Вскоре после цареубийства 1 марта 1881 г. известный русский историк и консервативный публицист Дмитрий Иловайский писал в «Санкт-Петербургских ведомостях»: «Теперь, когда тело Царя-мученика уже предано земле, теперь на нас, Русских, прежде всего лежит священный долг доискаться до источников той темной силы, которая отняла его у России...» Иловайский высказывал убеждение, что русские «нигилисты и социалисты» — только «грубое, нередко бессознательное орудие», что их направляют на преступления «не столько враги собственности и общественного порядка, сколько внутренние и внешние враги Русского государства, Русской национальности»...
Среди внутренних врагов России Иловайский на первое место ставил поляков. «Второй элемент, — писал автор выдержавших десятки изданий школьных учебников, — ясно выдающийся и даже бьющий в глаза, это революционеры из евреев…»
[Читать далее]Если убежденный юдофоб Иловайский, одним из первых отчетливо сформулировавший мысль об «инородческом» характере русской революции, отводил евреям «всего лишь» второе место среди губителей России, значит, они действительно еще не играли в освободительном движении выдающейся роли. По крайней мере в общественном сознании, даже самого «черного» толка, евреи пока не олицетворяли собой главную движущую силу русской революции.
Два десятилетия спустя ситуация разительно изменилась. В 1903 г. в беседе с Теодором Герцлем председатель Комитета министров С. Ю. Витте указывал ему на то, что евреи составляют около половины численности революционных партий, хотя их всего шесть миллионов в 136-миллионном населении России...
В сознании русского обывателя — от люмпена до интеллигента — роль евреев в русской революции представлялась еще большей, чем она была на самом деле. Характерна сомнительного качества острота, появившаяся на страницах сатирического журнала либерального толка «Вампир» в период революции 1905—1907 гг.: «Варшава. Расстреляно в крепости 11 анархистов. Из них 15 евреев».
На свободы, дарованные Манифестом 17 октября 1905 г., городское дно ответило еврейскими погромами... Впрочем, и ранее забастовки и демонстрации, особенно первомайские, близкие по времени и к еврейской, и к христианской Пасхе, угрожали перерасти в еврейские погромы, и революционерам стоило немало усилий предотвратить или локализовать столкновения на этнической или религиозной почве...
…об антисемитских настроениях, которыми была проникнута значительная часть рабочего класса, ведали и социал-демократы такого крупного промышленного центра, как Ростов-на-Дону. Интересна в этом отношении листовка «К береговым рабочим» (в Ростове их называли проще — босяки), в которой, с одной стороны, низы ростовского пролетариата призывали принять участие в первомайских выступлениях, с другой — не бить евреев.
Однако все эти увещевания остались втуне в октябрьские дни 1905 г. Первым плодом «свободы», завоеванной в ходе революции 1905 г., для российских евреев оказались погромы. Особенно кровавый и жестокий характер погромы носили в Одессе, Ростове-на-Дону, Екатеринославе. В Одессе погромщиками, по данным полиции, были убиты более 400 евреев, около 300 тяжело ранены, были разгромлены 1632 еврейских дома, квартиры и лавки.
Из погромов эпохи Первой русской революции ростовский наряду с одесским оказался одним из наиболее кровавых — общее число жертв составило в конечном счете около 150 чел. 18 октября 1905 г. произошло столкновение радикалов, несших красные флаги с надписями «Наша взяла» и «Сион», и патриотической манифестации. В ходе столкновения несколько человек погибли, в том числе «патриоты» убили несшую красное знамя Клару Рейзман — ей вогнали древко знамени в рот. Затем три дня в городе шел погром. Погромщикам оказали вооруженное сопротивление еврейские и рабочие дружины самообороны, но силы, учитывая «нейтралитет», а то и прямую поддержку, оказанную громилам казаками и полицией, оказались не равны...
