В опубликованной части воспоминаний бывшего начальника секретного отдела губчека Инговатова Антонов называется не иначе как тамбовским Геростратом... По мнению Инговатова, «самого Антонова нельзя считать политическим противником. Это был властолюбивый авантюрист-уголовник. Дегенерат, в угаре пьянства и разврата потерявший человеческий облик. Он был кокаинист (при осмотре трупа Антонова было обнаружено прободение носовой перегородки, как результат систематического и частого употребления кокаина)»…
Мемуары сохранили и оценки антоновского окружения. Так, об И. С. Матюхине сообщали: «Это вожак без идей, человек с уголовными наклонностями». Один из ближайших соратников Антонова П. М. Токмаков был аттестован как «отъявленный головорез, злостный дезертир, уголовник-конокрад». Начальника карательного отряда А. Б. Кулдошина помнили как головореза. В записках комсомольца 20-х гг. А. М. Рыжова читаем, что антоновские командиры И. С. Матюхин, В. С. Селянский и др. - «настоящие бандиты - грабители по призванию».
[Читать далее]Под стать верхушке оказались и рядовые антоновцы, которых тамбовские чекисты характеризовали как «башибузуки-головорезы». Эпитет «головорез» зафиксировался и в записках одного из старых коммунистов П. М. Мачихина, пошедшего дальше и называвшего своих противников «зверьми». По свидетельству старого комсомольца А. М. Рыжова, «все подонки сошлись под знамена эсера Антонова». Он же писал об одной из групп, действовавших в Моршанском уезде: «Банда Дегтярева состояла в основном из отпетых головорезов, конокрады, поджигатели».
Уголовные наклонности «героических борцов за свободу» стремились отметить многие мемуаристы. Так, участник борьбы с антоновцами в Борисоглебском уезде Тамбовской губернии А. И. Пашков характеризовал одно из нападений на с. Уварово как «Рождественский визит» (7 января): «налет ... был вихревой, в полном смысле бандитский, воровской. Вскочили как угорелые, разгромили учреждения и в первую очередь разграбили лавку потребительского общества, и с гиканьем победы через час спустились на Ворону в сторону Шибряя».
Бывший во время «антоновщины» подростком И. Е. Макеев из Большой Ржаксы восстановил картину налета «партизан»: «Тащат бандиты кто чего - кур, барахло, яблоки моченые из погреба. Бандиты побезобразничали часа два и дали команду «по коням!». Он же объяснял причины ухода односельчан к Антонову: «Молодежь поехала в банду разгульнуться. Что там рассказывают, вернувшись с похода: «Мы заезжаем в село, режем любую корову и гуляем всю ночь - жарим, парим, с собой барахлишка прихватим»...
Пережившие смутное время в начале XX в. до конца своих дней сохранили тяжелые впечатления о событиях антоновского мятежа, в котором уровень насилия поражал даже обывателей, привычных к экстремальным условиям «жизни в катастрофе». Не забывалось ужасающее зрелище расправы повстанцев над своими беспомощными жертвами: красноармейцами, чоновцами, продотрядовцами, комсомольцами, милиционерами, партийными и советскими функционерами.
С особой жестокостью антоновцы относились к сотрудникам милиции. Начальнику районной милиции Пензенской губернии Т. С. Шендяпину было нанесено более тридцати резаных и колотых ран. По воспоминаниям Н. И. Летуновского, заняв село Алешки, банда численностью около 1500 человек под командой Кузнецова и Шубы переловила 22 сотрудника милиции и революционного комитета, «кто не в состоянии был оказать сопротивление, и зверски расправилась с ними. Их избивали до полусмерти, в жестокий мороз раздевали донага, по одному выводили из сарая со связанными назад руками и зверски рубили на снегу за двором штаба». Мемуарист подчеркивал, что антоновцы «особенно издевались, вплоть до самых мерзких приемов» над начальником волостной милиции Николаем Огневым. Сотрудник Тамбовской губмилиции Н. Г. Шустов рассказывал, что в сентябре 1920 г. обманом вызванного в Бондари начальника районной милиции В. И. Бажанова мятежники замучили, а его милиционеров порубили. «Труп лежал на дороге, тело привязали бандиты к хвосту лошади, били плетьми, кололи клинками».
Наряду с милиционерами не ждали пощады и чекисты. В 1966 г. красный партизан-железнодорожник И. А. Спиридонов вспоминал: «во время Антоновской банды на станции Иноковка Ряз.Уральск. жел.дор. был захвачен живьем бандитами на своем служебном посту слесарь ТВРМ Яковлев Алексей, он же работал в Чека, эти озверевшие бандиты которого привязали его за ноги к хвосту лошади и галопом разогнали эту лошадь и таким образом возили его до тех пор, пока из него не получился окровавленный кусок мяса».
