«С началом Февральской революции в России 14 марта 1917 г. по новому стилю, — пишет Вернер Хальвег, — кайзеровская Германия и русские революционные эмигранты, подталкиваемые взаимной надеждой на мир, вынужденно идут к более тесному сближению». Объективно так оно и было, и с этим вряд ли можно спорить, если бы при этом не присутствовало стремление отдать с самого начала инициативу немецкой стороне. Поскольку убедительных доказательств этому в немецких документах маловато, на авансцене появляется Парвус. Именно он, указывает все тот же Хальвег, спустя всего несколько дней после Февральской революции, «предлагает рейхсканцлеру отправить Ленина через Германию в Петербург». Но когда именно, даже если это имело место, Хальвег не сообщает, между тем это имеет принципиальное значение. 17 марта, в день, когда Ленин в Цюрихе «заболел» возвращением в Россию, Парвус в Копенгагене попросил немецкого посланника Брокфорда-Ранцау отправить в Берлин следующую телеграмму: «Революция победила. Россия политически недееспособна. Учредительное собрание означает мир»... Сообщая в МИД Германии о состоявшейся встрече с Парвусом, Брокдорф-Ранцау в своей телеграмме от 21 марта приводил его мнение о том, что «как только (в России. — Г. С.) войдет в силу закон об амнистии политическим заключенным, появится возможность эффективно бороться против Милюкова и Гучкова посредством непосредственных контактов с социалистами». Других конструктивных мнений и предложений главный эксперт по делам России в беседе со своим шефом, видимо, не высказал.
[Читать далее]В то время как Брокдорф-Ранцау с Парвусом обсуждали в Копенгагене глобальные проблемы Русской революции, главные со-бытия происходили в Берне. «Центральный комитет по возвращению на родину проживающих в Швейцарии русских эмигрантов» в соответствии со своим решением от 19 марта 1917 г. обратился к Роберту Гримму с просьбой о посредничестве в переговорах с Германией. Одновременно председатель этого комитета меньшевик С. Ю. Семковский через директора Швейцарского телеграфного пресс-агентства Вальца зондирует почву у немецкого посланника в Берне фон Ромберга. Последний, предвидя возможность такого обращения на основании поступившей к нему информации, обратился 23 марта к статс-секретарю МИД Германии Циммерману: «Федеральный советник Гофман узнал, что здешние выдающиеся революционеры имели бы желание возвратиться домой в Россию через Германию; они страшатся пути через Францию из-за опасности нападения подводных лодок при дальнейшем следовании морем. Прошу указания на тот случай, если подобные ходатайства поступят ко мне». В тот же день Циммерман телеграфировал представителю МИД Германии при Главной Ставке барону Лерснеру о желательности разрешить транзит через Германию русским революционерам и просил информировать об этом Верховное главнокомандование на предмет окончательного разрешения этого неотложно важного вопроса. «Так как мы заинтересованы в том, чтобы влияние радикального крыла революционеров в России одержало верх, — мотивировал он, — мне кажется допустимым возможное разрешение проезда через Германию».
С этого времени немецкая сторона активно включилась в процесс возвращения эмигрантов-революционеров из Швейцарии в Россию. 25 марта 1917 г. барон Лерснер направил в МИД Германии телеграмму, в которой сообщалось, что у Верховного главнокомандования «в отношении проезда русских революционеров нет никаких возражений, если они будут отправлены одним общим транспортом с надежным сопровождением». Этот ответ в тот же день был доведен до сведения немецкого посланника в Берне фон Ромберга. 26 марта заместитель статс-секретаря МИД Германии фон Штурм направил из Берлина в Берн фон Ромбергу шифрованную телеграмму: «Один общий транспорт под военной охраной на выбор у пограничного пункта Готмадинген или Линдау через надежного консульского чиновника. Срочное сообщение о дне выезда и поименные списки должны находиться здесь за четыре дня до перехода границы…».