Одним из руководителей восстания стал… Соломон Рейзман. Рейзман бежал из Ростова в 1903 г. из-за полицейских преследований. В Петербурге он принимал участие в организации Совета рабочих депутатов. В Ростов вернулся после Манифеста 17 октября 1905 г. по личным причинам — у него умер брат, а затем черносотенцы убили сестру. 28 ноября он поступил на работу в железнодорожные мастерские, на следующий день в обед его избрали делегатом в железнодорожное бюро, а вечером — его председателем. Так 20-летний слесарь стал управлять Владикавказской железной дорогой. Здесь и началась забастовка, переросшая в вооруженное восстание. После подавления восстания Рейзман был арестован и предан суду по обвинению в захвате станции Ростов Владикавказской железной дороги. Он стал центральной фигурой процесса, которому власти стремились придать антиеврейскую направленность, учитывая национальность главного подсудимого. Симптоматично, что суд наибольшее значение придавал Поалей Цион, хотя ее ростовская организация не играла активной роли в восстании. Рейзман как несовершеннолетний получил сравнительно мягкий приговор — 5 лет и 4 месяца каторги, однако отбывать ее ему не пришлось: он умер через несколько месяцев после суда в тюрьме.
Среди 657 погромов, прокатавшихся по России в период с октября 1905 по январь 1906 г., 41 пришелся на Екатеринославскую губернию. В ходе этих погромов были убиты 285 чел., а общий материальный ущерб оказался наибольшим по сравнению с любой другой губернией, составив 13 млн 200 тыс. руб. Трехдневный погром в Екатеринославе (21—23 октября) стоил 95 жизней, 245 чел. были тяжело ранены. Погромщики насиловали несовершеннолетних девочек и беременных женщин. Было разгромлено 311 предприятий, 40 многоквартирных доходных домов, некоторые здания были сожжены дотла. В Юзовке погромщики убили 10 и ранили 38 евреев, разгромили и разграбили 84 магазина и лавки, более 100 квартир. Общий ущерб достиг почти миллиона рублей. Некоторые шахтеры, работавшие на удаленных от городов шахтах и жившие в близлежащих поселках, прослышав о погроме, останавливали поезд и заставляли везти их в ближайший город; на лежащих по пути следования станциях машинист по требованию шахтеров давал гудки, созывая желающих принять участие в погроме. В погромах участвовали не только заводские и фабричные рабочие и шахтеры, но также грузчики, «босяки», городская шпана без определенных занятий. Однако очевидно, что рабочие в промышленных районах составляли большинство погромщиков...
Мотивы, которыми погромщики, в том числе из рабочих, объясняли свои действия, — оскорбление евреями царя, православной веры и русского народа. Иногда в качестве объяснения выдвигалась организация евреями забастовок, что лишало рабочих заработка. Объектами нападений в октябрьские дни 1905 г. были не только евреи — доставалось также студентам, интеллигентам, людям в очках. В Закавказье в смутьяны были записаны наряду с евреями армяне...
События Первой русской революции вызвали вопль ужаса у Михаила Гершензона, инициатора сборника «Вехи»: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, — бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной».
Гершензон предостерегал от «народолюбивых» иллюзий интеллигенцию; еще в большей степени эти предостережения относились к ее еврейской части. Однако юдофобские настроения, свойственные, как казалось, прежде всего черни и крайне правым кругам, находили все более широкое распространение в среде русской интеллигенции.
Любопытные наблюдения приводит известный еврейский философ и общественный деятель Аарон Штейнберг в своих воспоминаниях. В 1913 г. Штейнберг, возмущенный и удивленный статьями писателя и философа В. В. Розанова в газете «Земщина» в период дела Бейлиса (Розанов допускал ритуальный характер убийства Ющинского), отправился к нему объясняться. Принят он был вполне корректно и даже доброжелательно. И получил вполне откровенные и весьма образные объяснения: «Вот видите ли, — говорил Штейнбергу Розанов, — когда мои дочери, приходя из гимназии, взволнованно и с восторгом рассказывают, что нашли замечательную новую приятельницу, когда они находятся под большим впечатлением от нее, я уже наперед знаю, что это или Рахиль, или Ревекка, или Саррочка. А если их спросишь про новое знакомство с Верой или Надеждой, то это будут бесцветные, белобрысые, глаза вялые, темперамента нет! Так ведь мы, русские, не можем так смотреть, сжигая глазами, как вы вот на меня смотрите! Конечно, вы и берете власть. Но надо же, наконец, и за Россию постоять!»
