Из книги Сергея Фёдоровича Штерна «В огне гражданской войны». …революция не поставила достаточно быстро и, главное, достаточно практически-реально вопроса о радикальном разрешении земельного вопроса. Все дело сводилось к общим принципам и лозунгам, к длительным подготовительным разработкам в бесчисленных комиссиях и комитетах. Крестьянство явно не хотело журавля в небе, предпочитая синицу в руках, оно скоро устало от платонических обещаний и разговоров, демагогических посул и митинговых разрешений вопроса. Нужно было дать нечто реальное, трезвое, осязательное, ибо голым обещаниям деревня давно уже перестала верить, пережив длинный ряд разочарований и даже обманов.
Но вместо этого Временное Правительство медлило, затягивало решения, заменяя их словами и воззваниями.
Тем временем созыв Учр. Собрания все отсрочивался и оттягивался, деревня перестала верить в реальность «хозяина земли русской», устала его ждать, стала более охотно прислушиваться к голосам, призывавшим к немедленным действиям, к самостоятельному разрешению вопроса. Вр. Правительство не учло этого перелома в настроениях деревни, не поняло, что ссылка на Учр. Собрание постепенно превращается в бюрократическую отписку. Вр. Правительство имело перед собою ясно очерченную дилемму: либо тянуть с земельной реформой и ждать улиты — Учр. Собрания, либо немедленно разрешить вопрос, опереться на крестьянство, за которым, к тому же, ведь, было обеспечено большинство в Учр. Собрании. Требовалась только известная смелость в разрешении вопроса в данном смысле, смелость, которой ведь хватило у правительства Керенского в вопросе о немедленном провозглашении демократической российской республики, независимости Польши, автономии Украины и самоуправления Финляндии, не дожидаясь Учр. Собрания. Стремление Вр. Правительства ничего коренного не предпринимать в земельной области до и без Учр. Собрания объясняется стремлением строгой охраны принципа законности и боязнью еще больше усилить произвол...
[Читать далее]Если бы так или иначе Вр. Правительство разрешило бы немедленно земельный вопрос, распространению анархии в стране был бы положен решительный предел, демагогической агитации подрезаны крылья, одновременно было бы также сломлено недоверие крестьян, в глазах которых выдача им нотариальных актов и уничтожение помещичьих купчих крепостей была бы, естественно, гораздо более действительна, чем обещания, речи, воззвания, главноуговаривания и ссылки на Учр. Собрание, которое начинало уже уподобляться барину, который, вот, приедет и «все рассудит».
Надо еще принять во внимание, что уже во время Вр. Правительства насильственные захваты имений, разгромы усадеб, «иллюминации» и поджоги экономий начинали выявлять свои грозные последствия: недосев, уничтожение живого и мертвого инвентаря, гибель сельскохозяйственной промышленности. Над страной начинал реять призрак голода, экономическое и финансовое положение государства уже и без того было подорвано войной. Ясно, что во имя государственной необходимости надлежало пойти на радикальную меру — немедленно, до и без Учр. Собрания, разрешить вопрос о земле. Неисчислимы были бы политические и экономические последствия этой меры, будь она своевременно принята.
Только два с лишним года спустя, в Крыму, южнорусское правительство решилось на закрепление земли за крестьянами в порядке не законодательном, а, так сказать, верховного управления. Но мера эта была принята слишком поздно, когда находящаяся под национально-государственной властью территория немногим превосходила размер одной только Таврической губ., когда лозунги революционного Вр. Правительства были заменены деланием «левой политики правыми руками», когда исполнители земельной реформы были, как назло, подобраны почти исключительно из старорежимного чиновничества столыпинской школы с гг. Кривошеиным, Глинкой и т. д. во главе, когда недоверие крестьян и противо-агитация большевиков питалась не только специфическим подбором проводников земельной реформы, но влиянием на правительство помещичьих кругов, представители которых категорически отказывались отдать добровольно правительственной власти находящиеся у них на руках купчие крепости, все еще надеясь, что кто-то — германские юнкеры! — вернет им их имения. Но, так или иначе, пусть с запозданием и ошибками, пусть не вполне искренно и последовательно, но архиумеренное правительство ген. Врангеля, как-никак, решилось на немедленное решение вопроса о земле...
