая максима, из которой исходили все элементы Добровольческой армии. В специальном каждый раз доказательстве максима эта не нуждалась. Принадлежность к еврейской национальности является уже сама по себе необходимым и достаточным признаком «комиссарства».
И, в качестве сплошной большевистской массы, евреи естественно — военная добыча Добровольческой армии, отданная на поток и разграбление ее наступающим частям. Каждый еврей личностью и достоянием своим отвечает за большевиков.
С этой готовой формулой пришли добровольческие части в первые же пункты с еврейским населением и, не давая себе труда ее проверить, не теряя времени, приступили к осуществлению конкретных выводов, из нее вытекающих.
14-го июля 1919 г. добровольцы заняли г. Валки, Харьковской губ. Начали они с того, что взяли в качестве заложников от еврейского населения 12 евреев… Заложники эти были взяты, как гарантия за то, что большевики не расстреляют взятых ими с собой при отступлении русских заложников. С самого начала конструированы были, таким образом: 1. Некая связь между действиями большевиков и судьбой арестованных евреев; 2. Ответственность евреев за действия большевиков.
Это совершенно не скрывалось добровольческими властями. Арест заложников евреев производился исключительно по национальному признаку. Счастливо избежавший зачисления в заложники, содержатель аптеки в Валках JI. М. Кауфман рассказывает: «Арест мой произошел следующим образом: перед вечером ко мне явился адъютант коменданта и обратился ко мне с вопросом: «Вы какой национальности?» Я ответил. Тогда он сказал: «Пожалуйте за мной». Я пошел к коменданту и там был арестован». Дочери взятого заложником 65-летнего Овсея Гальперина добровольческий комендант так и заявил, что обвинения ее отцу никакого не предъявлено: «единственное обвинение это то, что он еврей, а так как большевики взяли у нас заложников и не выпускают их, — то мы взяли ваших». Среди арестованных пятеро работали на огороде кооперативного товарищества вегетарианцев, где работали также и русские. Представитель кооператива Григорий Хвостатый обратился к производившему арест офицеру Баркову. Тот заявил, что добровольческая власть «ничего не имеет к группе огородников, но имеет к национальности»…
С еврейского погрома начали добровольческие части и в Балашеве, впервые занятом добровольцами 1-го июля 1919 года. Казаки, входя в город, «первым делом осведомлялись: «где проживают евреи?». Уличные мальчики им это указывали, и начиналась зверская расправа». Командный состав этой расправе не препятствовал и сам, в свою очередь, начал свою «еврейскую политику» с того, что арестовал всех евреев города в числе 65 человек (целыми семьями). Когда привели первую партию арестованных, ротный командир обратился к ним со следующими словами: «Ваши братья-евреи пролили на Дону кровь наших братьев, теперь вы за них поплатитесь. Вперед к мосту!» ... «Это было, — сообщают уполномоченные «ОЗЕ» (Общества охранения здоровья еврейского населения) — место пытки и казни. Младший командный состав лично участвовал в погроме. Среди банд громил и убийц были также урядники. Число убитых точно не установлено... Спасшиеся вернулись избитыми, окровавленными и раздетыми почти донага или в одном нижнем белье». Все они были заключены в тюрьму, где над ними жестоко издевались. Когда же добровольцы вынуждены были, под давлением большевиков, временно оставить Балашев, часть арестованных, заболевшая сыпным тифом, была оставлена в Балашеве и, по сообщению военной власти, расстреляна; остальные эвакуированы были в ст. Урюпинскую, комендантом которой состоял есаул Отдельного Донского Казачьего Корпуса Марков. Здесь арестованных евреев содержали в грязной тюрьме, заставляя, под улюлюканье толпы, чистить помойные ямы.
