Самой характерной и жуткой чертой добровольческих погромов являются принявшие совершенно небывалый, массовой и жестокий характер изнасилования. В качестве сопутствующего явления изнасилования были свойственны в большей или меньшей степени всем погромам на Украине, начиная с 1919 года. Погромная волна 1917 — 1918 гг. их почти не знала. Но погромный взрыв 1919 г. принес с собою в качестве одной из форм и изнасилования. В сравнительно незначительном размере характеризуются ими «петлюровские погромы», устроенные регулярными частями украинской армии. Чаще сопровождают они налеты многочисленных повстанческих банд. Но во всех этих погромах изнасилования играли все же случайную, второстепенную роль. В самостоятельную и значительную по объему и напряженности отрасль погромной практики выросли изнасилования лишь при добровольческих погромах. Добровольческая армия имеет все основания считать эту область погромного дела своим специфическим, специальным изобретением и достоянием. В кошмарной летописи добровольческих погромов изнасилования, быть может, — самая жуткая страница.
Бросается в глаза, прежде всего, совершенно исключительный количественный размах изнасилований. Конечно, получить сколько-нибудь исчерпывающие и достоверные цифры о количестве изнасилованных совершенно невозможно. Сами пострадавшие, их родные, близкие, знакомые, естественно, тщательнейшим образом скрывали происшедшее несчастье. При опросах и обследованиях об этом всячески умалчивали. К врачам и в лечебницы старались до последней возможности не обращаться. Сколько-нибудь точных цифр поэтому не имеется. Те же, которые имеются, несомненно преуменьшены. Так, в Кременчуге женской лечебницей зарегистрировано всего 14 случаев медицинской подачи помощи изнасилованным. Но это, по свидетельству бывш. кременчугского городского головы А. Санина, лишь потому, что многие обращались к частным врачам, огромное же большинство ни за какой медицинской помощью вообще ни к кому не обращалось. Действительное число изнасилованных А. Санин «по поверхностному подсчету», определяет в 600. В Черкассах (Киевск. губ.), где произведен был опрос ряда врачей, тоже выяснилось, что подавляющее большинство пострадавших скрывали свое несчастье, совершенно не обращались за врачебной помощью, и врачи часто совершенно случайно и по другому поводу узнавали об изнасиловании. Эпидемический врач 1-го района Шендаревский рассказывает, что, леча своих пациенток от сыпняка и других болезней, он по течению болезни узнавал про их несчастье. «Некоторые как будто случайно с тревогой выражали подозренье, не беременны ли они. Доктор на это отвечал вопросом: «А казаки не трогали?» И обыкновенно оказывалось, что это пострадавшие». И по оценке того же д-ра Шендаревского, при вступлении деникинцев ими было произведено до 600 изнасилований, а при уходе — не менее 200.
…почти во всех погромленных пунктах изнасилования занимают одно из центральных мест в отчетах, опросах, показаниях. Они носят массовый характер.
В м. Гостомеле (Киев. губ.) отступившие 12 сентября чеченские части «захватили с собою всех молодых женщин и, изнасиловав их, отпустили обратно». В Россаве (Киев. губ.) в вечер и ночь 15 августа «были изнасилованы более половины находившихся в местечке женщин». О шестистах изнасилованных в Кременчуге и восьмистах в Черкассах мы уже упоминали. В Борзне (Черн. губ.) проходившая конная часть, имевшая черное знамя с белым черепом на нем, в одну ночь с 9 (22) на 10 (23) сентября изнасиловала более 100 женщин. В Омеле (Киев. губ.) одна только женщина-врач О. Поляк зарегистрировала 50 обратившихся к ней изнасилованных женщин, д-ром Добровольским зарегистрировано 34 случая изнасилования, другими врачами — еще 11 случаев. В Корсуни (Киев. губ.) следствие установило цифру в 30 изнасилованных во время погрома в августе 1919 г. и 20 — во время декабрьского отступления добровольцев. В Александровке (Киев. губ.) изнасиловано около 50 женщин, в Животове (Киев. губ.) — около 20, в Прилуках (Полгав. губ.) — до 40, в Ракитно (Киев. губ.) — до 100, в Богуславе — до 100, в Городище — более 40, в Джурине (Подольск. губ.) — до 60% всех женщин.
Изнасилования эти совершались совершенно открыто, часто среди белого дня, часто на улицах, на глазах у людей. Жуткую характерную картину рисует в своем сообщении корреспондент сионистской организации в Ростове н. Д. из колонии Равнополь (Мариупольского у.), занятой вторым Кубанским Партизанским полком: «Среди белого дня солдаты стали гоняться по улицам за женщинами, затаскивали в дома и насиловали на глазах мужей и отцов, беспощадно избивая последних за малейшую попытку защитить насилуемых»... К ночи в колонию наехали другие казаки для «охоты на жидовочек», как они сами выражались. Настала темная ночь. Избитое население, особенно женщины, попряталось в ямах, убежало и скрылось в хлебах. Начинался ночной кошмар. Каждые 15—20 минут в колонии поднимались раздирающие крики женщин и детей — то ночные охотники находили спрятавшуюся дичь». И Равнополь — не исключение в этом отношении. В Ракитно (Киев. губ.) девушку П. остановили днем на улице, вблизи волостного правления, раздели догола и, не взирая на мольбы и истерические крики, здесь же изнасиловали. В Россаве (Киев. губ.) казаки, убив на сходе старика Я.-Э. К., 50-ти лет, и его жену Лею, 45-ти лет, принялись за дочь убитых Розу, — еще вчера изнасилованную толпой казаков. Несчастная стала умолять прикончить и ее, но казаки, издеваясь, ответили ей: «Ты еще молода, тебе еще надо жить». При этом затащили ее в ближайший сарай и поочередно долго насиловали ее, а потом выпустили с гиком и улюлюканием на глазах крестьян». В Смеле (Киев. губ.), по показанию И. Гальперина, «особая энергия проявлялась казаками в погоне за еврейскими девушками и женщинами, которых тут же на улице, на глазах у всех позорили». Два шурина Гальперина (Б. и А. 3-с) «были очевидцами того, как целая группа пьяных казаков, человек в двадцать, совершила в погребе дикое насилие над еврейской девушкой. Изнасилование сопровождалось ужаснейшими пытками. Каждый из насильников придумывал, как бы посильнее надругаться над своей жертвой. «Несчастная девушка, как передавали, после этой истории покончила жизнь самоубийством».
