Революция застала в Одессе городскую думу крайне правого направления, пользовавшуюся весьма дурной славой и в хозяйственном отношении...
Дума сравнительно мало занималась вопросами хозяйственного характера, едва ли не все ее внимание отвлекали и привлекали события политического свойства. Бесконечные по числу смены власти на юге, естественно, находили отклик в думе, которая считала своим долгом отзываться на все главнейшие политические перемены. Одесса переходила многократно из рук в руки, каждая новая власть делала над городом свои эксперименты, критика и оценка которых делались в городской думе. Австрийцы, гетманская власть, большевики, французы, добровольцы и т. д., все находили ту же думу на своем посту местного парламента.
[Читать далее]Определенно антибольшевистское думское большинство, за исключением малочисленной фракции к.-д., прохладно относилось к власти Добровольческой армии. Не становясь ей в открытую оппозицию и порою маскируя даже свое к ней отрицательное отношение, думское большинство неизменно придерживалось формулы «ни Деникин, ни Ленин». Приход в Одессу добровольцев летом 1919 г. сопровождался печальным эпизодом, немало содействовавшим охлаждению отношений думы к добровольческой власти. Членом одесской городской управы по водопроводному отделению был молодой инженер Ф. С. Бернфельд, правый с.-р., человек мягкой души, большего идеализма и честности. Оставшись и при большевиках на страже охраны город. хозяйства и состоя «комиссаром городского водопровода», Ф. С. Бернфельд не скрывал своего резко-отрицательного отношения к большевикам и среди группы своих единомышленников был одним из немногих, с нетерпением ждавших прихода добровольцев. В день занятия Одессы небольшим добровольческим авангардом мимо квартиры Ф. С. Бернфельда проходило два офицера, которые хотели реквизировать стоящую у подъезда пролетку, служившую для поездок на водопроводную станцию. Кучер возражал против возможности этой реквизиции, указывая, что пролетка принадлежит комиссару водопровода. Этот «титул» побудил офицеров явиться на квартиру Ф. С. Бернфельда и объявить его арестованным. Обращение к Ф. С. Беренфелъду на ты, грубое третирование его, как большевика, вызвали со стороны арестованного нервные реплики. Когда в город. управе стало известно об аресте Ф. С. Бернфельда, к военным властям явились заслуживающие их доверия лица, чтобы засвидетельствовать лояльность и ярый антибольшевизм арестованного. Но было уже поздно: Ф. С. Бернфельд был застрелен и труп его кем-то даже ограблен. Назначенное расследование так и не выяснило деталей этого трагического происшествия, но самый факт его произвел не только на думу, но и на местную интеллигенцию тягостное впечатление. По городу пошли разговоры, «обобщающего» характера, подчеркивание того, что убит именно член левой город. управы, социалист, да к тому же — еврей. Мягкая, милая улыбка всепрощения скромного и застенчивого Ф. С. Бернфельда, этой безвинной жертвы гражданской войны, неизменно вспоминалась его друзьям, когда у его могилы началась определенная политическая пропаганда...
Но не только вихрь политических событий отвлекал думу от занятия чисто хозяйственными вопросами. В думе было много людей случайных, чуждых интересам города и не связанных с ними. Эту категорию гласных хозяйственные вопросы мало интересовали. Посещаемость думских заседаний была не слишком усиленная. Гласных из пригородных селений останавливала часто от явки в думу дальность расстояния и невозможность после заседания добраться домой. Гласные из более близких окраин города спешили пуститься в обратный путь часто в самый разгар заседания, начало которых было хронически неаккуратным из за длительных предварительных фракционных совещаний и частных запаздываний. Город вечером почти не освещался, имели место грабежи, зачастую раздавалась стрельба — многим, в том числе и женщинам-гласным — была неохота ходить в таких условиях в думу. Назначению же дневных заседаний препятствовали профессиональные или служебные занятия гласных. Гласные-интеллигенты зачастую лишены были возможности вникать в определенные сложные вопросы городского хозяйства с его многомиллионным бюджетом, так как внимание все время отвлекалось калейдоскопом событий. Помнится, как мне так и не удалось закончить порученного мне обревизования отчетности местной милиции: когда я явился в здание милиции за справками, оно оказалось уже занятым большевиками, проделавшими очередной переворот, а затем, когда большевиков временно не стало, милицию раскассировали, изъяв из ведения городского самоуправления и самую заботу о полиции безопасности.