Вр. Правительство было вполне искренно, когда оно откладывало до Учр. Собрания разрешение ряда основных и органических вопросов, в том числе и земельного. Но эта постоянная ссылка Вр. Правительства на грядущее Учр. Собрание, к сожалению, сохранилась и после падения Вр. Правительства, и после разгона Учр. Собрания. Так, в период Колчака и Деникина «кормили завтраками» крестьян, стремившихся легально и без опаски владеть фактически находящейся в их пользовании и распоряжении землей. Так министр иностранных дел омского и екатеринодарского правительств С. Д. Сазонов любил ссылаться на Учр. Собрание при всякого рода переговорах с окраинными государственными новообразованиями. Можно, не рискуя впасть в ошибку, утверждать, что лично А. В. Колчак и лично А. И. Деникин были вполне искренни, аргументируя, так сказать, от Учр. Собрания, им можно только поставить в вину несколько формальное отношение к идее народного суверенитета, а также допущение неискреннего использования популярного лозунга окружавшими их явными и прикрытыми реакционерами. Ген. Деникин, лично рыцарски преданный идее государственности, склонен был бы во имя государственной пользы пожертвовать помещичьими интересами, но большинство созданной ген. Деникиным земельной комиссии на радикальное разрешение вопроса отнюдь идти не хотело, меньшинство членов комиссии было аморфно-бессильно и дальше формулирования своего особого мнения не пошло. Ген. Деникин не счел возможным идти против большинства своих сотрудников и утвердил выработанный ими проект.
При Столыпине ради интересов 130 тысяч помещиков всячески тормозили проведение назревших политических и экономических реформ. При Ленине ради интересов 130 тысяч коммунистов держат свыше 4,5 лет страну в тисках крови и голода, насилия и разрушения. Но 130 тысяч помещиков не склонны ради преодоления засилия 130 тыс. коммунистов поступиться своими классовыми, узко-эгоистическими интересами ради блага 130 миллионов населения России. Слепые и глухие к голосам жизни представители 130 тыс. помещиков в одних случаях, пользуясь своим влиянием, не допускали даже постановки на очередь осуществления широкой земельной реформы, в других — как это, напр., было при ген. Врангеле, — выделяли из своей среды группу прямолинейных оппозиционеров, заявлявших, что предпочитают временно большевиков, которые, ориентируясь на Германию, ведут, в конечном счете, к восстановлению монархии, а реставрированный самодержавный монарх восстановит-де и крупное землевладение, и вообще все привилегии поместного дворянства. Среди вакханалии большевистской демагогии, при недвусмысленном опасении населения упоминания слов «старый режим», при явном несочувствии Запада каким бы то ни было реставрационным планам, считали возможным, невзирая ни на что, вести монархическую проповедь, как это, напр., делал В. В. Шульгин в своих газетах в Одессе и Екатеринодаре в 1919 г. Ген. Деникин неоднократно и в выражениях, не оставляющих места для подозрения в неискренности, заявлял, что вопрос о форме правления будет разрешен Учр. Собранием по окончании гражданской войны, а, в то же время, член особого совещания при ген. Деникине В. В. Шульгин, считал нужным и допустимым вести печатно-монархическую пропаганду, давая тем самым большевиствующим элементам новый повод для агитации, а иностранцам — новые данные для недоверия к антибольшевистской власти. Не ведая, что они творят, этого рода правые фактически являлись невольными пособниками большевиков, близоруко и нелепо подготовляя для них почву своими действиями в области общей политики, земельной проблемы национального вопроса и т. д.
Особенно ярко и особенно, в то же время, пагубно эта недальнозоркая политика проявилась в отношении к крестьянству. И во время, и после Вр. Правительства было азбучно ясно, что без опоры крестьянства никакая власть существовать не сможет, никакого порядка хоть сколько-нибудь прочного установить не удастся, никакое экономическое возрождение не будет возможно. Невзирая на это, минуя печальный опыт Вр. Правительства, погибшего в значительной степени от неумения опереться на широкие крестьянские массы, и правительство адм. Колчака, и правительство ген. Деникина не сумело завязать нормальных отношений с крестьянством. Между тем, успешное завершение вооруженной борьбы с большевиками не только настоятельно требовало установления порядка в местностях, освобожденных от большевиков, не только имело одной из основных предпосылок восстановление нормальных экономических взаимоотношений города и деревни и, в частности, нормальное снабжение городов и армии хлебом, но и самый ход мобилизации населения и пополнения новомобилизованных антибольшевистских армий тормозился прохладным, а порою и враждебным настроением населения деревни, этого главного людского резервуара для русской армии всех эпох. Движение зеленых, махновщина, атаманщина, различного рода антибольшевистские крестьянские отряды возникли именно на почве недоверия деревни к дворянско-поместному характеру омского, ростовского и севастопольского правительств.