Особенно зловещий характер придает добровольческим изнасилованиям почти стереотипно повторяющаяся во всех показаниях и отчетах фраза: было изнасиловано столько-то — между ними 8-летние девочки и 70-летние старухи. Никакой возраст не спасал от изнасилования. Растлевались полу-дети и позорились старухи. В Калниболоте (Херсонск. губ.) «слепую 70-летнюю старуху изнасиловали рядом с девочкой Ф. 11 лет». В Кременчуге «были случаи изнасилования и 12-летних девочек и 55-летних старух; одну женщину 50 лет изнасиловали 10 казаков». В Корсуни (Киев. губ.) изнасилованы были две 70-летние старухи: П-ая и А-вая. В Кривом Озере (Под. губ.) добровольцы в одном доме застали четырех девушек от 12—15 лет. Велели хозяйке дома, матери одной из девушек, никуда не выходить с детьми из дому и в течение всего погрома они по несколько человек приходили насиловать девушек. В Борзне «не пощажены были ни глубокие старухи, ни 12—13-летние дети». В присутствии деда и отца растлили 13-летнюю девочку И. В Черкассах (Киев. губ.) среди 120 зарегистрированных д-ром Гольдманом случаев изнасилования 6—7 случаев относились к малолетним (13—14 л.). В Томашполе (Под. губ.) доклад местного комитета помощи Красному Кресту в Киеве выразительно отмечает: «есть изнасилованные по пять, по шесть раз девочки 10 лет и 70-летние старухи»...
Не спасали от изнасилования ни болезнь, ни беременность, ни святость места. В том же докладе из Томашполя комитет помощи прибавляет: «даже больных сыпным тифом девушек насиловали». В Корсуни больную воспалением легких дочь местного богача П. изнасиловали при температуре 40°, задушили, а потом надругались над трупом. В Кременчуге шестеро казаков изнасиловали больную возвратным тифом. В Кривом Озере изнасилована и избита была беременная женщина Т. (22 лет). В Россаве (Киев. губ.) не была пощажена родильница Р-н, лежавшая еще в постели (она впоследствии умерла… В Прилуках среди изнасилованных 40 женщин тоже оказалось несколько беременных. В Бобровицах (Черн. губ.) казаки во время похорон расстрелянных евреев напали на провожающих и на глазах родителей тут же на кладбище изнасиловали 15-летнюю дочь шамеса. В Фастове в Йом-Кипур группа казаков ворвалась в женское отделение синагоги, находящееся в верхнем этаже. «Женщины, особенно молодые, в безумном страхе бросаются с верхней галереи, ломая себе руки, ноги, ребра. Среди воплей, стонов и плача казаки овладевают несколькими женщинами и девушками и совершают над ними гнусное насилие». В Волчанске (Харьк. губ.) девушка Г. спряталась в синагоге. Казаки вытащили ее оттуда и изнасиловали.
В своем докладе о событиях в Борзне (Черн. губ.) председатель борзненской еврейской общины Я. М. Расновский отмечает: «не были пощажены самые святые чувства, и много изнасилований произведено нарочно в присутствии родителей, детей и мужей». Эта черта нарочитого глумления ярко выделяет добровольческие изнасилования. В той же Борзне «некоторым отцам пришлось светить свечей при изнасиловании их дочерей». В своем обращении в Совет Киевской еврейской общины общинный Совет м. Наволочи (Киев. губ.) пишет: «девушки были изнасилованы на глазах родителей, бессильных спасти их». В Россаве старуха P. Л. 75 лет была изнасилована на глазах мужа и дочерей. В Ракитно (Киев. губ.) трех дочерей Р. изнасиловали на глазах родителей. В Смеле в одном доме хозяйку изнасиловало 12 человек, после чего насильники принудили мужа пострадавшей в свою очередь, проделать то же самое.
Вообще изнасилования носили нередко чудовищно-извращенный и жестокий характер. С особенным сладострастием стремились добровольческие насильники ко всему противоестественному, извращенному. Доклад комиссии по оказанию помощи разгромленному населению Кривого Озера приводит ряд фактов этого рода: в доме К. принуждали брата изнасиловать свою сестру; за отказ тяжело ранили. Там же заставляли дедушку изнасиловать внучку; за отказ тяжело ранили. Беременную женщину в том же Кривом Озере изнасиловали, разрезали ей живот и выбросили плод на улицу собакам, которые затем загрызли мать. В Омеле одну девушку 17 лет, работницу конфетной фабрики, противоестественно изнасиловали; девушка продолжительное время после этого страдала страшными рвотами при одном воспоминании о пережитом. В Борзне «были случаи, когда несчастных жертв раздевали донага под открытым небом в осеннюю ночь, предварительно пороли, а потом насиловали: некоторые женщины изнасиловались десятками солдат».
Этот массовый характер изнасилования одной жертвы целыми группами добровольцев отмечают все источники. Опрошенные в Черкассах врачи Шендаревский, Гольдман, Шендаревская и акушерки Рувинская и Липкова — все указывают, что в зарегистрированных ими около 210 случаях изнасилованные подвергались насилию целых групп казаков. Часто число насильников доходило до 10—12 человек на женщину (д-р Гольдман). В Ракитно в растлении одной малолетней участвовало 8—10 человек. В Кременчуге 50-летнюю женщину изнасиловало 10 казаков. В материалах Кременчугской еврейской общины сохранился трагический человеческий документ — рассказ изнасилованной X. Г., 42 лет. К ней на квартиру ворвались человек 10 военных, избили ее; потом, — рассказывает пострадавшая — «повалили меня на землю, причем один меня держал за руки, другой сел коленями на ноги, другой еще предложил заткнуть рот, но остальные возражали против этого, сказав: «она все равно кричать не будет и сопротивляться не станет» — и принялись за исполнение адского плана изнасилования, чередуясь без перерыва, один за другим, четыре человека подряд».