По сравнению с последующим, этот период характеризуется сравнительной бескровностью. В этот период Добровольческая армия еще сохраняла некоторое подобие дисциплинированного войска и не выродилась в разбойничий загон, обезумевший от крови и убийств. Поэтому погромные эксцессы не носили еще, в общем и целом, организованного и официального характера. Власть, особенно в более крупных пунктах, еще не признавала de facto еврейскую жизнь бесхозяйным имуществом и не узаконила массовой бойни. Поэтому убийства в этот период сравнительно редки. В тех случаях, когда они имеют место, их творцы и исполнители все же стараются «делу дать законный вид и толк» и прикрывают их обвинением убитых в большевизме, в «комиссарстве»; если убитые не сами «комиссары», то это — их родственники, друзья, квартирохозяева. Во всяком случае, без хотя бы заведомо лживого и нелепого навета евреев, по общему правилу, не убивают. Если убивают арестованных, то в объяснение и оправдание выставляется традиционная версия о «попытке к побегу при переводе из тюрьмы». Словом, пытаются еще соблюдать аппарансы в отношении еврейской жизни. Правда, при перманентном характере эксцессов (особенно в Харькове, Екатеринославе) число жертв в результате все же является довольно значительным. …этот первый период является относительно менее кровавым, нежели последующие.
Центральное место в погромной практике этих первых месяцев занимал грабеж. Но и он носил совершенно иной, сравнительно более легкий характер, нежели в дальнейшем.
Прежде всего, он еще тоже не был узаконен. Власть, правда, смотрела сквозь пальцы. Но это обнаружилось лишь постепенно. Первоначально грабители, так сказать, еще нащупывали почву, не были уверены в безопасности и безнаказанности своих действий. Они сами понимали, что делают нечто недопустимое, непозволительное, зазорное и с точки зрения морали, и с точки зрения правового порядка и государственности. Поэтому, врываясь к евреям в дом, они временами как-то все же еще смущались, действовали неуверенно, торопясь, стараясь скорее «покончить дело» и уйти, пока жертвы не подымут крика и не придет Государственная Стража. Они еще были и сравнительно непритязательны в своих аппетитах и довольствовались относительно немногим, — лишь бы получить его возможно быстрее, без шума, и лишь бы получаемое было возможно более портативным. Поэтому они требовали и отбирали преимущественно наличные деньги, драгоценности, валюту, часы, кольца, портсигары. Искали в общем поверхностно. К пыткам не прибегали. Приставляли револьвер к виску или шашку к горлу и этим путем вымогали деньги. Дальше изобретательность пока не шла. И так как жертвы еще не были дочиста ограблены, то они сравнительно быстро отдавали требуемое и откупались. Это был не столько форменный погром, сколько простой грабеж —          по национальному признаку — с вымогательством. Входили добровольческие грабители под предлогом поисков коммунистов, оружия или коммунистической литературы. А в процессе обыска требовали денег, грозили арестовать и расстрелять и заставляли откупаться. Часто выводили во двор всех мужчин дома и раздевали догола. Грабеж носил обычно многократный, повторный характер. За одной партией грабителей приходила другая, требуя денег, забирая вещи, избивая. Нередко по нескольку раз являлись одни и те же офицеры и казаки. Уходя, они предупреждали, что вернутся.
Грабили не только в домах, но и на улице. Подходили, спрашивали документы и, увидев из них, что задержанный — еврей, отнимали деньги или, угрожая арестом, вымогали более или менее крупные суммы. При этом били нещадно. Типичным в этом смысле является следующий случай, зарегистрированный со слов пострадавшего в Екатеринославе. Пострадавший Поздняковский 27-го июля проходил по мосту. Караул остановил его и потребовал денег. Денег у потерпевшего не оказалось. Его завели в будку и подвергли тщательному обыску. Денег не нашли, захотели снять брюки, но Поздняковский оказал сопротивление. Солдаты повели его к дежурному офицеру, и один солдат спросил: «Г. прапорщик, извольте видеть, у меня совсем порваны брюки, я хочу снять с него штаны». Офицер ответил: «Что же, если нужно, — бери». Просьбы потерпевшего на офицера не повлияли. Офицер вышел из сарая, солдаты раздели Поздняковского догола и около часу подвергали пыткам.
Избиения в этот период встречаются гораздо чаще, Обычно они сопровождают грабеж. Из зарегистрированных в Екатеринославе 319 случаев ограбления 53 сопровождались избиениями. Но нередко они носят и самостоятельный характер. В материалах Харьковской еврейской общины имеется в высшей степени характерное показание этого рода. Яков Утевский, 58 лет, торговец, грамотный, сообщает: «Вчера… к синагоге подъехали 3 офицера... Один из них… подбежал к группе евреев, стоявшей у калитки, схватил одного еврея — слепого, бросил его на землю и стал топтать ногами. Другой офицер нагайкой стал сечь остальных евреев; они разбежались, а офицер гнался за ними и сек нагайкой. При этом офицера ругались, грозили вырезать всех жидов...»