Со своей стороны 28 марта фон Ромберг информировал Берлин о том, что на многих собраниях русских эмигрантов обсуждался вопрос о возвращении в Россию через Германию, и было высказано «пожелание предложить немецкому правительству в виде компенсации возврат задержанных в России гражданских лиц, а, возможно, и военнопленных». Он также сообщал, что вступил в контакт с федеральным советником Швейцарии Гофманом, которого просил передать уполномоченному эмигрантским комитетом вести переговоры Гримму, что у немецкой стороны «принципиальных возражений не возникает». Констатируя деликатность ситуации, в которой оказались эмигранты в Швейцарии, Ромберг не исключал возможности участия в этом процессе нейтральной Швеции. «Эмигранты не могут непосредственно обратиться к нам, — разъяснял он своему руководству, — ибо тем самым они были бы скомпрометированы. По тем же причинам не рекомендуется, чтобы мы открыто высказали слишком большую заинтересованность. Главным мне представляется прежде всего, чтобы эмигранты увидели — мы хотим пойти им навстречу. Но, может быть, имело бы смысл ненавязчиво дать понять о нашей готовности и через шведское посольство в Петербурге».
Итак, в условиях самой строгой секретности вопрос о возможности проезда русских эмигрантов через Германию был решен немецкой стороной буквально в несколько дней. А в эмигрантских кругах в Берне и Цюрихе все еще обсуждался план обмена русских эмигрантов в Швейцарии на интернированных в России немецких граждан и другие варианты. Один из агентов немецкой миссии в Берне передавал в эти дни «для обсуждения» услышанное им «оригинальное предложение» о разрешении русским эмигрантам свободного проезда через Германию без всяких условий…
Другой агент, выезжавший в Швейцарию по заданию политической секции Генерального штаба и вернувшийся в Берлин 29 марта 1917 г., информировал своего шефа капитана фон Хюльзена о состоявшихся у него там контактах с русскими эмигрантами. В секретном донесении этого агента, в частности, говорилось: «Значительная часть русских, проживающих в Швейцарии, хочет вернуться в Россию. Антанта в принципе согласна с этим, но только приверженцы русских революционных партий, которые в то же время стоят за немедленный мир, под нажимом Англии не должны быть допущены в Россию. Трем таким русским революционерам в последние дни, несмотря на паспорта, выданные русским консульством в Берне, во въезде во Францию было отказано. Совершенно доверительно эти русские революционеры просили меня склонить немецкое правительство содействовать им в том, чтобы, несмотря ни на что, они могли добраться до России; они сделали мне следующее предложение. Пусть немецкое правительство согласиться поддержать ходатайство, которое возбудил бы перед правительством Швейцарии один из проживающих русских, чтобы русские (около 300-400 человек) были специальным поездом направлены ради краткости пути через Германию в Швецию. Среди этих трехсот-четырехсот русских (всех партий) находились бы и нежелательные Антанте личности». Агент подчеркивал, что «предварительное условие успеха кроется в быстроте исполнения и в том, чтобы как можно меньше внимания вызывалось бы в Швейцарии». Он также полагал, что «для Германии предпочтительнее был бы провоз сторонников партии Ленина, максималистов и большевиков, число которых составляет что-то около 40 человек». Вместе с тем агент считал существенным, что «одновременно проедут от 20 до 30 так называемых “революционных патриотов” и меньшевиков, выступающих за войну, поскольку они все равно достигнут России с помощью Антанты»…
31 марта 1917 г. немецкий посланник в Берне фон Ромберг отправил в свое ведомство в Берлине телеграмму, из которой явствовало, что процесс сближения сторон начался, а именно: Роберт Гримм от имени Комитета по возвращению русских эмигрантов из Швейцарии в Россию информировал федерального советника Гофмана о том, что «русские эмигранты, которые большей частью стоят за мир, просят о предоставлении им возможности незамедлительного возвращения в Россию».
…боязнь скомпрометировать себя… расколола эмигрантов. Лишь Ленин и его сторонники были готовы, не дожидаясь помощи и содействия Временного правительства, сесть в «немецкий вагон» и отправиться в рискованное путешествие в Россию. И это объясняет, почему немецкий посланник в Берне, даже получив директиву о «максимальном ускорении» переговоров с представителями русских эмигрантов, все еще не мог их начать. В телеграмме от 4 апреля 1917 г. Ромберг сообщает в Берлин о причинах задержки этих переговоров: «Хотя через различные каналы я и велел передать эмигрантам о нашей готовности… никто еще не установил со мной связи, очевидно, что они опасаются скомпрометировать себя в Петербурге... Полагаю, мы можем только подождать. Возможно, могли бы и немецкие социалисты установить связь с эмигрантами».