При моральном состоянии Добровольческой армии совершенно естественно, что значительная часть изнасилованных оказалась зараженной венерическими болезнями. Точные данные на этот предмет, конечно, в еще большей мере немыслимо собрать, чем в отношении изнасилований вообще. Относительное исключение составляют Смела и Черкасы, где путем опроса местных врачей и акушерок удалось выяснить потрясающую картину. В Смеле из 50 зарегистрированных д-ром С. Поляк случаев 25 изнасилованных оказались зараженными различными венерическими болезнями вплоть до сифилиса. Некоторые из зараженных чрезвычайно молодые, 14-летние. Ряд случаев заражения гонореей отмечает и д-р Гандлевский. То же имело место и в Черкассах. Из 50 зарегистрированных д-ром Шендаревским случаев изнасилования в 20 случаях оказались зараженные различными формами венерических заболеваний, некоторые тяжело. To же отмечает акушерка Рувинская и д-р Гольдман. Бывали случаи, когда заражение переносилось потом на мужа и детей…
Вообще смертные случаи были нередки. В Черкассах девочка 10 л., подвергшаяся групповому изнасилованию, скончалась от кровоизлияния (д-р Шендаревский). Естественно, что испытанные изнасилования отозвались и на психике и всей нервной системе пострадавших. Д-р С. Поляк (Смела) отмечает, что «некоторые жертвы страдают теперь сильным нервным расстройством, подергиваниями, судорогами и т. п. Одна из жертв отправлена в Киев в Кирилловскую больницу» (для умалишенных). Д-р Гандлевский (Смела) тоже констатирует, что «некоторые случаи сопровождались страшными нервными потрясениями. Жертвы хотели наложить на себя руки, и врачу приходилось воздействовать и влиять на них морально. Один такой случай произошел с интеллигентной девушкой, курсисткой-медичкой». В Ставище (Киев. губ.) несколько изнасилованных девушек сошли с ума. О Фастове уполномоченный Российского Красного Креста Г. И. Рабинович сообщает: «Наблюдавшийся у многих нервный психоз, особенно у значительного числа изнасилованных девушек, начинает выявляться в буйном помешательстве». В большинстве случаев, однако, отмечает д-р Гандлевский, «жертвы переносили свое горе стойко; их страдания затеривались в массе других. Горе переносилось с тупой покорностью судьбе» (Смела).
Материалы сохранили также ряд потрясающих рассказов о героической защите еврейскими девушками своей чести и о целом ряде родителей, заплативших жизнью или увечьями за попытку спасти своих дочерей от изнасилования.
В м. Монастырище (Киев. губ.) одна из красивейших девушек местечка, гимназистка 6-го класса, Песя Фридман, спаслась от насилия тем, что легла посреди улицы, притворившись мертвой; автор сообщения прибавляет: «не один казак, проходя, толкал ее ногой и говорил: «жалко, хорошая жидовочка». Другая гимназистка Ида Магид 14-15 лет спаслась героической защитой своей чести. Напавшие на нее казаки грозили убить ее за сопротивление. Девушка заявила, что готова умереть. Насильник в течение двух часов подвергал ее жесточайшим пыткам, которые девушка стойко выносила. Бандита это так поразило, что он не решился ее изнасиловать и ушел, заявив: «В первый раз вижу такую героическую жидовку». В поселке при ст. Попельня была расстреляна за отчаянное сопротивление насильниками Берта Бендерская. В Кременчуге З. Н., 18 лет, уже брошенная двумя насильниками на кровать, спаслась тем, что крикнула: «Уйдите от меня, я заражена григорьевцами сифилисом». «В м. Оратово (Киев. губ.), — сообщает уполномоченный И. Зон — некоторые матери проявили большое самопожертвование, защищая честь своих дочерей, особенно малолетних. Были случаи, когда мать своим телом прикрывала дочь и не двигалась с места под ударами обнаженной шашки, рубившей ее беспощадно...» В Фастове отец, брат и жених девушки Гуртовой — все заплатили жизнью за сопротивление изнасилованию; девушка спаслась. М. Дубович в поселке при ст. Попельня (Киев. губ.) был расстрелян за то, что не дал изнасиловать сестру. В Ракитно (Киев. губ.) чеченцы расстреляли Хану Очаковскую за сопротивление увозу на вокзал для надругательства трех ее дочерей в возрасте от 12 до 19 лет. Имела своих мучеников и Россава: там был убит, спасая от насилия свою дочь, Мордко Гершгорн, 46 лет, и замучены Я.-Л. В., 75 лет, и его жена Ента, 70 лет, за попытку защитить честь своей 24-летней дочери Рухли, изнасилованной и замученной казаками. В Ромнах (Полт. губ.) убиты были содержатель гостиницы «Виктория» Фрейдин и его жена за попытки спасти от изнасилования свою 18-летнюю дочь Ревекку; несчастная была изнасилована и потом убита.
При этом изнасилования далеко не всюду приходились исключительно на острые моменты апогея погромного разгула. В некоторых местах они вошли в обиход повседневной жизни, превратившись в регулярную «подать натурой». Об этом показания пострадавших и свидетелей предпочитают естественно молчать. Только в отношении Животова (Киев. губ.) один из докладов глухо и многозначительно отмечает, что комендант «каждую ночь посылал солдат привести к нему еврейскую девушку; не помогали просьбы, рыдания — забирали силой».
Одна из специфических черт добровольческих погромов — изнасилования — обстоятельно отмечалась выше. Но есть и другая: пытки и издевательства. Она тоже является специфическим достоянием «белых» армий. Как один из второстепенных атрибутов погрома, мучительство и издевательство встречаются, конечно, у всех сменявших друг друга погромных банд. Но в самостоятельную крупную величину они вырастают только у добровольцев.
Речь здесь идет не о пытках и мучительстве, применяемых при грабеже, как средство для того, чтобы выжать из жертвы возможно больше денег или драгоценностей, заставить выдать спрятанные вещи. Пытки этого рода выделены особо, о них говорится в другом месте, ибо они по типу представляют собою явление совершенно иного порядка. Они носят служебный, прикладной характер, являются лишь средством для достижения другой, утилитарной цели и имеют, так сказать, свой — хотя и жестокий, разбойничий — смысл. Издевательства же и пытки, о которых идет речь сейчас, — совершенно иного рода: они бесцельны и бескорыстны. Они совершаются не для чего-нибудь, не как средство, а как самоцель, — из беспримерной жестокости, из жажды мучительства, стремления видеть страдания жертвы, слышать стоны, видеть кровь, насладиться унижением. И именно этот «бескорыстный» характер сладострастного мучительства придает этой черте добровольческих погромов особенно жуткий и зловещий отпечаток.