Можно привести тысячи примеров того, как максимализм большинства нашего поместного дворянства постепенно губил дело антибольшевистской борьбы, ничего, между прочим, не давая и доморощенным Митрофанушкам, нарядившимся в костюм ибсеновского Брандта с его девизом «все или ничего». Помнится, между прочим, как в конце 1919 г. все приказы о мобилизации в одесском районе, издававшиеся агентами власти ген. Деникина, не давали почти никаких результатов: сказывался громадный недобор, процент явки на призывные пункты был очень слаб, население всячески уклонялось от несения воинской повинности, не доверяя власти и не веря в ее способность охранить край от большевистского нашествия. Можно, конечно, всячески критиковать подобного рода линию поведения населения призывного возраста, фактически ослаблявшую военное противодействие ненавистным большевикам, но нельзя, в то же время, и не считаться и с настроениями этой зрелой части населения, способной носить оружие. Если бы в деревнях не царило раздражение против грубости и скалозубовских приемов при реквизициях продовольствия и лошадей, при постоях и этапах, то мобилизационные комиссии встречали бы иное к себе отношение...
Дворянско-помещичья идеология фатально сказывалась во всех без исключения попытках вооруженного преодоления большевиков. Одной из трагедий армий Деникина и Врангеля являлось рекрутирование офицерских кадров из слоев реакционно-настроенного дворянства. Прогрессивных элементов было очень мало в этих армиях, в особенности в их командных составах. В итоге — старорежимные навыки, органическое неумение освоиться с демократическим духом эпохи, самодурство, произвол, насилия. Отвратительная постановка интендантской части вызывала часто самовольные реквизиции хлеба и скота, угон лошадей, что, естественно, сильно раздражало население, которое порою предпочитало поджечь хлеб или угнать в лес лошадей, чем отдавать их «армейским» без оплаты и при грубых окриках. Необходимо было с особой деликатностью проявлять твердую власть, ибо население успело уже отвыкнуть повиноваться распоряжениям власти, в то же время особенно чутко реагируя на малейшую несправедливость, произвол или насилие. Всего этого не учитывали при реквизициях и расквартированиях, зачастую многие офицеры срывали злобу, давали волю чувству мести и раздражения. Деревня не только отталкивалась в сторону от армии ген. Деникина бесконечными реквизициями без соответствующей оплаты, крестьянство не только раздражалось повадками агентов власти, но южнорусское крестьянство стало снова воочию видеть делавшийся все более реальным призрак попытки восстановления прав и привилегий владельцев крупных поместий. Дело не сводилось только к бесконечным и бесполезным обсуждениям земельного вопроса и к откладыванию его разрешения «на завтра» — до Учр. Собрания, но в составе армии ген. Деникина состояло немало офицеров, оказавшихся владельцами или родственниками владельцев захваченных крестьянами имений. При занятии какого-либо уезда панику на крестьян наводил один уже факт появления в их местах их прежнего помещика, а тут еще, сплошь да рядом, офицер-помещик считал возможным и допустимым насильственно вернуть свое имение, прибегая при этом к экзекуциям, к обстрелам и т. д. Все это зажигало вновь костер социальной ненависти, придавая и самой Добровольческой армии в глазах крестьянства классовый, дворянско-помещичий характер. Прежние корниловские традиции, прежняя алексеевская школа государственности, деникинские призывы к законности и порядку стали заменяться классовой ненавистью и безудержным чувством мести. Часть офицерства… горела жаждой мести, упорным и слепым стремлением отплатить за понесенные убытки и пережитые ужасы жакерий. Идейная, патриотически-государственная часть офицерства Добрармии была бессильна парализовать политику классовых вожделений более влиятельной группы офицерства, не находившей, к тому же, противодействия и со стороны реакционной части генералитета, столь тесным кольцом облепившего ген. Деникина, лично преисполненного наилучшими намерениями, но недостаточно решительного, не умевшего выбирать себе сотрудников и твердо установить определенную линию поведения. Членом особого совещания по ведомству земледелия был одно время г. Колокольцев, определенно проникнутый помещичьей идеологией в своих аграрных построениях. Проект земельной реформы, вырабатывавшийся долгое время под руководством г. Колокольцева, был настолько проникнут определенным духом, что ген. Деникин решил сместить его вдохновителя. Этот правильный шаг не имел, однако, надлежащих последствий, так как и преемник г. Колокольцева — проф. Билимович особой широтой взглядов в земельном вопросе не отличался и демократической репутации отнюдь не имел. Под флагом внешней объективности и нейтральности г. Билимович проносил некоторую осторожность и неполную искренность в разрешении основного пункта земельного вопроса — о судьбе помещичьего землевладения.