Ромберг был не в курсе, что один из таких социалистов — Парвус — уже пытался установить связь с русскими эмигрантами по личной инициативе. Находясь в это время в Копенгагене, он не хотел, тем не менее, остаться в стороне от этого важного дела, участие в котором могло бы его реабилитировать в глазах берлинского руководства. «Пока в Министерстве иностранных дел только обсуждались технические и юридические стороны вопроса, — пишут биографы Парвуса, — он уже предпринял первые практические шаги. Поскольку сразу вывезти большое количество русских революционеров было довольно сложно, он решил, что в первую очередь необходимо отправить в Россию Ленина и Зиновьева». Заручившись поддержкой германского Генерального штаба, Парвус через Ганецкого довел до сведения большевистских лидеров, что есть реальная возможность выехать в Россию по «берлинскому разрешению», одновременно направив в Цюрих свое доверенное лицо — Георга Скларца. Однако Ленин категорически отказался от каких-либо переговоров с Скларцем, предложившим взять на себя все расходы по проезду, о чем 30 марта Ленин поставил в известность Ганецкого. «Парвус допустил серьезную ошибку, — пишут в связи в этим 3. Земан и У. Шарлау. — Сам того не желая, он устроил западню двум большевистским лидерам. Если бы Ленин принял предложение, он скомпрометировал бы себя в глазах соотечественников и стал бы не нужен ни большевикам, ни немцам. Под стать этому было и бестактное поведение Скларца, обратившегося с предложением к большевикам». И тогда Ленин принимает окончательное решение от имени партии «безоговорочно принять предложение о проезде русских эмигрантов через Германию», но не с помощью Парвуса, а при содействии швейцарских социалистов.
Направив 31 марта официальное заявление Роберту Гримму о принятии предложения о проезде русских эмигрантов через Германию, Ленин на следующий день, 1 апреля обращается к Ганецкому в Стокгольм: «Выделите две тысячи, лучше три тысячи, крон для нашей поездки. Намереваемся выехать в среду (4 апреля. — Г. С.) минимум 10 человек». Сбором денег для отъезжающих из Швейцарии занимались в Стокгольме и меньшевики. Видный меньшевик-интернационалист Ю. М. Ларин в письме П. Б. Аксельроду еще 19 марта 1917 г. сообщал, что для отъезда русских эмигрантов из Швейцарии он собрал в Стокгольме у «сочувствующих» около трех тысяч крон. «По условию из швейцарцев в первую очередь получают на проезд по тысяче крон Аксельрод, Мартов и Ленин, — писал Ларин. — Что деньги отсюда должны быть посланы Ленину, предложил тоже я, отчасти, чтобы не поднял кто-либо вопроса о фракционном пристрастии, отчасти для пользы дела: ленинцы без Ленина в России хуже, чем ленинцы с Лениным, да вообще следует, чтобы столь значащее лицо было бы в России в такое время». Ленин и без Ларина знал, что его место теперь в России, и решительно порвав с «мерзавцами-меньшевиками», решил ехать без них, только со своими сторонниками.