Мало шансов уцелеть было у плененных комсомольцев, партийных и советских работников. По воспоминаниям А. М. Рыжова, в моршанском селе Отъяссы антоновцы захватили комиссара отряда, зав. деревенским отделом Укома РКП(б) Малиновского и инструктора комсомола М. Петрова «взяли живыми, издевались над ними и убили, разрезали животы и набили гнилым картофелем. Убитых привезли в Моршанск, их трудно было узнать, так они были изуродованы».
Всю жизнь комсомолка 20-х гг. Н. С. Чурикова помнила кирсановского активиста Васю Плешакова, отправленного в уезд на борьбу с «антоновщиной»: «Через три дня его привезли изрубленного на куски». Она поведала, что в Кирсановской уездной партийной организации насчитывалось более 400 человек, а после разгрома Антонова осталось всего половина этого количества. Почти 50 процентов парторганизации погибло от рук бандитов.
Описания издевательств, пыток и казней настолько ярки, красочны и натуралистичны, что их трудно воспринимать людям с неустойчивой психикой: «издевались зверски, их рубили, отрезали носы, отрубали руки, ноги, бросая под лед, выколивали глаза, по несколько раз втыкали кинжалы, шашками в грудь, вырезали на лбу д.к., т. е. долой коммунизм». Пенсионер союзного значения Е. В. Поднебеско даже в 1957 г. сознавался в тяжком грузе этих воспоминаний: «Вот несколько примеров как было тяжело, эта дата никогда не забывается, это только часть описания».
В разработке технологии убийств «партизанты восставшего народа» оказались неистощимы и достойны занесения в учебник судебной психиатрии. Без сомнения, кроме идейных борцов с пролетарской диктатурой, у А. С. Антонова служили настоящие садисты и палачи. Это подтвердил член компартии с 1920 г. А. Г. Петров: «Эта банда не просто убивала свои жертвы, она исхищрялась и насыщалась их муками, вырезала звезды и ремни, калечила и только потом их добивала».
Изображавший в чекистской операции войскового старшину Фролова знаменитый Г. И. Котовский свидетельствовал: «У бандитов от самогона развязались языки, и они стали хвастаться тем, как расправляются антоновцы с красными. Захлебываясь от пьяного восторга и наслаждения, они говорили, что пленных красноармейцев, которые попадаются им, они не рубят и не расстреливают, а выкручивают им головы».
Чекисту Е. Ф. Муравьеву, выдававшему себя за крупного эсеровского деятеля, сподвижник А. С. Антонова И. Е. Ишин рассказал с подробностями о казни красноармейца. «Кричал он, ох, кричал, мать честная, - говорил Ишин. - И то сказать: пила была тупая да ржавая, ею нешто сразу перепилишь... Да и шея не дерево, пилится неудобно...».
Антоновцы хвалились тем, что «их командир Иван Матюхин славится своей свирепостью, что у них нет пощады и что каждого красноармейца ждет мучительная смерть. По утверждению инструктора политотдела Тамбовской армии по борьбе с бандитизмом Г. А. Сычева, взятый в плен помощник командира резервного Паревского полка на допросе признался, «что своими руками казнил 23 человека местных партийных и советских работников».
Чем дольше длилось противостояние, тем больше было жертв, тем больше людей бралось за оружие, тем сильнее оказывалось остервенение населения, и террор становился обыденным и привычным. В детской памяти сохранились замечательные факты немотивированной агрессии повстанцев, готовых казнить невинного ребенка: «Вот тут-то я поняла, что он меня пожалел, а этот хотел посмотреть, как кровь из меня свиснет. Вот чего бандиты выделывали - кровь им была нужна. Остервели они как собаки». Мария Пархунова уже в преклонном возрасте буднично повествовала о казнях односельчан. О страшном бандите Яшке Оплеталине сохранил воспоминания И. Е. Макеев. Антоновец прошел по селу, убил без всякой причины шесть крестьян: «Зарубить тебя хочу! - и тут же рубит»…
После изучения многочисленных свидетельств о зверствах тамбовских «борцов» с «краснопузыми» не кажется пропагандистским преувеличением утверждение победителей: «Эсеровские организаторы и вожди восстания ходили буквально по колена в крови».
