Антиеврейской политике и агитации власти соответствовало, часто обгоняя ее, ярко выраженное антисемитское течение в определенных кругах русского общества. Прежде всего вновь вышли на сцену старые деятели дореволюционного антисемитизма. Вновь выплыл пресловутый В. М. Пуришкевич, объезжавший юг России с лекциями, посвященными беспощадной вражде к еврейству. Им создана была «Народно-Государственная Партия», программа которой предусматривала объявление всех евреев иностранцами и всемирную борьбу с ними. Партия эта получила «солидную субсидию» от «Освага». Появились определенно погромного типа листки, вроде газетки «В Москву», — с подзаголовком: «Бери хворостину и гони жида в Палестину». Не менее известный священник Востоков основал «Братство Животворящего Креста», которое, по свидетельству А. И. Деникина, ставило своей целью, наряду с восстановлением абсолютной монархии, также «борьбу с жидомасонством». По свидетельству того же А. И. Деникина лозунг всех крайне правых группировок («самодержавие, православие и народность») «не осложнялся необычайно трудными вопросами положительного государственного и социального строительства, а сводился к простейшему и доступному массе, оголенному от внешних туманных покровов, императиву: — «Бей жидов, спасай Россию». «Императив» этот был тем более практически опасен, что, по сообщению информационной части «Освага» (в августе 1919 г.), эти крайние правые партии главное свое внимание обратили на армию, где «сосредоточена вся их активная агитационная работа». Ген. А. И. Деникин добавляет, что эта «их подпольная агитация оказывала несомненное влияние, в особенности среди неуравновешенной и мало разбиравшейся в политическом отношении части офицерства».
[Читать далее]Старый матерый антисемит В. В. Шульгин в своей газете «Киевлянин» открыл систематическую кампанию против евреев, огульно обвиняя их в большевизме, в том, что все комиссары — евреи, и подчеркивая, что евреи должны «выпить до дна искупительную чашу» за свои грехи. Откровенно угрожая еврейству погромами, В. В. Шульгин писал: «После всего, что было и чего вычеркнуть нельзя, для еврейства есть только один путь — это путь немедленного добровольного отказа евреев от участия в политической жизни России. За все, что сделано длинным списком евреев от Фрумина (киевского с.-р.) до Бронштейна-Троцкого... За это надо расплатиться. Мы предлагаем еврейству минимальную расплату; конечно, евреи нас не послушают и, конечно, заплатят гораздо дороже». И, в качестве практической программы обезврежения еврейского влияния, В. В. Шульгин предлагает власти целую систему мероприятий, которую та частью выполнила уже сама, частью начала выполнять по рецепту Шульгина: «Надо заставить евреев уйти от мест, которые они могут использовать во вред возрождающемуся русскому государству. Не должно быть евреев-офицеров, чиновников, судей. Надо стараться, чтобы не было евреев земских и городских гласных, а также служащих городу и земству». Благодаря тому, что «Киевлянин» пользовался особенными привилегиями по воинским частям, агитация эта естественно имела значительное влияние и сыграла немалую роль в киевском и других погромах.
Открыто и недвусмысленно антисемитским был построенный на основе церковных приходов «Союз русских национальных общин», провозглашавший в числе прочих лозунгов «национальную, свободную от «инородческого» капитала и участия кооперацию». В этой, по свидетельству ген. А. И. Деникина, «наиболее деятельной и, пожалуй, наиболее распространенной организации», сошлись видные антисемитски-погромные деятели: бывший редактор пресловутого «Колокола» В. М. Скворцов «своим единомыслием и соучастием тесно переплетал его с «Братством Животворящего Креста» (см. выше); прис. пов. Измайлов, мрачно правый, протягивал от Союза крепкие нити к Русскому Собранию (крайне правая партия, во главе с бывшим членом Государственной Думы Замысловским, ген. Комиссаровым и др.) и погромному листку «В Москву». Эта откровенная антисемитская организация пользовалась всемерным покровительством добровольческих властей, и еще в мае (1919 г.) Отдел пропаганды официально «признал Русские национальные общины, как образования желательные для совместных работ и сотрудничества»; а в конце октября ген. Батюшин «представил уже в Отдел Пропаганды обширный доклад с планом покрытия всей южной России, Сибири и даже Европы (эмиграция) «русскими национальными общинами», взяв за образец организации всемирный еврейский кагал».