4 апреля немецкий посланник в Берне фон Ромберг наконец-то дождался визита представителя русских эмигрантов, в качестве которого на этот раз по настоятельной просьбе Ленина выступал швейцарский социалист-интернационалист Фриц Платтен. В тот же день фон Ромберг подробно докладывает об этой встрече в МИД Германии: «Секретарь социал-демократической партии Платтен навестил меня по поручению группы русских социалистов, членами которых, в частности, являются Ленин (sic!) и Зиновьев (sic!), чтобы передать просьбу о незамедлительном разрешении на проезд некоторого числа, от 20 до максимум 60 человек, наиболее выдающихся эмигрантов. Платтен показал, что дела в России принимают опасный оборот для дела мира, что следует сделать все, чтобы без малейшего промедления направить в Россию находящихся здесь социалистических руководителей, влияние которых там велико. К сожалению, у многих эмигрантов нет удостоверений личности и они придают большое значение тому, чтобы их имена, помимо Ленина и Зиновьева, не были названы. А в остальном они готовы подчиниться любым условиям — проезду без остановок, в запертых и занавешенных купе; но они должны быть уверены, что никто не будет задержан, их вагону будет обеспечена экстерриториальность, включение в число едущих последует без учета их позиции, за войну они или за мир. Со своей стороны, они обещают добиться в России освобождения некоторого числа немецких пленных. Платтен, который для организации информационного бюро хочет поехать в Стокгольм, намеревается присоединиться к эмигрантам, готов лично поручиться за каждое отдельное лицо, выдать им документы, в которых, однако, по возможности, не должны проставляться имена. Платтен мог бы с каким-нибудь немецким чиновником доставить эмигрантов к границе, представлять их по одному пограничным властям…».
5 апреля 1917 г. заместитель статс-секретаря МИД Германии фон Штумм уведомил Ромберга, что Генеральный штаб согласен с выдвинутыми эмигрантами условиями…
Такая оперативность и предусмотрительность немецкой стороны красноречиво говорила о ее заинтересованности в быстрейшей транспортировке русских революционеров-радикалов в Россию. Понимая истинную подоплеку этой заинтересованности, Ленин тем не менее бесповоротно соглашается на «немецкий вагон». «Для Ленина, стремящегося изо всех сил дать толчок большевистской мировой революции, — пишет в связи с этим Вернер Хальвег, — решающим является как можно скорее достичь России; то, что эту возможность предлагает ему противник, “классовый враг”, для него как раз никакой роли не играет. Вот почему большевистский вождь изъявляет готовность принять немецкое предложение. Однако при этом ничем ни в какой форме себя не связывая. Даже путевые расходы революционеры оплачивают из собственных средств». Действительно, в опубликованных Хальвегом документах не содержится и намека на денежные субсидии отъезжающим эмигрантам со стороны Германии. Поэтому выдвинутая еще в 1917 г. версия о том, что «предприятие это, сулившее необычайно важные результаты, было богато финансировано золотом и валютой», пока остается необоснованной, хотя и часто востребованной теми, кому доказательства не нужны. Во всяком случае, судорожные усилия Ленина достать на поездку денег, где только можно, не позволяют считать, что партийный фонд большевиков в это время был полон «германского золота». 2 апреля 1917 г. Ленин писал И. Ф. Арманд: «Денег на поездку у нас больше, чем я думал, человек на 10-12 хватит, ибо нам здорово помогли товарищи в Стокгольме». О том, сколько это «больше», можно судить по его признанию в другом письме, что фонд на поездку уже составляет более тысячи франков. Чтобы сократить расходы в дороге, Ленин просит Платтена «выхлопотать разрешение взять с собой продовольствие». В связи с этим Платтен вспоминал: «В последнюю минуту мы не сумели бы выкупить съестные припасы, если бы правление швейцарской социалистической партии не открыло нам кредит на 3000 фр. под поручительство Ланга и Платтена»…
7 апреля видные социалисты-интернационалисты Германии, Франции, Польши, Швейцарии по инициативе Ленина подписывают следующее «Заявление», к которому позднее в Стокгольме присоединились и шведские социалисты.
Нижеподписавшиеся ознакомились с тем, какие препятствия правительства Согласия ставят отъезду русских интернационалистов на родину. Они ознакомились с тем, на каких условиях германское правительство согласилось пропустить товарищей через Германию в Швецию. Не сомневаясь в том, что немецкое правительство спекулирует на одностороннем усилении антивоенных тенденций в России, мы заявляем:
Русские интернационалисты, которые в течение всей войны вели самую резкую борьбу против империализма вообще и германского империализма в особенности, отправляются теперь в Россию, чтобы служить там делу революции, помогут нам поднять и пролетариев других стран, и в особенности пролетариев Германии и Австрии, против их правительств. Пример германской борьбы русского пролетариата послужит лучшим поощрением для пролетариев других стран. Поэтому мы, нижеподписавшиеся интернационалисты Франции, Швейцарии, Польши, Германии, считаем не только правом, но и долгом наших русских товарищей воспользоваться той возможностью проехать в Россию, которая им представляется.