В обстановке непримиримого конфликта стал применяться принцип коллективной ответственности. По словам Е. В. Поднебеско, антоновцы заставляли родителей писать сыновьям-красноармейцам, чтобы те дезертировали а потом переходили на противоположную сторону. «Если кто не писал, то сжигали дома и убивали зверски эту семью, отца, мать казнили». Жена красного командира Я. И. Ермакова в письме писателю А. В. Стрыгину описала, как погиб один из младших родственников супруга: «зверски замучили брата 17 лет, вырезали на щеках его звезды, а на спине вырезали серп и молот. И приговаривали: «это тебе за брата».
У вновь назначенного начальника милиции и начальника штаба отряда по борьбе с бандитизмом в северных волостях Козловского уезда П. Ф. Новикова в 1921 г. банда «Лобана» разгромила дом, через несколько дней от мести бандитов едва спаслось его семейство.
Жену коммуниста М. С. Дрокова, служившего в с. Инжавино в заградительном отряде, в ноябре 1920 г. зверски убили свои же соседи-бандиты: «Допросили Дрокову и решили к смертной казни: сначала отрезали нос, отрезали груди, выкололи глаза и потом расстреляли. Уроженец с. Большая Ржакса И. Е. Макеев, брат которого, комсорг, ушел на борьбу с антоновцами вместе с Дроковым, вспоминал о гибели отца и своем ранении. Односельцы, встретив их на заготовке леса, сначала требовали выдать старшего сына и брата, потом смертельно ранили в живот Е. Р. Макеева, приняв его за разведчика: «Расстрелять! Лазутчик! Он пакет возил в Уварово «краснопузым!».
«Зеленый террор» должен был служить средством устрашения для коммунистов и их сторонников, его посредством антоновцы заставляли колеблющихся встать на их сторону. До известной степени зверства инсургентов достигали намеченных целей, наводя ужас на родственников, друзей и соратников погибших.
Поскольку сообщения о кровавой вакханалии антоновцев множились и поступали с разных сторон, чекист М. И. Покалюхин констатировал: «Жутко было слушать их. Кругом кошмар, ужас от антоновских художеств». Он же писал о казненных бандитами милиционерах: «Шевелились волосы на голове при взгляде на этих несчастных жертв».
Едва «антоновщина» была подавлена, как свидетели «зеленого террора» пытались излить на бумаге пережитое: «Много пришлось мне пережить за время разгула эсеро-бандитских шаек в Тамбовской губ. Давно хотелось поделиться своими воспоминаниями и рассказать о зверствах, которые чинились бандитами, да все не представлялось случая». Даже спустя три десятилетия не могла оправиться от испытанного шока Н. С. Чурикова: «Страшные, жуткие картины встают в моей памяти».
С другой стороны, оказавшись свидетелем жестоких расправ с близкими людьми, стороны противостояния все чаще руководствовались мотивами мести. Тамбовские железнодорожники на бронелетучке разгромили антоновцев, пытавшихся захватить станцию Ломовис. Их командир А. Н. Бойко впоследствии вспоминал: «В воздухе долго летал пух от бандитских сёдел. Так мы отомстили Ломовисским бандитам за мученическую смерть помощника машиниста товарища Сокова». Когда в с. Каменка были найдены 12 тяжело раненых бандитов, красноармейцев, готовых их вывести и расстрелять, остановили командиры: «...было приказано не трогать раненых, так как мы признаем открытый бой и лежачих не трогаем». Однако вид погибших мог вызвать совершенно неконтролируемые случаи самосуда. По свидетельству А. И. Пашкова, после освобождения с. Уварово было обнаружено тело командира Сушкова, которое «было буквально изрублено как в мясной лавке». Мемуарист пытался оправдать поступок комсомольца Н. Чешуна, «в отместку за такую подлость» расстрелявшего на месте пойманного бандита: «На то она и называлась «война гражданская» и время «военный коммунизм», и история списала как вполне оправданные все приговоры без суда и следствия»…
Помня о жертвах красного и белого террора, нельзя забывать о размерах «зеленого террора», который был не менее варварским и беспощадным. Взаимное озлобление противоборствующих сторон объяснялось не только партийно-идеологическими разногласиями (коммунисты и эсеры), но и застарелыми внутрироссийскими противоречиями между государством и крестьянством, между городом и деревней. Личные счеты могли предъявить друг другу соседи и родственники. В охваченной войной расколотой стране политические противники приобретали обыкновение разрешать разногласия, лишая оппонента жизни. Повседневное насилие становилось нормой жизни, и «человек с ружьем» превращался в двуногого зверя с оружием.