Традиционное недоброжелательство к евреям обнаружила и официальная православная церковь. Когда к митрополиту Антонию обратились некоторые представители еврейского общества с просьбой выпустить воззвание с осуждением погромов, митрополит, по его собственному сообщению, «предложил им предварительно обратиться к своим единоверцам, чтобы они немедленно вышли из всех большевистских учреждений». Вместо подсказываемого «религией любви» осуждения убийств и насилий, православный пастырь косвенно оправдал погромы явно провокационным указанием на евреев, служащих в большевистских учреждениях.
Наряду с этими традиционно антисемитскими кругами, враждебное отношение к евреям стали обнаруживать круги, до сих пор ему чуждые и по своему прошлому к нему совершенно не склонные. Наиболее разительный пример тому дала партия Народной Свободы.
Партия Народной Свободы («Кадеты») имела установившуюся репутацию либерально-юдофильской. В ее состав входили и занимали в ней видное положение многие евреи…
В начале ноября 1919 года состоялось в Харькове совещание партии Народной Свободы... «Формального раскола не произошло», — заявил приехавший из Харькова председатель Киевского областного комитета к.-д. Л. Э. Чолганский. «Но обеспечение этого единства далось партии дорогой ценой: полной капитуляцией ее левого крыла и даже ее центра перед политикой тех ультра-«реалистических» течений, которые в Харькове пошли на блок с правыми...»
Этот крен направо нашел свое яркое выражение в резолюции, принятой Харьковским совещанием по еврейскому вопросу. Резолюция не содержит ни слова морального и политического возмущения или негодования по поводу разлившейся погромной волны. Заведомо умаляя размер и захват погромного шквала, говорит она просто о «происходящих еврейских погромах», не давая этими словами даже отдаленной характеристики угрожающе взметнувшейся погромной вакханалии... Единственным эпитетом, какой нашла кадетская конференция для квалифицирования и оценки этих погромов, является краткое и холодное заявление об их «недопустимости», и при этом «не только по соображениям человечности, но и с точки зрения великого дела, которому сейчас служит Добровольческая армия». Ограничив выражение своего отрицательного отношения к погромам этой «недопустимостью», кадетская конференция, вопреки установленным фактам, поспешила снять всякую ответственность за погромы с добровольческих властей: «Совещание отклоняет всякие подозрения в том, что эти насилия совершаются без достаточного противодействия со стороны полномочных властей, и первейшим долгом считает свидетельствовать о ряде актов и мер, принятых и принимаемых властью для предотвращения погромов и для защиты неповинного населения…». Считая, таким образом, своим «первейшим долгом» не негодующий протест против виновников и попустителей погромов, а их обеление и защиту, кадетская резолюция сочла нужным перейти от обороны к нападению и обратить ряд требований к разгромленному еврейству: «Сознательные и руководящие круги еврейства должны объявить беспощадную войну тем элементам еврейства, которые, активно участвуя в большевистском движении, творят преступное и злое дело... Русское еврейство должно понять, что вне безусловного и безоговорочного признания и поддержки национальной диктатуры и Добровольческой армии нет спасения».
Эта резолюция, косвенно перелагавшая ответственность за погромы с добровольческих властей на прогромленное еврейское население, произвела самое угнетающее впечатление во всей еврейской общественности…
Это «осторожное» и «спокойное» отношение к кровавой проблеме погромов прочно утвердилось среди значительной части прогрессивной русской интеллигенции. Характерным документом такого отношения может служить переписка группы харьковских русских общественных деятелей в лице Н. Н. Салтыкова, А. И. Фенина и М. И. Игнатищева с харьковской еврейской общиной по вопросу о совместной делегации по поводу погромов к командующему Добровольческой армией ген. Май-Маевскому. Русские общественные деятели выражали свое согласие принять участие в делегации, но они ставили условием, чтобы «беседа велась в тонах спокойных». «Центр тяжести нашей аргументации, — писали они — должен лежать не в подчеркивании, — это было бы нецелесообразно, так как не нужны для дела укоры, которые всегда оставляют неприятный осадок». Одновременно ставилось требование, чтобы представители общины заявили, что «очень сожалеют о том участии, которое принимают евреи в большевистском движении», «подтвердили готовность евреев активно содействовать Добрармии» и т. д…
Резолюция кадетской конференции и позиция харьковских общественных деятелей не остались единственным выражением крепнущих антиеврейских настроений в русской либеральной среде. Наиболее красноречивым выразителем «нового курса» в еврейском вопросе явился выходивший в Ростове н/Дону орган кадетской партии «Свободная Речь»...