Мы желаем им лучших успехов в их борьбе против империалистической политики русской буржуазии, которая является частью нашей общей борьбы за освобождение рабочего класса, за социальную революцию.
Берн, 7 апреля 1917 г…
Ленин придавал этому «Заявлению» важное значение и опубликовал его по приезде в «Правде» как приложение к своей статье «Как мы доехали»…
Известный разоблачитель провокаторов и шпионов В. JI. Бурцев опубликовал еще в 1917 г. «список пассажиров ленинского поезда», в нем было 29 человек. В переданном Лениным по приезде в Стокгольм 13 апреля 1917 г. «Коммюнике» для газеты шведских левых социал-демократов «Politiken» говорилось о том, что «9 апреля из Готмадингена выехали 30 русских партийных товарищей, мужчин и женщин... ». Но в опубликованной позднее статье «Как мы доехали» Ленин пишет, что в Петроград вернулись «32 эмигранта разных партий…». Фриц Платтен также свидетельствует, что в Готмадингене и Заснице пассажиры «внимательно были пересчитаны: их число оставалось равным 32». Расхождение в этих цифрах, по всей видимости, объясняется тем, что в первом случае речь идет о взрослых эмигрантах, а во втором — о всех пассажирах, среди которых вместе с родителями были и двое детей. Современный «лениновед» А. А. Арутюнов увидел в этом расхождении «сложный кроссворд», который ему удалось разгадать при помощи «американского разведчика» Сиссона, купившегося на подложные документы, а также рассказов старой большевички М. В. Фофановой. Разгадка, оказывается, довольно проста: в списке «ленинского вагона» не хватало двух немецких разведчиков, которых «ввез» (а точнее — придумал) вместе с Лениным автор «документов Сиссона» петроградский журналист Ф. Оссендовский. Именно этих двух разведчиков с русскими фамилиями Рубаков и Егоров добавил в свой список Арутюнов, сославшись для убедительности еще на «рассказы» Фофановой.
«Запломбированный» вагон… 12 апреля благополучно достиг побережья Балтийского моря в г. Засниц, откуда его пассажиры перебрались на шведский рейсовый паром, доставивший их в шведский город Треллеборг, где их встречал Я. С. Ганецкий. Почти сразу же Ленин и его спутники выехали поездом в Стокгольм, где были радушно встречены не только большевиками-эмигрантами, но и шведскими левыми социал-демократами. Здесь с Лениным попытался встретиться Парвус. «Я был в Стокгольме, когда Ленин находился там во время проезда, — писал потом Парвус. — Он отклонил личную встречу. Через одного общего друга я ему передал: сейчас прежде всего нужен мир, следовательно, нужные условия для мира; спросил, что намеревается он делать. Ленин ответил, что он не занимается дипломатией, его дело — социальная революционная агитация». Возможно, эта красивая фраза приписана Ленину самим Парвусом, но факт их несостоявшейся встречи был позднее засвидетельствован К. Радеком, находившимся с Парвусом в доверительных отношениях. «В Стокгольме Парвус хотел встретиться с Лениным от имени ЦК Германской социал-демократической партии, — вспоминал Радек, — Ильич не только отказался видеть его, но просил меня, Воровского и Ганецкого вместе со шведскими товарищами засвидетельствовать это».