Городская дума несколько раз подвергалась досрочным роспускам: распускали ее большевики, украинцы, австрийцы... Украинский комиссар Коморный распустил думу при торжественной обстановке, назначив довольно-таки правый состав управы, который, под давлением обстоятельств, вынужден был снова уступить место прежним думским избранникам. Невзирая на роспуск думы, гласные собрались на заседание и были арестованы. Австрийцы, взбешенные постоянной оппозицией думы, распустили ее, после чего начались хлопоты о восстановлении Думы в правах... После длительных переговоров удалось сговориться с австрийскими властями на компромиссе: дума восстанавливается в правах, но избирает новую управу, не социалистического и чисто делового уклона. Гласные социалисты воздержались от выборов новой управы, состав которой был намечен и проведен «буржуазными» фракциями, преимущественно к.-д. Городским головой был избран ген. А. С. Санников, впоследствии начальник снабжения Добровольческой армии и главноначальствующий Одессы и ее района.
Любопытно, что гетманское правительство не сочло возможным стать на точку зрения необходимости охраны думы от посягательств на нее со стороны оккупантов...
Гласные полуинтеллигенты, а таких было много, — имелись среди гласных малограмотные и даже безграмотные — проявляли в хозяйственных вопросах узость, заботу о своей лишь колокольне, полное неуменье возвыситься до понимания задач городского хозяйства в его целом. Порою проявлялось мелочное стремление к копеечной экономии, то вдруг сказывалась непомерная щедрость за счет городского сундука в пользу близкой или влиятельной группы населения. В начале существования одесской думы, избранной по закону Времен. Правительства, ею был решен вопрос о сдаче в аренду городских земель с полным нарушением интересов городской кассы, но зато с необычайно внимательным учетом пожеланий небольшой группы избирателей, которые, к всеобщему конфузу, стали от себя передавать участки городской земли со значительной надбавкой в арендной плате. Не менее скандальным оказалось и думское решение об эксплуатации огородов на полях орошения, откуда безосновательно изгнали опытных болгар-огородников, чтобы заменить их новичками в огородном деле, финансово малонадежными, но... голосовавшими за 19№ (список с.-р).
При обилии в составе думы гласных, с одной стороны, малоинтеллигентных, а с другой, мало знакомых и с местными делами, и с местными деятелями, нелегко проходили всякого рода выборы на должности, предусмотренные городовым положением для замещения их по избранию городской думой. Выборы эти происходили обычно по фракционным спискам и по предварительным междуфракционным соглашениям. Не всегда, однако, дисциплина соблюдалась, не всегда и удавалось достичь соглашения. Баллотировочные ящики часто хранили тайну многих выборных «сюрпризов». Зато, партийно-политический элемент вносился также и в выборы на должности, совершенно чуждые политике. При замещении даже должностей чисто хозяйственного характера зачастую вспыхивала острая партийная борьба, объясняемая часто тем, что, если не «лидеры», то «массы» какой-либо влиятельной фракции просто хотели пристроить «родного человечка»...
Значительным препятствием в планомерной работе думы была трудность разрешения вопроса о фактическом руководительстве отдельными отраслями городского хозяйства, имевшими специально торгово-экономический характер. Люди, имевшие в этой области навык и опыт, т. е. купцы, если даже и удавалось преодолеть вопрос об их «буржуазности», обычно — за редкими исключениями — отказывались входить в состав городской управы и ведать хлопотливым продовольственным или торговым отделениями, т. к. жалование давалось сравнительно малое, а ответственность и работа были большие. Когда же прибегали к услугам интеллигентов, представителей какой-либо либеральной профессии, то они скоро запутывались в тонкостях чисто торговых операций, давали себя обходить контрагентам или служащим, допускали бюрократизм, злоупотребления и т. д. В думских комиссиях, обсуждавших вопросы торгового характера, точно так же постоянно имела место коллизия воззрений специалистов и суждений профанов...