Один из ближайших сотрудников «Свободной Речи» И. Наживин… выступил на столбцах газеты со статьей «К еврейской интеллигенции», в которой он с удовлетворением констатирует «несомненную наличность антисемитизма в русской интеллигенции. Этот антисемитизм был всегда. Но при царском режиме он парализовался нежеланием «бить лежачего». Тогда считали, что погромы «устраивает исключительно через своих агентов правительство». Но это была ошибка. Когда пала царская власть, погромы вспыхнули «с особой яростью». В чем причина этого факта? Найти их, по мнению Наживина, «очень легко, они у всех на виду». Это — «то горячее участие, которое приняла еврейская интеллигенция… в нашей все разрушившей революции... Это бесконечное обилие еврейских имен среди разрушителей России, надругавшихся над ней, это обилие евреев, или, точнее, отбросов еврейства в застенках разных чрезвычаек, во всех этих безобразных убийствах, начиная с омерзительного убийства несчастного государя и его семьи, все это режет глаз, все это приводит в бешенство русского человека, больно почувствовавшего позор родной земли». И Наживин ультимативно требует от евреев ухода от всяких «подлых выдумок социалистической мысли, убивающих жизнь». «Уходите, — требует он, — отовсюду, где вас видно, молчите, спрячьтесь»…
В следующем же номере напечатана была редакционная статья, выражающая уже не личное мнение отдельного — хотя и близкого — сотрудника, а коллективное мнение редакции. В характеристике отношения русского народа к евреям и в объяснении причин этого отношения редакция полностью согласна со своим сотрудником. Она считает, что после революции евреи больше — не «лежачие», что «долг русской совести по отношению к еврейству погашен отменой вероисповедных ограничений» и что, поэтому, об еврейском вопросе можно говорить без «прежней щепетильности, чуткости», можно говорить правду. А правда эта сводится: 1) к констатированию «неудержимого и быстрого роста антисемитизма, свидетелями которого мы являемся», и 2) к объяснению этого факта тем, что «евреи приняли исключительно выдающееся, качественно и количественно, участие в разрушении русского государства». Ответственность за антисемитизм, таким образом, по мнению кадетского органа, несут сами евреи. В чем выход? — И. Наживин предлагает объявить евреев иностранцами. Редакция «Свободной Речи» отвергает этот путь, хотя признает, что эта мысль «завоевывает популярность». Она выдвигает другую систему мероприятий: «Энергичная самодеятельность русского общества, основанная на безбоязненном утверждении верховенства национальной культуры. Церковно-приходское объединение, создание русских банков, русской кооперации, русской печати — вот те средства, при помощи которых можно не только обороняться от вредных для русской государственности инородческих влияний, но и положительно развивать ее». Газета выдвигает, иначе говоря, лозунг национализации кредита, кооперации, печати, вытеснение евреев из всех отраслей, вплоть до бойкота, по польскому образцу, еврейских торговцев («предпочтение Иванову перед Зильбершатцем при покупке шапки»).
…в среде русского либерализма появился к этому времени органический порок известного оправдания антиеврейских выступлений и «мягкого» отношения к погромам, что было немыслимо в дореволюционную эпоху.
Нарастающие с разных сторон антисемитские настроения выразительно сказались при выборах в городские самоуправления, произведенные в некоторых пунктах по новому избирательному закону, утвержденному ген. Деникиным в марте 1919 г. Во всех таких пунктах вся избирательная кампания проходила под знаком борьбы с евреями. В Одессе, например (городе с 300-тысячным еврейским населением), организовался специальный «христианский блок», руководимый старыми антисемитами и черносотенцами. Вся кампания блока велась под лозунгами самого откровенного жидоедства, и это обеспечило ему блестящую победу: он провел в Городскую Думу более 2/3 общего числа гласных. То же имело место в Николаеве и других пунктах южного побережья.