Наименее острая форма этого мучительства — издевательство над погромными жертвами, которых побоями и угрозами заставляли выкрикивать антисемитские лозунги, танцевать, петь похабные песни. В Кагарлыке (Киевск. губ.) отряд солдат, с прапорщиком во главе, схватил 28-го августа 1919 20 евреев, увел их за местечко в помещичью экономию, где, по рассказам крестьян, заставил их танцевать и кричать при этом: «бей жидов, спасай Россию!» В Михайловке (Тавр. губ.) председателя еврейской общины Зельбета и его жену избили до полусмерти, а затем солдаты окружили их, заставили взяться за руки и бежать от квартиры до церкви и кричать: «бей жидов, спасай Россию!» Старика Коренблита, 80 лет, заставили танцевать и петь популярную песенку «яблочко». Младшего Аршинова заставили целовать кобылицу под хвост и пить из под нее молоко. В м. Монастырище (Киевской губернии) группа солдат из Волчанского отряда схватила 28 декабря на улице меламеда Алгера Животовского, 55—60 лет. Избив жестоко старика, волчанцы захватили его с собой «на гастроли», заставляя его носить награбленные вещи из еврейских квартир на казацкие подводы и одновременно кричать «бей жидов, спасай Россию!» Поймав на улице молодого музыканта Мельника, заставили его распевать «яблочко», а Лазаря Викера, 40 лет, и Товию Винарского, 30 лет, заставили голыми и босыми плясать под эту музыку на снегу. В м. Городище (Киевск. губ.) добровольческие офицеры придумали для себя еще одно развлечение. 25-го декабря два офицера притащили семерых евреев к содержателю почты Мошинскому и взяли у него барские сани. У саней недоставало «прентков» около дышла. Тогда офицер уселся в сани и сказал: «ну, жиды, везите к кузнецу». И шестеро евреев повезли его к кузнецу. Когда сани были исправлены, офицеры приказали отвезти себя к полковнику. Прибыв к полковнику, они доложили: «Вот, г. полковник, мы привезли вам барские сани с шестью жидами... В Борисполе (Полт. губ.) казак заставил старика еврея 65 л. почистить белой бородой свои грязные сапоги. У старика-нищего С. Шалита в Борзне (Черн. губ.) шашкой отрезали бороду. В Александровке (Киевск. губ.) целый ряд евреев был выстроен на улице и принужден был идти шагом, крича: «раз, два, три», после каждого третьего шага они избивались нагайками.
Но этими «цветами невинного юмора» дело не ограничивалось. Гораздо чаще издевательства приобретали кровавый и изощренно жестокий характер сладострастного мучительства, соперничающего с пытками инквизиции. В Борзне (Черн. губ.) у 25-летнего Симона Липника отрезали половой орган, а потом убили. Там же 3. Квалвассера заставили лизать кровь его убитого брата Юды. Г. Левина и Ш. Аршавского схватили за бороды и так долго сталкивали их головами, пока они, окровавленные, не упали. В Боярке (Киевск. губ.) Якову Абатиевскому натерли лицо солью, а потом убили; Хаим-Товию Хомчевскому разрезали живот и наполнили его солью. В Фастове у некоего Киксмана отрезан язык и обнаружена рана разрывной пулей (умер); у раненого Маркмана отрезаны уши; у одного из Маркманов обнаружено 12 ранений шашкой, у другого — 8. В Кривом Озере (Под. губ.) доклад отправленной Одесским Губсобезом комиссии по оказанию помощи отмечает ряд чудовищных пыток и мучительств: у М. Фельдмана отрубили нос и уши, выбили зубы, отрезали половой орган; найдя ночью на чердаке 87-летнего старика Берковича, добровольцы заставили двух других евреев — Ш. Хирика и П. Барнацкого — держать его за руки, а сами избивали его шашкой. Беркович умолял о пуле: «Пули не дадим, мы мучить желаем», — был ответ. Несчастного пытали гвоздями, тупыми ножами — Беркович умер под руками мучителей. Та же участь постигла М. Клеймана. Захватив его вместе с сыном и Ш. Бланком, добровольцы всех избили, нашли веревку, привязали ее к шее Клеймана и заставили сына и другого еврея тащить два конца веревки в разные стороны. Если те плохо это делали, — избивали их шашками. Подожгли бороду Клейману и сказали: «Вот теперь тебе подобает быть комиссаром, а то что за комиссар с бородой». Затем отрубили кисти рук, изрубили ноги. Клейман тут же умер. Изощренным мучительствам подвергся 78-летний кладбищенский староста Гольдентулер. Надев талес и филактерии, он надеялся найти убежище у кладбищенского сторожа. Но добровольцы его поймали, смазали ему бороду маслом, подожгли ее и рубили его по рукам шашками, чтобы он не тушил. Потом раздели голым, подвели к речке, на ремнях спустили на лед и некоторое время тащили его голым по льду. Вытащили обратно, били, заставили петь «яблочко».
Подобные сцены происходили не только в провинции, но и в Киеве, центре добровольческих военных и гражданских властей. Наблюдавшая господство добровольцев в Киеве видный член партии левых социалистов-революционеров Каховская, рисует жуткую картину неторопливого сладострастного мучительства. Проезжая на Шулявку (район с густым еврейским населением), Каховская и ее товарищ заметили, что улица, по которой они едут, странно пуста. «Впереди, как раз на фоне вечерней зари, несколько резко выделяющихся силуэтов конных казаков. Они рубят что-то лежащее на земле. Нам надо проехать мимо. При нашем приближении, с земли поднимается человеческая фигура и быстро направляется, шатаясь, к нам навстречу. Это старый еврей, в длинном одеянии, с пейсами. Глаза с мольбой и надеждой смотрят на нас. Может быть, люди, может быть, защитим и поможем. Мы отворачиваемся, извозчик проезжает мимо. Еврей идет в том же направлении к городу — очевидно, домой. Казаки шагом, издеваясь, идут за ним, играя как кошка с мышью; у них в углах губ пена и глаза красные и пьяные. Еврей, по-видимому, уже несколько успокоенный, идет уже по тротуару. Через десять минут, оставив вещи, мы едем на том же извозчике обратно, той же дорогой. У маленькой, в три окна лачужки, где болтается на одном гвозде сбитая на бок вывеска сапожника, полукругом стоят те же конные казаки. Один из них нагайкой выбивает стекла в окнах избушки. Толпа на противоположной стороне смотрит с жутким и жадным любопытством. Еврей, очевидно, зашел, спасаясь от казаков, в свой домик, и теперь этот домик осажден, как берлога зверя. Простившись с товарищами, я слезаю у остановки трамвая с извозчика и на паровичке возвращаюсь в Святошино. Мне приходится в третий раз проезжать мимо того же самого места. Перед глазами мелькает, как в панораме, картина. Улицы ниже, чем насыпь, на которой проложены рельсы паровичка, и из окон вагона мне видна очень близко внутренность домика. Чистенькая комната, посредине стол, покрытый скатертью; двое детей, лет пяти-шести очевидно, плача, нервно перебирают скатерть. В углу женщина, заломив руки, прижалась к стене. На полу лежит тот самый старик и казак что-то ковыряет ему шашкой в горле, наступив коленом на грудь»...