Этот спич вызвал глубокое разочарование Штейнберга, видимо, готовившегося к философскому диспуту. Как оказалось, «дело не в ритуале, все дело в политике». Позднее в одной из статей по поводу дела Бейлиса Розанов «открыто признавался, что выступил в пользу обвинения Бейлиса из политических соображений, чтобы попытаться предотвратить еврейское засилье — «еврейское иго». Русские освободились от татарского ига, а теперь наступает еврейское иго. И чтобы остановить его, необходимо бороться с еврейством.
Юдофобские настроения были свойственны и другим властителям дум интеллектуальной элиты России. Александр Блок говорил тому же Штейнбергу о своей неприязни к евреям, сложившейся в период дела Бейлиса, когда люди, прежде скрывавшие свое еврейство, стали требовать от него подписи под протестами и т. п... Тогда же у Штейнберга возникла мысль, впоследствии высказанная им Андрею Белому, что неприязнь Блока к евреям была скрытой от него самого обратной стороной русского патриотизма. Это, замечал Штейнберг, было свойственно и другим русским интеллигентам, с которыми он тесно общался, — Андрею Белому, Иванову-Разумнику, Петрову-Водкину, Карсавину и др.
Эрозии подверглись и либеральные принципы части кадетов; П. Б. Струве заговорил об «асемитизме» и «национальном лице», которое полезно увидеть евреям...
Приведем… свидетельство, вдвойне ценное тем, что, во-первых, принадлежало отнюдь не революционеру, во-вторых, было опубликовано тогда, когда в симпатиях к революционерам было признаваться совсем не модно, — в конце 1930-х гг., в эмиграции, куда революция выбросила мемуариста, знаменитого адвоката Оскара Грузенберга. Грузенберг вспоминал, что свое еврейство он особенно отчетливо осознал однажды ночью 1886 г. в Киеве, во время полицейской облавы. Его, студента университета, полиция не тронула, зато его матери, приехавшей к сыну в гости из Черты оседлости и что-то там нарушившей, пришлось скоротать остаток ночи на заплеванном полу участка, рядом с пьяницами и проститутками. Вызволить ее удалось лишь по великому «блату».
«Забыть, как унизили мою старуху-мать, никого в своей жизни не обидевшую, значило бы забыть, что если жизнь чего-нибудь стоит, то только тогда, когда она не рабская, — писал с горечью и яростью Грузенберг около полувека спустя. — Что было пережито мною в ту ночь? Что решено? Коротко: после этой ночи я видел в каждом, кто боролся с самодержавным произволом и его жестокостью, своего союзника, брата, перед которым я в долгу, которому я обязан прийти на помощь в дни его испытаний»...
Таким образом, во-первых, евреи в силу своего неполноправного положения и национального угнетения и унижения неизбежно должны были «производить» из своей среды революционеров; это понимали разумные администраторы, и опыт Первой русской революции, а также государственный взгляд на ненормальность положения евреев в России подтолкнули, к примеру, П. А. Столыпина в октябре 1906 г. выдвинуть законопроект об отмене некоторых ограничений прав евреев... Однако инициатива премьера натолкнулась на мистическое настроение императора, который вернул... «журнал Совета министров по еврейскому вопросу» неутвержденным. «Задолго до предоставления его мне, — писал Николай II главе правительства, — могу сказать, и денно и нощно я мыслил и раздумывал о нем. Несмотря на самые убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому делу, — внутренний голос все настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя».
Во-вторых, значительная часть российского общества после 1905 г. была уверена, что если в стране случится еще раз революция, евреи примут в ней самое активное участие. Крайне правые уверяли, что евреи — «становой хребет» революции и без их деятельности не было бы вообще никакого серьезного революционного движения.
Но, как ни удивительно, евреи, принимавшие столь активное участие в борьбе с самодержавием и, во всяком случае, весьма сочувствовавшие этой борьбе, оказались практически непричастными к его свержению...