Результаты такой «победы» не замедлили сказаться. Новые Городские Управы стали открыто проводить антиеврейскую политику, увольняя с городской службы служащих евреев, отказывая в ассигновках еврейским учреждениям и т. д. В Одессе новый заведующий продовольственным отделом, гласный Багура, начал свою деятельность с увольнения около 200 евреев служащих отдела. Что здесь имелось в виду не обычное сокращение штатов, а специфически антиеврейская мера, явствует из того, что в то время, как среди служащих евреи составляли всего 4,3%, процент евреев среди уволенных достиг 85%. Воскрешен был старый дореволюционный «еврейский стол» и во главе его поставлен известный еврейский черносотенец Масюков, в свое время уволенный демократической Городской Управой. Стали настойчиво говорить о роспуске демократической еврейской общины и о реставрации всех дореволюционных еврейских учреждений: совета духовных правлений, института зажиточных и оседлых евреев. Вместо общинного хозяйственного управления коробочным сбором выдвинуто было предположение восстановить комиссию из деятелей дореволюционного времени.
Трибуна Городской Думы стала местом самых низкопробных и демагогических антисемитских выпадов. В чрезвычайном заседании Городской Думы от 25-го декабря 1919 г. один из главарей «Христианского блока» митрополит Платон в своем слове между прочим сказал: «Пройдет 3—4 года, и Ленин и Троцкий исчезнут. Наступит момент, когда потребуется пломбированный поезд, чтобы увезти коммунистов, если только к этому времени поезда и рельсы не будут истреблены еврейским Величеством Троцким». Гласный Багура выразился еще лапидарнее: «В Москве на троне, где прежде сидел монарх, теперь сидит парх». «В унисон с этими речами Городская Управа от имени Городской Думы выпустила прокламацию к населению города, где, повторяя уже сказанное в праздничном заседании, посылает недвусмысленные угрозы нехристианскому населению».
Несвободными от антисемитских настроений оказались также и некоторые рабочие круги, входившие в правые группировки. В Нежине (Черниговской губ.), в первом же после занятия города Добровольческой армией заседании Городской Думы потребовал слова из публики представитель рабочих профессиональных союзов Моляревский и заявил, что он уполномочен рабочими требовать, чтобы в организуемую городскую охрану не входили евреи; в противном случае рабочие откажутся от охраны города. В Киеве среди рабочих водного транспорта, варшавских верфей и главных мастерских Киевского ж. д. узла выявилось определенно реакционное течение, возглавляемое инженером Кирстой, который в одной из своих речей заявил: «Рабочим чужд коммунизм; комиссары — 15-летние мальчики и представители одной нации». В том же Киеве часть рабочих городских предприятий, руководимая инженером Кирстой, обратилась к губернатору с докладной запиской о своем тяжелом положении. В записке подчеркивается, что в городских предприятиях набраны несоразмерно большие штаты ненужных служащих, в большинстве «евреев, коммунистов и вредных деятелей». «Евреи и коммунисты, — заявляют эти рабочие, — все имеют, их всех наградила советская власть, у нас же полное разорение». Эта группа явно реакционно-настроенных рабочих, конечно, не выражала собой мнения всей рабочей массы, но самое это явление характерно для того антисемитского психоза, который охватил тогда различные круги нееврейского населения…
Автор написанных уже при большевиках, в высшей степени интересных и показательных записок о «Фастовской резне», учитель по профессии и местный общественный деятель И. Я. Берлянд, характеризуя еврейские настроения перед приходом добровольцев, пишет: «Только известная часть еврейского пролетариата была настроена коммунистически, остальные слои еврейства, состоявшие, главным образом, из мелких торговцев, ремесленников и людей либеральных профессий, были скорее буржуазно настроены и ждали прихода деникинцев с большим нетерпением, будучи уверены, что те принесут с собой принципы собственности, свободной торговли, свободы слова и вообще тот порядок, который составляет отличительную черту буржуазной республики». В частном письме из Фастова на имя Л. Г. в Киеве фастовский еврейский общественный деятель Э. Г. писал тогда: «Вступили Деникинцы. Вы понимаете, конечно, с