Способы пыток и издевательств были буквально неистощимы у добровольцев. В Корсуни (Киевск. губ.) заживо сожгли Давида Подольского. В Белой Церкви (Киевск. губ.) применяли иголки, булавки, горящие лампы, даже костры. «Жертву колют по большей части в ступни ног иголками и булавками, подносят к лицу горящую лампу». Беженца Гроссмана из Володарки бросили на горящий костер, и он скончался от ожогов. Бенциона Еваленко в м. Обухово (Киевск. губ.) сначала бросили в яму и стали закапывать живьем. Потом его заперли в шкаф, обложили сеном и подожгли (его вытащили полуживого и облили водой. В Кременчуге (Полт. губ.) Якова Рубина, заставили произнести какую-то клятву, после этого его схватили за волосы и поволокли по комнате; из головы вырваны целые клочья волос. В Ельце (Орловск. губ.) захваченных евреев секли нагайками так, что тела их «представляли клочья растерзанного человеческого мяса. В Борзне (Черн. губ.) подростка Тригера предварительно заставили есть человеческие испражнения, а потом зверски убили.
В м. Гостомеле (Киев. губ.) отступившие 12 сентября чеченские части «захватили с собою всех молодых женщин и, изнасиловав их, отпустили обратно». В Россаве (Киев. губ.) в вечер и ночь 15 августа «были изнасилованы более половины находившихся в местечке женщин». О шестистах изнасилованных в Кременчуге и восьмистах в Черкассах мы уже упоминали. В Борзне (Черн. губ.) проходившая конная часть, имевшая черное знамя с белым черепом на нем, в одну ночь с 9 (22) на 10 (23) сентября изнасиловала более 100 женщин. В Омеле (Киев. губ.) одна только женщина-врач О. Поляк зарегистрировала 50 обратившихся к ней изнасилованных женщин, д-ром Добровольским зарегистрировано 34 случая изнасилования, другими врачами — еще 11 случаев. В Корсуни (Киев. губ.) следствие установило цифру в 30 изнасилованных во время погрома в августе 1919 г. и 20 — во время декабрьского отступления добровольцев. В Александровке (Киев. губ.) изнасиловано около 50 женщин, в Животове (Киев. губ.) — около 20, в Прилуках (Полгав. губ.) — до 40, в Ракитно (Киев. губ.) — до 100, в Богуславе — до 100, в Городище — более 40, в Джурине (Подольск. губ.) — до 60% всех женщин.
Изнасилования эти совершались совершенно открыто, часто среди белого дня, часто на улицах, на глазах у людей. Жуткую характерную картину рисует в своем сообщении корреспондент сионистской организации в Ростове н. Д. из колонии Равнополь (Мариупольского у.), занятой вторым Кубанским Партизанским полком: «Среди белого дня солдаты стали гоняться по улицам за женщинами, затаскивали в дома и насиловали на глазах мужей и отцов, беспощадно избивая последних за малейшую попытку защитить насилуемых»... К ночи в колонию наехали другие казаки для «охоты на жидовочек», как они сами выражались. Настала темная ночь. Избитое население, особенно женщины, попряталось в ямах, убежало и скрылось в хлебах. Начинался ночной кошмар. Каждые 15—20 минут в колонии поднимались раздирающие крики женщин и детей — то ночные охотники находили спрятавшуюся дичь». И Равнополь — не исключение в этом отношении. В Ракитно (Киев. губ.) девушку П. остановили днем на улице, вблизи волостного правления, раздели догола и, не взирая на мольбы и истерические крики, здесь же изнасиловали. В Россаве (Киев. губ.) казаки, убив на сходе старика Я.-Э. К., 50-ти лет, и его жену Лею, 45-ти лет, принялись за дочь убитых Розу, — еще вчера изнасилованную толпой казаков. Несчастная стала умолять прикончить и ее, но казаки, издеваясь, ответили ей: «Ты еще молода, тебе еще надо жить». При этом затащили ее в ближайший сарай и поочередно долго насиловали ее, а потом выпустили с гиком и улюлюканием на глазах крестьян». В Смеле (Киев. губ.), по показанию И. Гальперина, «особая энергия проявлялась казаками в погоне за еврейскими девушками и женщинами, которых тут же на улице, на глазах у всех позорили». Два шурина Гальперина (Б. и А. 3-с) «были очевидцами того, как целая группа пьяных казаков, человек в двадцать, совершила в погребе дикое насилие над еврейской девушкой. Изнасилование сопровождалось ужаснейшими пытками. Каждый из насильников придумывал, как бы посильнее надругаться над своей жертвой. «Несчастная девушка, как передавали, после этой истории покончила жизнь самоубийством».
Особенно зловещий характер придает добровольческим изнасилованиям почти стереотипно повторяющаяся во всех показаниях и отчетах фраза: было изнасиловано столько-то — между ними 8-летние девочки и 70-летние старухи. Никакой возраст не спасал от изнасилования. Растлевались полу-дети и позорились старухи. В Калниболоте (Херсонск. губ.) «слепую 70-летнюю старуху изнасиловали рядом с девочкой Ф. 11 лет». В Кременчуге «были случаи изнасилования и 12-летних девочек и 55-летних старух; одну женщину 50 лет изнасиловали 10 казаков». В Корсуни (Киев. губ.) изнасилованы были две 70-летние старухи: П-ая и А-вая. В Кривом Озере (Под. губ.) добровольцы в одном доме застали четырех девушек от 12—15 лет. Велели хозяйке дома, матери одной из девушек, никуда не выходить с детьми из дому и в течение всего погрома они по несколько человек приходили насиловать девушек. В Борзне «не пощажены были ни глубокие старухи, ни 12—13-летние дети». В присутствии деда и отца растлили 13-летнюю девочку И. В Черкассах (Киев. губ.) среди 120 зарегистрированных д-ром Гольдманом случаев изнасилования 6—7 случаев относились к малолетним (13—14 л.). В Томашполе (Под. губ.) доклад местного комитета помощи Красному Кресту в Киеве выразительно отмечает: «есть изнасилованные по пять, по шесть раз девочки 10 лет и 70-летние старухи»...