Еще чаще имели место избиения при арестах. И здесь установился уже известный трафарет, образцом которого может служить такой, например, бесхитростный рассказ поденного рабочего Залмана Генина, 55 лет: «В понедельник, 4-го июля, часа в 4 дня, я шел с работы домой... Немного выпивший неизвестный потребовал у меня документ. Я показал мое удостоверение, выданное мне еще при госпитале. Неизвестный посмотрел документ и сказал: «А, ты жид, пойдем в участок» и повел меня в 1-ый участок. Там он меня ударил нагайкой; меня били нагайками все бывшие там начальники; милиционеры меня не били. Один начальник в эполетах поставил мне револьвер в рот и сказал: «выбирай смерть либо в рот, либо в живот». Он меня страшно мучил; он говорил по-немецки. Часа два меня там продержали, все время били, и только вечером арестовавший меня пошел со мной в 3-ий участок для удостоверения моей личности. Он гнал меня перед собой и бил нагайкой. Шагов 50 он меня гнал, потом спросил, есть ли у меня деньги; я сказал, что нет. Он бросил меня и ушел». Не щадили и женщин. Арестованную вместе со своими впоследствии расстрелянными сыновьями и братом Лию Фелициан жестоко высекли в канцелярии Дроздовского полка 12 солдат. Фелициан была унесена в бесчувственном состоянии.
Особой формой антисемитского террора были аресты. Арестовывали под различными, самыми нелепыми предлогами, по доносу различных лиц, сводящих личные счеты. В материалах Харьковской еврейской общины зарегистрирован ряд таких случаев. Домовладелец и подрядчик. Шифман был арестован добровольческим офицером Ждановым в отместку за то, что тот вел когда-то судебную тяжбу с отцом Жданова по поводу приобретенного дома. Пекарь Яков Ошеров был арестован, как «большевик», по доносу дворничихи дома № 25 по Ярославской улице, поссорившейся с ним на той почве, что она не разрешала Ошерову брать воду из их двора. 16-летняя работница на папиросной фабрике Зельда Каган поссорилась как-то с русским парнем: тот выругал ее «жидовкой», а она его «черносотенцем». Когда пришли добровольцы, обиженный парень встретился с Каган и сказал: «вот погоди, я сообщу, что ты коммунистка». Угрозу он исполнил, и Каган была арестована. Лавочник Палевский и его дочь Сарра арестованы были по доносу соседа, шофера Бирюкова, в свое время, при большевиках, арестованного за погромную агитацию.
Поводы к арестам были самые разнообразные. Торговец Семен Залгаллер был арестован за то, что был «секретарем» — секретарем чего или кого, неизвестно. Юзефу Литманович пришли арестовать, заведомо ложно обвиняя ее, будто она выдала большевикам сына домохозяина, белогвардейца Н. Зимина. Портного Довидовича арестовали и угрожали расстрелять за то, что он якобы «выражался плохо о Деникинской власти». Мыловара Я. Любича обвинили в хранении и несдаче вовремя казенных вещей и краденного золота и серебра. Лесопромышленнику М. Цыпину инкриминировалось, по доносу неизвестного прохожего, что он «был помощником комиссара, катался на автомобиле и служил в продовольственном складе». Очень часто все эти обвинения и аресты определенно инсценировались с исключительной целью вымогательства.
Вымогательства вообще играли крупную роль в погромной практике этого периода. Производились они вполне открыто, и целый ряд «обвинений» легко и быстро ликвидировался уплатой соответствующего выкупа. С упомянутого выше портного Довидовича некий поручик контрразведки потребовал 10.000 руб., чтобы «затушить дело»: покончили на 3000 руб. К комиссионеру Гершу Лейбензону явились двое неизвестных в солдатской форме и потребовали выдачи мобилизованного большевиками и отправленного ими на фронт сына его. Когда того, естественно, не оказалось, пришедшие потребовали от Лейбензона, чтобы он отправился с ними в контрразведку; при этом они тут же предложили ему откупиться за 1000 руб. У Лейбензона было всего 100 руб., которые он им и предложил, но те заявили, что «командир приказал им меньше тысячи не брать», и ушли, предложив приготовить деньги к субботе.