…с момента прибытия ленинской группы в Треллеборг за ней было установлено скрытное наблюдение шведской полиции, которая «вела» эту группу во время пребывания в Стокгольме. По этому факту шведской полицией была составлена «докладная записка о революционерах, принадлежащих к так называемой “группе Ленина”, которым разрешено из Швейцарии проехать через Германию для дальнейшего следования в Россию». В этом полицейском документе отмечен и факт выдачи 4 тыс. крон Ленину и его спутникам на продолжение поездки в Россию со стороны Комитета российских эмигрантов в Стокгольме. Секретарь этого комитета И. Геллер в своих показаниях полиции объяснял этот великодушный жест следующим образом: «Поскольку комитет опасался, что кое-кто из эмигрантов может остаться здесь, в городе, и, не исключено, начнет вмешиваться в здешнюю внутреннюю политику или предпримет другие действия, которые способны повредить России, он сделал все возможное, чтобы поскорее отправить из страны, по крайней мере, этих тридцать пассажиров»…
Оперативно проведенная представителями дипломатических и военных кругов Германии акция по «высадке десанта» революционеров-радикалов в России в исторической ретроспективе превратилась под пером политиков и журналистов, мемуаристов и историков в операцию гигантских масштабов, в которую «по предложению Парвуса включились не только Генеральный штаб и Министерство иностранных дел, но и сам канцлер Вильгельм II». При этом авторы такой точки зрения стыдливо умалчивают (или не знают?), что кайзер, как это видно из немецких документов, узнал об этой операции, когда пассажиры «ленинского вагона» уже заканчивали свое путешествие по Германии! Только 11 апреля 1917 г. Вильгельм II из опубликованной в вечерней газете «Frankfurter Zeitung» телеграммы из Швейцарии впервые узнает, что Комитет русских эмигрантов, оказывается, пытается установить связь с немецким правительством, чтобы получить разрешение на проезд через Германию в Скандинавию. В тот же вечер монарх направляет рейхс-канцлеру фон Бетман-Гольвегу телеграмму, в которой выражает свое благосклонное отношение к проезду русских эмигрантов через Германию. «Я не был бы против просьбы русских эмигрантов, если мои восточно-прусские соотечественники обретут благодаря этому свободу, — говорилось в телеграмме. — Эмигрантам следовало бы за проезд в качестве ответной услуги предложить выступать в России за немедленное заключение мира... Министерству иностранных дел надлежит постоянно ставить меня в известность о ходе этого дела...».
Бетман-Гольвегу пришлось срочно оправдываться перед кайзером за всех, кто решил пока не ставить в известность Вильгельма II об операции «немецкий вагон». Чтобы соответствовать своему положению, рейхсканцлер должен был слегка преувеличить свою роль в этой операции: «Ваше Величество, разрешите в ответ на Вашу милостивую телеграмму от сегодняшнего числа верноподданейше сообщить, что немедленно с началом русской революции я указал послу Вашего Величества в Берне установить связь с проживающими в Швейцарии политическими изгнанниками из России с целью возвращения их на родину — поскольку на этот счет у нас не было сомнений —и при этом предложить им проезд через Германию». В свете изложенных выше немецких документов внимательный читатель может сам установить, в какой мере это утверждение соответствует фактам. Но что представляется очевидным, так это то, что нельзя рассматривать приведенное утверждение Бетман-Гольвега как бесспорное доказательство инициативы немецкой стороны в проезде русских эмигрантов через Германию... Судя по последовавшей на следующий день телефонограмме от кайзера, он удовлетворился ответом рейхсканцлера… В телефонограмме также отмечалось, что «на тот случай, если транспорту с русскими был бы запрещен въезд в Швецию, Верховное главнокомандование выражает готовность переправить едущих через немецкие линии фронта в Россию». Чтобы убедиться в абсурдности этого предложения, а следовательно, в полной неосведомленности кайзера, достаточно познакомиться с составом пассажиров «ленинского вагона»: никто из них не был готов на такой подвиг, как самостоятельное пересечение «немецких линий фронта» даже с помощью Верховного главнокомандования Германии.
Зарубежные и отечественные авторы любят цитировать генерала Э. Людендорфа, который в своих военных мемуарах писал: «Помогая Ленину проехать в Россию, наше правительство принимало на себя особую ответственность. С военной точки зрения это предприятие было оправданно. Россию было нужно повалить». Однако, чтобы «повалить» Россию, одного желания Германии было мало, необходимо было сочетание целого ряда социальных, политических, экономических, военных и других факторов, которые в своем сцеплении привели к 25 октября 1917 г. — событию, ставшему триумфом большевиков и катастрофой их политических противников. Задача исследователя состоит в том, чтобы на основе документов различного происхождения объективно оценить роль «немецкого фактора» в русской революции. Но было бы глубочайшим заблуждением рассматривать «фактор Ленина» только в таком контексте.