Не спасали от изнасилования ни болезнь, ни беременность, ни святость места. В том же докладе из Томашполя комитет помощи прибавляет: «даже больных сыпным тифом девушек насиловали». В Корсуни больную воспалением легких дочь местного богача П. изнасиловали при температуре 40°, задушили, а потом надругались над трупом. В Кременчуге шестеро казаков изнасиловали больную возвратным тифом. В Кривом Озере изнасилована и избита была беременная женщина Т. (22 лет). В Россаве (Киев. губ.) не была пощажена родильница Р-н, лежавшая еще в постели (она впоследствии умерла… В Прилуках среди изнасилованных 40 женщин тоже оказалось несколько беременных. В Бобровицах (Черн. губ.) казаки во время похорон расстрелянных евреев напали на провожающих и на глазах родителей тут же на кладбище изнасиловали 15-летнюю дочь шамеса. В Фастове в Йом-Кипур группа казаков ворвалась в женское отделение синагоги, находящееся в верхнем этаже. «Женщины, особенно молодые, в безумном страхе бросаются с верхней галереи, ломая себе руки, ноги, ребра. Среди воплей, стонов и плача казаки овладевают несколькими женщинами и девушками и совершают над ними гнусное насилие». В Волчанске (Харьк. губ.) девушка Г. спряталась в синагоге. Казаки вытащили ее оттуда и изнасиловали.
В своем докладе о событиях в Борзне (Черн. губ.) председатель борзненской еврейской общины Я. М. Расновский отмечает: «не были пощажены самые святые чувства, и много изнасилований произведено нарочно в присутствии родителей, детей и мужей». Эта черта нарочитого глумления ярко выделяет добровольческие изнасилования. В той же Борзне «некоторым отцам пришлось светить свечей при изнасиловании их дочерей». В своем обращении в Совет Киевской еврейской общины общинный Совет м. Наволочи (Киев. губ.) пишет: «девушки были изнасилованы на глазах родителей, бессильных спасти их». В Россаве старуха P. Л. 75 лет была изнасилована на глазах мужа и дочерей. В Ракитно (Киев. губ.) трех дочерей Р. изнасиловали на глазах родителей. В Смеле в одном доме хозяйку изнасиловало 12 человек, после чего насильники принудили мужа пострадавшей в свою очередь, проделать то же самое.
Вообще изнасилования носили нередко чудовищно-извращенный и жестокий характер. С особенным сладострастием стремились добровольческие насильники ко всему противоестественному, извращенному. Доклад комиссии по оказанию помощи разгромленному населению Кривого Озера приводит ряд фактов этого рода: в доме К. принуждали брата изнасиловать свою сестру; за отказ тяжело ранили. Там же заставляли дедушку изнасиловать внучку; за отказ тяжело ранили. Беременную женщину в том же Кривом Озере изнасиловали, разрезали ей живот и выбросили плод на улицу собакам, которые затем загрызли мать. В Омеле одну девушку 17 лет, работницу конфетной фабрики, противоестественно изнасиловали; девушка продолжительное время после этого страдала страшными рвотами при одном воспоминании о пережитом. В Борзне «были случаи, когда несчастных жертв раздевали донага под открытым небом в осеннюю ночь, предварительно пороли, а потом насиловали: некоторые женщины изнасиловались десятками солдат».
Этот массовый характер изнасилования одной жертвы целыми группами добровольцев отмечают все источники. Опрошенные в Черкассах врачи Шендаревский, Гольдман, Шендаревская и акушерки Рувинская и Липкова — все указывают, что в зарегистрированных ими около 210 случаях изнасилованные подвергались насилию целых групп казаков. Часто число насильников доходило до 10—12 человек на женщину (д-р Гольдман). В Ракитно в растлении одной малолетней участвовало 8—10 человек. В Кременчуге 50-летнюю женщину изнасиловало 10 казаков. В материалах Кременчугской еврейской общины сохранился трагический человеческий документ — рассказ изнасилованной X. Г., 42 лет. К ней на квартиру ворвались человек 10 военных, избили ее; потом, — рассказывает пострадавшая — «повалили меня на землю, причем один меня держал за руки, другой сел коленями на ноги, другой еще предложил заткнуть рот, но остальные возражали против этого, сказав: «она все равно кричать не будет и сопротивляться не станет» — и принялись за исполнение адского плана изнасилования, чередуясь без перерыва, один за другим, четыре человека подряд».
При моральном состоянии Добровольческой армии совершенно естественно, что значительная часть изнасилованных оказалась зараженной венерическими болезнями. Точные данные на этот предмет, конечно, в еще большей мере немыслимо собрать, чем в отношении изнасилований вообще. Относительное исключение составляют Смела и Черкасы, где путем опроса местных врачей и акушерок удалось выяснить потрясающую картину. В Смеле из 50 зарегистрированных д-ром С. Поляк случаев 25 изнасилованных оказались зараженными различными венерическими болезнями вплоть до сифилиса. Некоторые из зараженных чрезвычайно молодые, 14-летние. Ряд случаев заражения гонореей отмечает и д-р Гандлевский. То же имело место и в Черкассах. Из 50 зарегистрированных д-ром Шендаревским случаев изнасилования в 20 случаях оказались зараженные различными формами венерических заболеваний, некоторые тяжело. To же отмечает акушерка Рувинская и д-р Гольдман. Бывали случаи, когда заражение переносилось потом на мужа и детей…
Вообще смертные случаи были нередки. В Черкассах девочка 10 л., подвергшаяся групповому изнасилованию, скончалась от кровоизлияния (д-р Шендаревский). Естественно, что испытанные изнасилования отозвались и на психике и всей нервной системе пострадавших. Д-р С. Поляк (Смела) отмечает, что «некоторые жертвы страдают теперь сильным нервным расстройством, подергиваниями, судорогами и т. п. Одна из жертв отправлена в Киев в Кирилловскую больницу» (для умалишенных). Д-р Гандлевский (Смела) тоже констатирует, что «некоторые случаи сопровождались страшными нервными потрясениями. Жертвы хотели наложить на себя руки, и врачу приходилось воздействовать и влиять на них морально. Один такой случай произошел с интеллигентной девушкой, курсисткой-медичкой». В Ставище (Киев. губ.) несколько изнасилованных девушек сошли с ума. О Фастове уполномоченный Российского Красного Креста Г. И. Рабинович сообщает: «Наблюдавшийся у многих нервный психоз, особенно у значительного числа изнасилованных девушек, начинает выявляться в буйном помешательстве». В большинстве случаев, однако, отмечает д-р Гандлевский, «жертвы переносили свое горе стойко; их страдания затеривались в массе других. Горе переносилось с тупой покорностью судьбе» (Смела).