Сравнительно немногочисленны в этот период изнасилования. Они носят еще случайный и не массовый характер. Но именно их новизна и сравнительная редкость придает им особую мучительную остроту в сознании пострадавших семей. Отец изнасилованной казаками девушки В-кер в Харькове, не вытерпев позора, отравился соляной кислотой. Но уже и в этот относительно ранний период изнасилования носят исключительно жестокий характер и производятся скопом. Жену X. П-ка в Екатеринославе изнасиловали трое казаков поочередно. В квартире Левина 26 казаков и 1 офицер изнасиловали двух девушек и замужнюю женщину. Еще более многочисленны попытки к изнасилованию. В некоторых случаях приходили со специальной целью «позабавиться». В семье М. Литнера семеро казаков настойчиво искали его дочь, о которой они слыхали, что она — красивая девушка.
Каково было отношение властей ко всем этим убийствам, грабежам, избиениям, арестам, вымогательствам?
В общем и целом — безучастное. Нельзя еще отметить активной прикосновенности органов власти ко всем перечисленным явлениям, но несомненно — участие в них одних представителей правительственных учреждений и попустительство, окрашенное определенным жидоедством, — со стороны других.
Материалы и показания, собранные Екатеринославской еврейской общиной, особенно изобилуют разительными фактами этого рода. Почти все 319 зарегистрированных случаев содержат традиционное замечание: «участвовали казаки» или «участвовала Государственная Стража». Вполне понятно, что все попытки найти защиту и управу у военных или гражданских властей встречали лишь оскорбления и насмешки. Когда ограбленный несколько раз Б. Виленский обратился к коменданту Государственной Стражи с просьбой о присылке помощи, тот заявил; «Ты, жид, какое право имеешь ко мне являться», — помощь послана не была. Семья избитой и ограбленной Гени Гальперин явилась в комендатуру за отобранными накануне паспортами; к ним вышел комендант и прогнал их, заявив: «Я жидовских заявлений не принимаю». Ц. Капусткина, испытавшая взлом и ограбление магазина, ограбление квартиры и избиение казаками, явилась с заявлением к коменданту Андра и получила в ответ: — «Вон, жидовская морда, всыпать ей 50 шомполов». Ограбленный Г. Галкин, принеся жалобу приставу 2-го участка, не был принят последним; единственное, что ему было заявлено, было следующее: — «Идите жаловаться Троцкому, а на это правительство нечего жаловаться». Жаловавшейся на грабеж К. Эльевой комендант заявил: «А я при чем тут?» Когда в квартире А. Рошиба от неосторожного обращения с огнем грабивших казаков вспыхнул пожар, — проходивший мимо офицер заявил: «Знаем ваши еврейские штуки, сами подожгли, чтобы получить страховку». В тех же редких случаях, когда, по настойчивой просьбе пострадавших, являлась Государственная Стража и виновных арестовывали, это никаких карательных мер в отношении их не вызывало. В. Харькове ограбленные казаками братья Брискины добились ареста виновных. Но через несколько часов к ним явился офицер контрразведки, вернул ограбленный казаками бинокль и предложил «не возбуждать дела, так как казаки — шкуровцы, их полк находится в 7 верстах от Харькова, и их расстрел может вызвать волнение и тревогу». Ничего удивительного, что при таком отношении грабители очень мало опасались возмездия и открыто заявляли о своих подвигах. Когда О. Фишелев опознал участвовавшего в грабеже и избиении офицера, и грабителя арестовали, тот вслух заявил: «Мало грабили, еще будем грабить».