Ген. Врангель внешне отошел от дворянско-помещичьей идеологии, внешне подошел к реализации основных нужд крестьянства, но, к сожалению, и тут сказалось влияние антуража, очень скоро сведшего основы демократической политики в отношении к деревне к внешней оболочке, тактическому приему, дававшим слишком часто основания для заподазривания в неискренности... На первых, в особенности, шагах своей деятельности в Крыму он, учитывая уроки вчерашнего дня, осуществил кое-что в духе справедливых пожеланий крестьянства — прекратились грабежи воинских отрядов по деревням, стали оплачиваться реквизируемые продукты... Но в земельном законе ген. Врангеля имелись свои дефекты, некоторые из которых — как напр., оставление за монастырями их значительных в Таврической и Херсонской губ. имений, обычно сдававшихся в аренду — давали повод для агитации и сеяния недоверия. А тут еще подоспели медленность в практическом осуществлении реформы, тенденциозный подбор чиновников ведомства земледелия, гонение на прогрессивную деревенскую интеллигенцию и кооперацию. Стала все явственнее вырисовываться «ставка на серячка», спекуляция на деревенскую темноту и невежество.
Однако, южнорусский крестьянин, обжегшись на молоке, давно уже стал дуть и на воду, проявляя законный скептицизм ко всем тем, кто брался за разрешение земельного вопроса. Не приходится, поэтому, удивляться тому, что скептицизм этот, находя почву для своего развития, стал постепенно претворяться в недоверие.
Южнорусская антибольшевистская власть имела, между тем, наглядное и красноречивое доказательство того, какого не следует держаться курса в отношении к деревне, в отошедшей уже в область истории, но фактически столь еще неотдаленной эпохе гетманства и австро-германской оккупации Украины. Эта эпоха особенно богата проявлениями классового эгоизма, шкурничества и недальновидности. Официально гетмана Скоропадского провозгласили таковым мелкие земельные собственники, но, на деле, армяк мелкого земельного собственника понадевали и многие крупные помещики, замаскировавшиеся «хлеборобами». Этот камуфляж проявился не только в области политической, но аграрно-хозяйственной: гетманская власть не только мнимо опиралась на мелких собственников, но и мнимо защищала их земельные нужды. Серые хлеборобы, по прежнему, продолжали чувствовать себя в правовой и земельной кабале, а от их имени выступали помещики-дворяне, князья и графы. Сам ген. Скоропадский — крупный помещик, может быть, и склонен был ради сохранения власти отказаться от своих имений и создать опору своего гетманства в навербованной из мелких земельных собственников армии, но эти планы, фактически, осуществлены не были — таково было противодействие всевластных сиятельных «хлеборобов» и отчасти, оккупантов.
Опираясь на иноземные штыки, весьма многие, если не большинство помещиков Украины, стали не только отбирать обратно у крестьян свои имения, но и взыскивать с них все потери и убытки за разгром усадеб, уничтожение инвентаря, пользование урожаем и т. д. При этом определение суммы убытков производилось очень приблизительно, но неизменно — в сторону увеличения. Принималось во внимание падение ценности денег и параллельное увеличение стоимости построек, сельскохозяйственных машин и орудий, материалов, рабочих рук и т. д. Но, несмотря и на это, взыскиваемая с крестьян-захватчиков сумма все же превосходила намного истинный размер фактически понесенного убытка. Надо сказать, что склонность к преувеличенной расценке убытков проявляли почти поголовно все помещики, которых обуяло поветрие мести и наживы, поистине свирепствовавшее в то время на Украине. Не только закоренелые зубры, но и многие помещики-интеллигенты не умели удержаться на должной границе. Было до очевидности ясно, что подобного рода пляска на непотухшем еще вулкане не может не дать своих грозных последствий, но предостерегающие голоса успеха не имели. Скептическими улыбками было, помнился, встречено воззвание одесского областного комитета партии народной свободы к землевладельцам и земледельцам Новороссии, которых призывали заменить чувство мести и безудержного корыстолюбия сознанием справедливости и права, отказавшись, с одной стороны, от истребования преувеличенных выплат за убытки от разгрома или захвата имений, а, с другой стороны, от реагирования на узаконенное гетманской властью право на возмещение фактически понесенных убытков путем новых поджогов, разгромов, грабежей и убийств.