Материалы сохранили также ряд потрясающих рассказов о героической защите еврейскими девушками своей чести и о целом ряде родителей, заплативших жизнью или увечьями за попытку спасти своих дочерей от изнасилования.
В м. Монастырище (Киев. губ.) одна из красивейших девушек местечка, гимназистка 6-го класса, Песя Фридман, спаслась от насилия тем, что легла посреди улицы, притворившись мертвой; автор сообщения прибавляет: «не один казак, проходя, толкал ее ногой и говорил: «жалко, хорошая жидовочка». Другая гимназистка Ида Магид 14-15 лет спаслась героической защитой своей чести. Напавшие на нее казаки грозили убить ее за сопротивление. Девушка заявила, что готова умереть. Насильник в течение двух часов подвергал ее жесточайшим пыткам, которые девушка стойко выносила. Бандита это так поразило, что он не решился ее изнасиловать и ушел, заявив: «В первый раз вижу такую героическую жидовку». В поселке при ст. Попельня была расстреляна за отчаянное сопротивление насильниками Берта Бендерская. В Кременчуге З. Н., 18 лет, уже брошенная двумя насильниками на кровать, спаслась тем, что крикнула: «Уйдите от меня, я заражена григорьевцами сифилисом». «В м. Оратово (Киев. губ.), — сообщает уполномоченный И. Зон — некоторые матери проявили большое самопожертвование, защищая честь своих дочерей, особенно малолетних. Были случаи, когда мать своим телом прикрывала дочь и не двигалась с места под ударами обнаженной шашки, рубившей ее беспощадно...» В Фастове отец, брат и жених девушки Гуртовой — все заплатили жизнью за сопротивление изнасилованию; девушка спаслась. М. Дубович в поселке при ст. Попельня (Киев. губ.) был расстрелян за то, что не дал изнасиловать сестру. В Ракитно (Киев. губ.) чеченцы расстреляли Хану Очаковскую за сопротивление увозу на вокзал для надругательства трех ее дочерей в возрасте от 12 до 19 лет. Имела своих мучеников и Россава: там был убит, спасая от насилия свою дочь, Мордко Гершгорн, 46 лет, и замучены Я.-Л. В., 75 лет, и его жена Ента, 70 лет, за попытку защитить честь своей 24-летней дочери Рухли, изнасилованной и замученной казаками. В Ромнах (Полт. губ.) убиты были содержатель гостиницы «Виктория» Фрейдин и его жена за попытки спасти от изнасилования свою 18-летнюю дочь Ревекку; несчастная была изнасилована и потом убита.
При этом изнасилования далеко не всюду приходились исключительно на острые моменты апогея погромного разгула. В некоторых местах они вошли в обиход повседневной жизни, превратившись в регулярную «подать натурой». Об этом показания пострадавших и свидетелей предпочитают естественно молчать. Только в отношении Животова (Киев. губ.) один из докладов глухо и многозначительно отмечает, что комендант «каждую ночь посылал солдат привести к нему еврейскую девушку; не помогали просьбы, рыдания — забирали силой».
Одна из специфических черт добровольческих погромов — изнасилования — обстоятельно отмечалась выше. Но есть и другая: пытки и издевательства. Она тоже является специфическим достоянием «белых» армий. Как один из второстепенных атрибутов погрома, мучительство и издевательство встречаются, конечно, у всех сменявших друг друга погромных банд. Но в самостоятельную крупную величину они вырастают только у добровольцев.
Речь здесь идет не о пытках и мучительстве, применяемых при грабеже, как средство для того, чтобы выжать из жертвы возможно больше денег или драгоценностей, заставить выдать спрятанные вещи. Пытки этого рода выделены особо, о них говорится в другом месте, ибо они по типу представляют собою явление совершенно иного порядка. Они носят служебный, прикладной характер, являются лишь средством для достижения другой, утилитарной цели и имеют, так сказать, свой — хотя и жестокий, разбойничий — смысл. Издевательства же и пытки, о которых идет речь сейчас, — совершенно иного рода: они бесцельны и бескорыстны. Они совершаются не для чего-нибудь, не как средство, а как самоцель, — из беспримерной жестокости, из жажды мучительства, стремления видеть страдания жертвы, слышать стоны, видеть кровь, насладиться унижением. И именно этот «бескорыстный» характер сладострастного мучительства придает этой черте добровольческих погромов особенно жуткий и зловещий отпечаток.
Наименее острая форма этого мучительства — издевательство над погромными жертвами, которых побоями и угрозами заставляли выкрикивать антисемитские лозунги, танцевать, петь похабные песни. В Кагарлыке (Киевск. губ.) отряд солдат, с прапорщиком во главе, схватил 28-го августа 1919 20 евреев, увел их за местечко в помещичью экономию, где, по рассказам крестьян, заставил их танцевать и кричать при этом: «бей жидов, спасай Россию!» В Михайловке (Тавр. губ.) председателя еврейской общины Зельбета и его жену избили до полусмерти, а затем солдаты окружили их, заставили взяться за руки и бежать от квартиры до церкви и кричать: «бей жидов, спасай Россию!» Старика Коренблита, 80 лет, заставили танцевать и петь популярную песенку «яблочко». Младшего Аршинова заставили целовать кобылицу под хвост и пить из под нее молоко. В м. Монастырище (Киевской губернии) группа солдат из Волчанского отряда схватила 28 декабря на улице меламеда Алгера Животовского, 55—60 лет. Избив жестоко старика, волчанцы захватили его с собой «на гастроли», заставляя его носить награбленные вещи из еврейских квартир на казацкие подводы и одновременно кричать «бей жидов, спасай Россию!» Поймав на улице молодого музыканта Мельника, заставили его распевать «яблочко», а Лазаря Викера, 40 лет, и Товию Винарского, 30 лет, заставили голыми и босыми плясать под эту музыку на снегу. В м. Городище (Киевск. губ.) добровольческие офицеры придумали для себя еще одно развлечение. 25-го декабря два офицера притащили семерых евреев к содержателю почты Мошинскому и взяли у него барские сани. У саней недоставало «прентков» около дышла. Тогда офицер уселся в сани и сказал: «ну, жиды, везите к кузнецу». И шестеро евреев повезли его к кузнецу. Когда сани были исправлены, офицеры приказали отвезти себя к полковнику. Прибыв к полковнику, они доложили: «Вот, г. полковник, мы привезли вам барские сани с шестью жидами... В Борисполе (Полт. губ.) казак заставил старика еврея 65 л. почистить белой бородой свои грязные сапоги. У старика-нищего С. Шалита в Борзне (Черн. губ.) шашкой отрезали бороду. В Александровке (Киевск. губ.) целый ряд евреев был выстроен на улице и принужден был идти шагом, крича: «раз, два, три», после каждого третьего шага они избивались нагайками.