каким нетерпением их ждали после повстанческих частей, как огромному большинству еврейского населения казалось, что вот она грядет, наконец, настоящая власть, что пришел конец ужасам и испытаниям». Студент Б. так характеризовал настроения евреев в Чернигове перед занятием его добровольческими частями: «Политика советской власти, приводящая к обеднению еврейских масс, вызвала в широких еврейских кругах большое недовольство советской властью, и в еврейской среде с нетерпением ожидали добровольцев. Верили, что они приносят с собой истинное избавление. Правда, большевистская пресса сообщала о нехорошем поведении деникинцев в отношении евреев, — но это считали за один из обычных большевистских обманов. Вера в либерализм Деникина была так велика, что не верили даже отдельным лицам, случайно прорывавшимся сквозь фронт и рисовавшим положение в нежелательных красках... Не хотели верить даже письмам, приходившим «с той стороны», в которых жаловались на добровольцев». В гор. Остер (Черниговской губ.), как сообщает в заявлении на имя центрального еврейского комитета помощи местный житель М. А. Г., большевики «за время своего пребывания сильно разорили местное население, особенно еврейское торговое, налагая непосильные контрибуции, организуя повальное лишение населения белья, платья и всего необходимого. Все население, и еврейское в том числе, ждало Добровольческую армию с крайним нетерпением и видело в ней избавительницу от ужасного большевистского режима». В маленьком Кагарлыке (Киевской губ.) — свидетельствует местный житель Ц. К. — «местное еврейское население радовалось прибытию новой власти, видя в добровольцах своих избавителей и надеясь, что рассеется страх перед погромами». Автор обстоятельного и интересного доклада о погроме в Нежине X. Гофман вполне определенно характеризует настроение местного еврейства перед приходом деникинцев: «В период власти большевиков Нежин очутился под гнетом Чека. Особенно страдало от этого гнета еврейское население. Ни один еврейский дом не избегнул обыска. Много еврейского добра было забрано и распродано. Можно сказать, что всю наложенную контрибуцию уплатили евреи. Много евреев томилось в тюрьмах в качестве заложников; среди них был также нежинский раввин Хейн, пользовавшийся симпатиями всего населения... Одним словом, еврейское население сильно страдало от большевистского режима и нетерпеливо ожидало освобождения Нежина от большевиков. После занятия добровольцами Харькова еврейское население следило за их быстрым продвижением вперед и ждало с нетерпением вступления добровольцев в Нежин». То же настроение господствовало и в маленьком местечке Кобище под Нежиным: «При большевистской власти они (евреи) страдали наравне с прочим населением. Нельзя было свободно заниматься торговлей, и евреи с нетерпением ждали момента, когда каждый сможет заняться своим делом. Когда Добровольческая армия стала приближаться к местечку, евреи обрадовались предстоящему избавлению от большевиков. Появилась надежда на новую жизнь, на возможность свободной торговли, когда не надо будет прятаться и бояться, чтобы не обвинили в принадлежности к буржуям». В весьма откровенной и не стесняющейся в резких выражениях по адресу добровольцев докладной записке на имя начальника Каневского уезда исполняющий обязанности Богуславского общественного раввина, рисуя мытарства еврейского населения гор. Богуслава (Киевск. губ), при советской власти, писал: «Стоном стонало еврейское население и страдало от них (большевиков) вдвойне: и как евреи, и как буржуазия. Причем каждый мелкий ткач-кустарь считался фабрикантом, а каждый мешочник — купцом». Неудивительно, что евреи «ожидали прихода деникинцев» и «были уверены, что новая власть принесет им, наконец, спокойствие и порядок»…
/От себя: это для тех, кто утверждает, что советская власть была для евреев источником льгот и преференций./
В целом ряде городов еврейское население, движимое частью искренними чувствами, частью рожденным сведениями об антиеврейских погромах стремлением расположить к себе новую власть, встречало даже вступающие добровольческие части специальными приветственными депутациями, хлебом-солью и т. д.
Результаты от этих депутаций и приветствий получались, однако, неизменно, самые печальные.