В Харьков казаки явились в полном убеждении, что евреи — их жизнь и имущество — их бесспорное достояние. Ограбивший Р. Давидова какак откровенно заявил ему, что «им, казакам, разрешено грабить еврейское имущество, это — их военная добыча». Источником этого убеждения явилось крепко привитое представление, что «все жиды — коммунисты», как заявил С. Штейнбергу избивший его офицер. Победив и прогнав большевиков из Харькова, они считали что «жидовское царство уже кончилось» (слова офицера Жданова арестованному Ш. Шифману), и все оставшиеся в городе евреи — своего рода заложники в добровольческом стане, люди вне закона. Конвоировавший И. Бурштейна офицер так и сказал ему: «Вы виноваты в том, что вы — еврей». Этой вины было достаточно для ограбления, ареста, убийства. В отношении евреев все эти действия почитались даже патриотичными, освобождающими Россию от сплошь коммунистической нечисти, и в обычном погромном лозунге грабивших — «бей жидов, спасай Россию» первая часть рассматривалась, как необходимое условие и предпосылка второй.
В предыдущем речь шла почти исключительно о Харькове и Екатеринославе...
Это не значит, однако, что этими крупными пунктами исчерпывается погромный размах Добровольческой армии за период июнь—июль 1919 г. Погромы в более мелких пунктах за этот период мало обследованы. Но и то немногое, что имеется в нашем распоряжении, дает исключительно яркую картину начинающего пьянеть от сознания безнаказанности погромного разгула.
В крупных центрах добровольческие части еще сравнительно сдерживались... В мелких же провинциальных пунктах ничем и никем не стесняемые добровольцы распоряжались вовсю. Погромы здесь уже постепенно теряют свой «тихий» характер и все более приобретают черты подлинных погромов, предвосхищают картину погромной вакханалии последующего периода — начинающегося августом.
Здесь появляются уже впервые контрибуции, накладываемые специально на еврейское население и являющиеся официальной квалификацией евреев, как враждебного элемента, который должен специальной денежной карой искупить свою вину и купить себе безопасность. При этом контрибуции налагались самые своеобразные. В Михайловке (Таврич. губ.), куда добровольцы вступили 15-го июня, комендант города наложил на еврейское население следующую контрибуцию: 250.000 руб. деньгами (при этом часть денег должна быть внесена николаевскими, а часть золотыми из расчета 300 руб. за 10 золотых), 2 заграничных чемодана, золотые часы, 2 пары дамских туфель № 39, 2 пары чулок, 10 фунтов свечей, 5 фунтов перцу, 130 пуд. муки, 1 пуд махорки, 1 пуд табаку лучшего качества и спичек, Кроме того, специальные контрибуции накладывались еще на отдельных евреев. Расписок в приеме денег и вещей не выдавалось. В еврейской земледельческой колонии Равнополь (Таврической губ.) командир 2-го Кубанского Партизанского полка потребовал от евреев 10.000 руб. деньгами и 10 штук рогатого скота для солдат. Само еврейское население начало смотреть на контрибуцию, как на совершенно неизбежное явление, единственно способное, быть может, предотвратить погром. На ст. Лозовой (Екатеринославской губ.) евреи сами собрали «для нужд Добровольческой армии» 50.000 руб., которые специальная депутация еврейской общины должна была передать добровольческому коменданту города. Комендант заявил, что «окровавленных жидовских денег» он принимать не желает; однако, дал себя убедить городскому голове (христианину) и 50.000 руб. принял.
Ошибочным было бы, однако, предположение, будто внесенная евреями и принятая добровольческими военными властями контрибуция действительно спасала от погрома, предотвращала его, к чему-нибудь обязывала взявших. Не было ни одного случая, чтобы внесенная контрибуция предупредила погром. В Михайловке, несмотря на полученную комендантом контрибуцию, добровольцы «начали грабить местное еврейское население, численностью до 100 семей, заходя в отдельные квартиры и забирая все, что в квартире находится: платье, подушки, деньги и проч. Грабежи происходят днем и ночью. Ограблены почти все более или менее зажиточные евреи. Не ограничиваясь грабежами, они также избивают еврейское население, терроризируя и запугивая его».