Но этими «цветами невинного юмора» дело не ограничивалось. Гораздо чаще издевательства приобретали кровавый и изощренно жестокий характер сладострастного мучительства, соперничающего с пытками инквизиции. В Борзне (Черн. губ.) у 25-летнего Симона Липника отрезали половой орган, а потом убили. Там же 3. Квалвассера заставили лизать кровь его убитого брата Юды. Г. Левина и Ш. Аршавского схватили за бороды и так долго сталкивали их головами, пока они, окровавленные, не упали. В Боярке (Киевск. губ.) Якову Абатиевскому натерли лицо солью, а потом убили; Хаим-Товию Хомчевскому разрезали живот и наполнили его солью. В Фастове у некоего Киксмана отрезан язык и обнаружена рана разрывной пулей (умер); у раненого Маркмана отрезаны уши; у одного из Маркманов обнаружено 12 ранений шашкой, у другого — 8. В Кривом Озере (Под. губ.) доклад отправленной Одесским Губсобезом комиссии по оказанию помощи отмечает ряд чудовищных пыток и мучительств: у М. Фельдмана отрубили нос и уши, выбили зубы, отрезали половой орган; найдя ночью на чердаке 87-летнего старика Берковича, добровольцы заставили двух других евреев — Ш. Хирика и П. Барнацкого — держать его за руки, а сами избивали его шашкой. Беркович умолял о пуле: «Пули не дадим, мы мучить желаем», — был ответ. Несчастного пытали гвоздями, тупыми ножами — Беркович умер под руками мучителей. Та же участь постигла М. Клеймана. Захватив его вместе с сыном и Ш. Бланком, добровольцы всех избили, нашли веревку, привязали ее к шее Клеймана и заставили сына и другого еврея тащить два конца веревки в разные стороны. Если те плохо это делали, — избивали их шашками. Подожгли бороду Клейману и сказали: «Вот теперь тебе подобает быть комиссаром, а то что за комиссар с бородой». Затем отрубили кисти рук, изрубили ноги. Клейман тут же умер. Изощренным мучительствам подвергся 78-летний кладбищенский староста Гольдентулер. Надев талес и филактерии, он надеялся найти убежище у кладбищенского сторожа. Но добровольцы его поймали, смазали ему бороду маслом, подожгли ее и рубили его по рукам шашками, чтобы он не тушил. Потом раздели голым, подвели к речке, на ремнях спустили на лед и некоторое время тащили его голым по льду. Вытащили обратно, били, заставили петь «яблочко».
Подобные сцены происходили не только в провинции, но и в Киеве, центре добровольческих военных и гражданских властей. Наблюдавшая господство добровольцев в Киеве видный член партии левых социалистов-революционеров Каховская, рисует жуткую картину неторопливого сладострастного мучительства. Проезжая на Шулявку (район с густым еврейским населением), Каховская и ее товарищ заметили, что улица, по которой они едут, странно пуста. «Впереди, как раз на фоне вечерней зари, несколько резко выделяющихся силуэтов конных казаков. Они рубят что-то лежащее на земле. Нам надо проехать мимо. При нашем приближении, с земли поднимается человеческая фигура и быстро направляется, шатаясь, к нам навстречу. Это старый еврей, в длинном одеянии, с пейсами. Глаза с мольбой и надеждой смотрят на нас. Может быть, люди, может быть, защитим и поможем. Мы отворачиваемся, извозчик проезжает мимо. Еврей идет в том же направлении к городу — очевидно, домой. Казаки шагом, издеваясь, идут за ним, играя как кошка с мышью; у них в углах губ пена и глаза красные и пьяные. Еврей, по-видимому, уже несколько успокоенный, идет уже по тротуару. Через десять минут, оставив вещи, мы едем на том же извозчике обратно, той же дорогой. У маленькой, в три окна лачужки, где болтается на одном гвозде сбитая на бок вывеска сапожника, полукругом стоят те же конные казаки. Один из них нагайкой выбивает стекла в окнах избушки. Толпа на противоположной стороне смотрит с жутким и жадным любопытством. Еврей, очевидно, зашел, спасаясь от казаков, в свой домик, и теперь этот домик осажден, как берлога зверя. Простившись с товарищами, я слезаю у остановки трамвая с извозчика и на паровичке возвращаюсь в Святошино. Мне приходится в третий раз проезжать мимо того же самого места. Перед глазами мелькает, как в панораме, картина. Улицы ниже, чем насыпь, на которой проложены рельсы паровичка, и из окон вагона мне видна очень близко внутренность домика. Чистенькая комната, посредине стол, покрытый скатертью; двое детей, лет пяти-шести очевидно, плача, нервно перебирают скатерть. В углу женщина, заломив руки, прижалась к стене. На полу лежит тот самый старик и казак что-то ковыряет ему шашкой в горле, наступив коленом на грудь»...
Способы пыток и издевательств были буквально неистощимы у добровольцев. В Корсуни (Киевск. губ.) заживо сожгли Давида Подольского. В Белой Церкви (Киевск. губ.) применяли иголки, булавки, горящие лампы, даже костры. «Жертву колют по большей части в ступни ног иголками и булавками, подносят к лицу горящую лампу». Беженца Гроссмана из Володарки бросили на горящий костер, и он скончался от ожогов. Бенциона Еваленко в м. Обухово (Киевск. губ.) сначала бросили в яму и стали закапывать живьем. Потом его заперли в шкаф, обложили сеном и подожгли (его вытащили полуживого и облили водой. В Кременчуге (Полт. губ.) Якова Рубина, заставили произнести какую-то клятву, после этого его схватили за волосы и поволокли по комнате; из головы вырваны целые клочья волос. В Ельце (Орловск. губ.) захваченных евреев секли нагайками так, что тела их «представляли клочья растерзанного человеческого мяса. В Борзне (Черн. губ.) подростка Тригера предварительно заставили есть человеческие испражнения, а потом зверски убили.