Большевистская группа была в одесской думе невелика и маловлиятельна. Борьба с нею велась не только «буржуазными», но и социалистическими группами. На почве изоляции большевистских и сочувствующих им гласных имели место совместные дружные выступления различных флангов думы. Не помню сейчас, в точности, по какому именно острому политическому вопросу, думское большинство отклонило резолюцию фракции к.-д., но, когда дошла очередь до голосования резолюции с.-р., заключавшей в себе апеллирование к международному социалистическому бюро, гласные к.-д., невзирая на это, высказались за нее, выбирая из двух зол меньшее и предпочитая эту резолюцию торжеству большевистской точки зрения... Вспоминается еще другой случай, когда гласные к.-д., отстаивая допустимость приостановки действия конституционных гарантий в период обострения гражданской войны, оправдывали внесудебные аресты местной администрацией большевистских деятелей...
В Одессе имела место сильная чересполосица власти, но и в периоды, когда большевики воцарялись, из среды городских деятелей выдвигались смелые их обличители и противники. Пресловутый полковник Муравьев, созвав как-то в здании городской думы собрание представителей буржуазии для выколачивания с нее контрибуции, в резкой форме выразил неудовольствие по поводу того, что в зале заседания отсутствуют представители городского управления. Узнав, что в здании думы находится один из главарей городского управления (правый с.-р.), Муравьев отдать приказ привести его в зал. *** вводят, терроризированное собрание ждет жестокой с ним расправы, но на все окрики Муравьева раздаются спокойные, достойные и отнюдь не робкие реплики. Развращенный подчинением и подхалимством Муравьев взбешен этими «дерзкими» ответами и отдает распоряжение об аресте ***, но впоследствии, под напором общественного мнения, считает необходимым его освободить. В городе запуганные обыватели долго еще повторяли содержание ответов внешне тщедушного *** всесильному большевистскому помпадуру. Такая же смелость и независимость суждений в других случаях проявлялась гласным с.-д. ***, интеллигентным рабочим, представляющим собою редкое сочетание преданности своей партийной догме с широтой общих взглядов и терпимостью к чужому мнению. У этого социал-демократа, чуждого демагогии и не по названию, а органически связанного с рабочим классом, находилось достаточно вдумчивости и силы, чтобы протестовать против тирании «диктатуры пролетариата» даже в моменты, когда диктатура эта осуществлялась и не останавливалась даже перед репрессиями в отношении рабочих.
/От себя: во-первых, Муравьёв был не большевиком, а левым эсером, а во-вторых, автор сам не замечает, как свидетельствует о том, что большевистская «тирания» была вовсе не такой жуткой, как он пытается преподнести./
Нужно совершенно откровенно признать, что первый опыт применения всеобщего избирательного права к выборам городских дум оказался малоудачным, чтобы не сказать совсем неудачным... Закон 1917 г. допускал к выборам всех, случайно оказавшихся в данном городе к моменту составления избирательных списков или перед самыми выборами. Проходившие воинские части, беженцы из соседних или даже дальних губерний оказывались обладателями избирательного права. Никакой оседлости не требовалось для избрания гласных местной думы, призванной решать местные дела. Пришлые элементы, чуждые городу, приравнивались в правах к местным аборигенам, морально и материально тесно связанным с благополучием данного центра. Это было бесспорной ошибкой; несколько неосмотрительно был установлен и возрастной ценз, особенно для пассивного избирательного права. В русских условиях 21-годичный возраст, в общем, недостаточен и для активного избирательного права, но во время войны, при призывах в армию лиц и моложе 21 года, трудно было лишать активного избирательного нрава лиц, достигших уже 21 года; другое дело пассивное избирательное право, право не избирать, а быть избранным; при нашем уровне культуры нужно, чтобы право быть гласным думы предоставлялось только уже достигшим 25 лет... Дефекты избирательного закона Временного Правительства сказались на результатах выборов и, следовательно, и на деятельности самих городских дум. Впрочем, нельзя сказать утвердительно, не является ли характер и размах деятельности городских управлений революционного периода последствием самой эпохи, такой сумбурной и стихийно-нескладной.