В Лозовой после того как комендант, по просьбе городского головы, принял 50.000 руб., «солдаты (8-го Кубанского полка и 6-го Терского) занялись грабежами среди еврейского населения», причем «грабежи производились также среди бедного еврейского населения». Когда же «евреи стали прятать более ценное имущество... грабежи стали носить более насильственный характер; ограбленных заставляли силой извлекать из чемоданов и прочих мест запрятанное имущество». Разгрому подверглась и синагога, переполненная в этот момент молящимися. Казаки разорвали 8 свитков Торы. В качестве традиционного погромного атрибута, стали выпускать перья из перин и подушек. Не обошлось и без жертв: подойдя к отделению Петроградского международного банка, группа солдат 6-го эскадрона осетинского дивизиона стала поджидать выхода служащих и, схватив наугад служащих банка Хенкина и Бару, заявили, что те — большевики. Городской голова вместе с комендантом пошли за осетинами, требуя выдачи арестованных. Но те заявили, что отведут этих «большевиков» к своему начальнику. В 3 часа дня Хенкин и Бару были расстреляны в вагоне эшелона и выброшены на полотно дороги. Обе жертвы никакого отношения к большевизму не имели: Хенкин — сионист, Бару — беспартийный.
Жестоко пострадал от добровольческих отрядов и Царицын, занятый 17-го июля войсками Кавказской армии. Здесь «почти все еврейские дома (за исключением не больше десяти) были ограблены, причем грабили партии, приходившие одна за другой. Сапожник — беженец Юделевич, 60 лет, был вытащен с юношей сыном из дому за то только, что, по мнению заказчика солдата, просил дорого за починку сапог; во дворе контрразведки он был убит вместе с сыном, причем трупы были положительно исколоты штыками. Поручик Дубровский (еврей), живущий по Астраханской улице, № 6, был ранен в ногу преследовавшими его казаками во главе с офицером только за то, что какому-то хулигану вздумалось указать на него, как на бывшего комиссара... Есть, конечно, еще много случаев беспричинных и бессмысленных арестов невинных людей, но всех не перечтешь». И здесь, как и всюду, добровольческие власти ничего не сделали для борьбы с погромом: «Царицын был взят Добрармией 17 июля, а первый приказ о строгом преследовании грабежей и насилий был опубликован 29 июля, когда фактически все уже было сделано».
Форменный погром законченного типа разыгрался в упомянутой выше еврейской колонии Равнополь. «4-го июня утром, чуть свет, в колонию со всех сторон нагрянули толпы вооруженных и не вооруженных казаков и не казаков. Все дома были наводнены солдатами, которые стали грабить все движимое и недвижимое имущество: одежду, обувь, белье, наволоки, домашние вещи и деньги... Солдаты, ища, вещей, взламывали печные трубы, стены, копали землю во дворах и домах, лазили по чердакам и погребам. Людей раздевали посреди улицы, снимая одежду и обувь. Со всех сторон неслись вопли избиваемых; в одном дворе казак, наступив на грудь 70-летнего старика, избивал его плетью, требуя денег; в другом дворе избивали палкой другого старика, требуя, чтобы он выдал, кто в колонии комиссар; в третьем доме казаки повесили 80-летнего старика, требуя денег, и старик этот снят был из петли полузадохшимся. Среди белого дня солдаты стали гоняться по улице за женщинами, затаскивали в дома и насиловали на глазах мужей и отцов, беспощадно избивая последних за малейшую попытку защитить насилуемых. Забирали брички, лошадей, упряжь. На просьбы оставить лошадей для уборки хлеба солдаты говорили: «Не беспокойтесь, вы не будете убирать этот хлеб, вы будете уничтожены до последнего». То же продолжалось и на следующий день. «Но так как грабить было уже нечего (все было забрано в первый день), то стали забирать хлеб — зерно, муку и печеный хлеб... В одном доме у вдовы с 4-мя детьми забрали последние 10 фун. муки в кулечке».
Погром в Равнополе является уже в значительной мере переломом в погромной практике Добрармии. По своей откровенной и методичной разрушительности он знаменует собою переход к новым погромным формам, нашедшим свое высшее выражение в последующие месяцы (август—сентябрь) на территории Киевской. Херсонской, Подольской и Полтавской губерний.






Tags: Антисемитизм, Белые, Белый террор, Гражданская война, Евреи, Казаки
Subscribe

  • Post a new comment

    Error

    Comments allowed for friends only

    Anonymous comments are disabled in this journal

    default userpic

    Your IP address will be recorded 

  • 0 comments