В течение года пребывания Черненко у власти, да и позже, я не раз задавал себе вопрос: как же все-таки получилось, что на высшем руководящем посту огромного государства оказался этот слабый и физически, и во многих других отношениях человек, не имевший для этого ни достаточной эрудиции, ни опыта настоящей государственной работы, ни знания экономики? Ведь не могли же этого не видеть избравшие его коллеги, да и сам Константин Устинович, если уж на то пошло? Ведь он был человек неглупый. Ну, самого его, очевидно, на старости лет попутал так часто обуревающий людей бес честолюбия: находясь столько лет в непосредственной близости от главного руля управления, трудно было удержаться от соблазна ухватиться за него, пусть ненадолго, коль скоро такая возможность появилась. А появилась она в результате внутренней борьбы в Политбюро после смерти Андропова, под сплоченным давлением «стариков», которые больше всего не хотели прихода к руководству Горбачева и его единомышленников и надеялись, что слабый и послушный Черненко обеспечит им восстановление тех господствующих позиций, которыми они располагали в последние годы при больном Брежневе. Ими, конечно, активно использовался и такой факт, как многолетнее тесное сотрудничество Черненко с Брежневым, доверие, которое Леонид Ильич ему подчеркнуто оказывал. При этом, однако, предпочитали обходить то обстоятельство, что Брежнев доверял Черненко прежде всего как своему надежному помощнику, лояльному исполнителю его, Брежнева, воли и замыслов, видел в нем разумного, здравомыслящего, трудолюбивого, честного и порядочного человека, на которого можно было положиться, а вовсе не творческого государственного деятеля, формирующего политику (подобно, скажем, Андропову, Громыко, Устинову). Об этом говорят все мои наблюдения за их взаимоотношениями в течение многих лет. Об этом же, наконец, со всей ясностью свидетельствует и упоминавшаяся мной выше беседа Леонида Ильича со мной в январе 1982 года, накануне смерти Суслова.Но так или иначе, Черненко стал генсеком, а я, по его настоятельной просьбе, остался в роли помощника по внешнеполитическим делам. Работать с ним пришлось совсем недолго — всего несколько месяцев. Еще и до того, как Константин Устинович слег в больницу, он был все время ослабшим, полу больным и находился под неусыпной опекой своих давних ближайших сотрудников (прежде всего В. В. Прибыткова), которые всячески старались оберегать его от больших нагрузок и охранять его (а заодно и свой) престиж.
К своему предшественнику, Андропову, Черненко до конца сохранил явную неприязнь, тем более что тот, оставив за Черненко пост второго секретаря ЦК, фактически его игнорировал, ничего серьезного ему не поручал и вообще за глаза отзывался о его способностях слегка иронически. Не удивительно поэтому, что, став генеральным секретарем, Черненко сразу же — и с определенным раздражением — заявил нам, сотрудникам своего секретариата: «Работать будем по-брежневски, как при Леониде Ильиче».
...диапазон деятельности Черненко в области внешней политики был весьма и весьма ограничен — в силу как медицинских обстоятельств, так и краткости его пребывания на руководящем посту. Но общая тенденция была заметна: в пользу разрядки.
И в заключение любопытная деталь совсем другого рода, тоже говорящая о том, что Черненко был склонен продолжать политическую линию Брежнева. Речь идет об отношении к 94-летнему к тому времени В. М. Молотову, виднейшему из оставшихся еще в живых представителей сталинского руководства. При Хрущеве отправленный на пенсию Молотов был поставлен в подчеркнуто унизительные условия: исключен из партии, получал 120 рублей пенсии, лишен всяких льгот. Но в брежневские времена его положение потихоньку, без всякой огласки, начали постепенно облегчать: удвоили размер пенсии, предоставили дачу в совминовском поселке. Однако Черненко был первым, кто взял на себя ответственность за восстановление Молотова в партии (с сохранением прежнего партстажа) и даже вызвал его в ЦК, чтобы сообщить об этом. Но и это без всякой огласки. Даже с нами, своими помощниками, он не говорил на эту тему.