В Екатеринославе местная еврейская община постановила специальной делегацией участвовать в торжественной встрече новой власти. О том, что из этого вышло, красноречиво рассказал на сионистской конференции в Балаклаве инж. М. С. Брук: «В качестве председателя еврейской общины я отправился на Соборную площадь вместе с духовным и казенным раввином. В толпе необычайное волнение и брань по адресу жидов. Один из распорядителей посоветовал нам уйти. Но было поздно. Через 10 минут нас вызвал офицер и предложил уйти: «Не надо ваших приветствий». По дороге нас перехватили казаки и повели в сторону, где находился большой отряд казаков во главе с офицером, и началась жестокая травля и угрозы но нашему адресу…»
Гораздо более печальная судьба постигла подобные попытки в других местах, особенно в местечках. Здесь еврейские делегации, вместо того, чтобы смягчить новую власть, являлись для нее лишь удобным поводом к погрому. С самих «делегатов» грабеж и насилия обычно и начинались.
В Кагарлыке (Киевск. губ.) «депутация от еврейского населения была благосклонно встречена начальником отряда. Однако не успел начальник отряда отвернуться, как солдаты его тут же ограбили всех членов депутации». В местечке Юзефполь (Подольск. губ.) евреи выслали навстречу добровольческим частям депутацию с хлебом-солью, золотыми часами и 50.000 руб. Командовавший добровольцами генерал все принял и обещал, что убивать не будут. Но самую депутацию тут же ограбили дочиста, одежду и даже брюки сняли; вслед затем начался трехдневный грабеж. В селе Кальниболот (Херсонской губ.) евреи, наученные горьким опытом, попрятались при приходе добровольцев. Лишь один известный в селе богатый еврей И. О., уверенный, по-видимому, что его социальное положение гарантирует его от подозрений в большевизме, вышел с хлебом-солью навстречу входившему отряду. «В ответ на приветствие последовали удары по голове саблей в ножнах. Пострадавший еле спасся». В местечке Кобище (Черниговск. губ.) евреи, испытав много тяжелого во время господства большевиков и в переходный период безвластия после ухода советских войск, «будучи уверенными в благожелательном отношении добровольцев, отправили к вокзалу двух лиц 3. К. и Н. К., чтобы ознакомить прибывших с положением евреев и просить принять меры к возвращению награбленного. Этих двух евреев задержали, раздели донага и жестоко избили». В местечке Макарове (Киевск. губ.) «при вступлении разведочного отряда Добрармии навстречу вышли делегации с хлебом-солью как от христианского населения, так и от остатка еврейского населения местечка (уцелевшего после погромов банд Мордалевича, Матвеенко и местных крестьян), причем еврейская делегация состояла исключительно из стариков 60 и 70-летнего возраста. К христианской делегации подъехал офицер. Заметив стоявшую поодаль еврейскую делегацию, он спросил: «А что там за чучела стоят?» Старики евреи были в длинных кафтанах. Узнав, что это делегация от евреев, он откомандировал к ним двух-трех из бывших с ним солдат, которые стали избивать членов еврейской делегации шашками сначала в ножнах, а потом наголо. В результате почти все члены делегации (17) были изрублены до смерти». В Остре (Черниговской губ.) вступивший в город Якутский полк отнесся к евреям крайне враждебно. Когда явилась делегация от евреев, то комендант города прогнал ее. Печально окончилась и радушная встреча, устроенная добровольческому отряду евреями местечки Паволочь (Киевск. губернии). После устроенного на квартире местного еврея Н. обеда для солдат и офицеров, начались обыски и грабежи. В Хороле (Полт. губ.) вступавший добровольческий отряд приветствовали местный казенный раввин и старик 70 лет, купец М. М. В ответ на приветствие последний был жестоко избит нагайками. В Борисполе (Полт. губ.), когда местные евреи, желая поднести хлеб-соль, спрашивали у вступивших казаков, где полковник, те отвечали, что он едет сзади, прибавляя при этом: «Хлеб-соль вам не поможет, жидовские морды».
И действительно, не помогали. Ни одна, самая радушная встреча Добровольческой армии ни разу не оберегла ни одно еврейское местечко от погрома или даже хотя бы отчасти не смягчила погромного разгула.