Вспоминается ранняя осень 1918 г. Мне пришлось прожить в то время месяц в одном из уездов Подольской губ. Чуть ли не каждый вечер к закату солнца из какой-либо из окрестных деревень раздавалась стрельба — сперва ружейная, потом — пулеметная, наконец, — орудийная. Это действовали «контрибуционные» отряды. Помещик определял в «круглых цифрах» размер понесенного им от захвата имения убытка, взыскание которого поручалось австрийскому отряду (в северной Украине — германскому). Обычно известный %, порою довольно значительный, обещан был помещиком в пользу отряда и его командира, причем эти «расходы по взысканию» заранее включались в размер взыскиваемой суммы. Явившись в деревню, начальник отряда предъявлял требование о немедленной уплате взыскиваемой помещиком суммы. Обычно следовал отрицательный ответ, с ссылками на отсутствие денег, на неучастие в захвате или разгроме. Тогда раздавались, острастки ради, первые ружейные выстрелы, сопровождаемые звоном битого стекла, плачем детей, лаем и мычанием животных. Мужики переминались с ноги на ногу, упорствуя в своем отказе. После этого пускался в ход пулемет, направленный на какой-либо амбар либо хлев. Паника усиливалась, крики, плач и рев увеличивались. А тут еще делалось предупреждение, что сумма взыскания будет расти в зависимости от количества произведенных выстрелов, согласно определенной расценке за каждый выстрел, в зависимости от того, из какого орудия он сделан. Мужики начинают совещаться, предлагают внести уменьшенную контрибуцию, следует грозное требование уплаты целиком всей взыскиваемой суммы, раздается гул первого орудийного выстрела. Бабы и дети от страха начинают рыдать особенно громко, мужики снова совещаются, начинается собирание денег и взнос всей первоначально требовавшейся суммы, плюс «расходы по взысканию». Австрийский отряд удаляется, чтобы назавтра проделать подобную же «операцию» в другом месте. Австрийцев сопровождают озлобленные, исподлобья взгляды. Легко можно себе представить, какие чувства зарождаются в сердцах крестьян...
Но с этим не считаются слепцы и безумцы, не задумывающиеся над последствиями своей жадной и мстительной политики. Многие скоро пали жертвами своей близорукости, будучи убиты из-за угла, много членов помещичьих семей было в то время убито, много совершено поджогов, иным пришлось бежать из отвоеванной усадьбы из-за нависшего опасения кровавой расправы. Свержение гетманской власти и успех петлюровского движения в значительной, если не в исключительной степени были вызваны именно корыстолюбиво-мстительным способом восстановления помещичьего землевладения. Крестьяне, затаив в сердце горечь обиды за экзекуцию, за карательную экспедицию, за преувеличенно высокую сумму контрибуции, легко поддавались агитации демагогов разных мастей и наименований, без особого труда натравливавших на оккупантов и помещиков...
Мне привелось посетить одно из имений, подвергшихся сперва разгрому крестьянами, а, затем — возвращенное его владельцу после контрибуций, экзекуций, стрельбы и т. д. Картина была жуткая и грозная. Богатый барский дом носил еще на себе все следы разрушения. В углах террасы и в саду были еще сложены обломки мрамора, майолики, куски переплетов старинной работы, обрывки книг. Но в доме уже кипела работа — это соседние крестьяне, которых обвиняли в разгроме, восстанавливали разрушенное. Неумелыми руками починялся паркет, вставлялись оконные рамы, восстанавливались лепные украшения потолка. Работа эта производилась буквально в нескольких шагах от последствий и доказательств столь еще недавнего дикого и хулиганского погрома усадьбы. Надо было, однако, видеть выражение лиц крестьян, восстанавливавших ими же разгромленный дом...
Но власть имущим и помещикам не было ясно, что таким путем порядка в деревне не восстановить и края не умиротворить. В воздухе накоплялось все больше электричества и разрядка не заставила себя долго ждать. Политика мстительного «око за око, зуб за зуб» неминуемо должна была вызвать взрыв. И взрыв этот произошел, вызвав немало жертв, много новых страданий, слез и горя, причем среди жертв были и иные близорукие виновники взрыва и их близкие, жены и дети. Кроме того, в сердцах накопилось столько злобы, столько чувства обиды, столько стремлений к слепой мести, что и в будущем еще скажутся эти потайные пороховые погреба злых чувств и настроений.