Объясняется этот «странный» факт весьма просто: революция в России была русской по преимуществу революцией и случилась (ибо революции случаются не по воле даже очень хорошо организованного меньшинства, а в силу глубокого разложения государственного организма, с одной стороны, и стечения многоразличных обстоятельств — с другой) совсем не для того, чтобы разрешить «еврейский вопрос». «Февраль» продемонстрировал это особенно отчетливо. Вот уж где не найти следов не только «еврейского», но и вообще никакого заговора; разве что «заговор» генералов — командующих фронтами, отказавшихся поддержать своего главнокомандующего — русского царя.
Конечно, позднее евреи играли более заметную роль в русской революции, но никогда — решающую. Это точно уловили многие национально ориентированные русские мыслители. Лев Карсавин писал десять лет спустя после революции, что «необходимо покончить с глупою сказкою… будто евреи выдумали и осуществили русскую революцию. Надо быть очень необразованным исторически человеком и слишком презирать русский народ, чтобы думать, будто евреи могли разрушить русское государство. Историософия, достойная атамана Краснова и, кажется, позаимствованная им у Дюма-отца, который тоже обвинял в устройстве французской революции графа Калиостро!»
«Разве не началась она, революция наша, и не развивалась через типичнейший русский бунт..? — писал в статье с симптоматичным названием «Patriotica» бывший заведующий колчаковским Бюро печати, а затем «сменовеховец» Николай Устрялов. — Нет, ни нам (интеллигенции. — О. Б.), ни «народу» неуместно снимать с себя прямую ответственность за нынешний кризис — ни за темный, ни за светлый его лики. Он — наш, он подлинно русский, он весь в нашей психологии, в нашем прошлом... И если даже окажется математически доказанным, как это ныне (статья опубликована в 1921 г. — О.Б.) не совсем удачно доказывается подчас, что девяносто процентов русских революционеров — инородцы, главным образом евреи, то это отнюдь не опровергает чисто русского характера движения. Если к нему и прикладываются «чужие» руки, — душа у него, «нутро» его, худо ли, хорошо ли, все же истинно русское — интеллигентское, преломленное сквозь психику народа»…
«Не инородцы-революционеры правят русской революцией, — заключал Устрялов, — а русская революция правит инородцами-революционерами, внешне или внутренне приобщившимися «русскому духу» в его нынешнем состоянии...»
Однако вернемся к мартовским дням 1917 года.
До возвращения эмигрантов и ссыльных в руководящих органах революции, прежде всего в Исполкоме Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, евреев было совсем немного, а точнее, всего один — эсдек Юрий Михайлович Стеклов, настоящую фамилию которого — Нахамкес — с удовольствием обыгрывала пресса разных оттенков. Еврейское «отсутствие» с удовлетворением отмечал мудрый Семен Дубнов. 17 марта он записал в дневнике: «Еврейство в этой революции не выдвигается, не бросается вперед — тактический шаг, урок 1905 года...»
…основная масса российских евреев прислушивалась вовсе не к соратникам Ленина.
Февральская революция и отмена Временным правительством всех ограничений, налагавшихся ранее на евреев, были с восторгом встречены российским еврейством. Начинается подъем еврейской политической и культурной жизни. «Возрождение еврейской культурной и политической жизни, — справедливо пишет Ц. Гительман, — создало психологические и институциональные препятствия для проникновения [в еврейскую среду] большевистских идей и организаций». Еврейские общины были преобразованы и занимались теперь не только религиозными, но и культурно-просветительными задачами. Еврейские школы, благотворительные организации, газеты и журналы, музыкальные и театральные общества и кружки стали расти как грибы после дождя. В то же время этот быстрый расцвет национальной жизни происходил на фоне углублявшихся экономических проблем — разорения мелких предпринимателей, безработицы, в особенности среди молодежи, вызванных или усугубленных бедствиями военного времени.
«Политическая география» российского еврейства в 1917 г. выглядела следующим образом. Наибольшей популярностью пользовались «общие» сионисты, насчитывавшие в своих рядах к октябрю 1917 г. 300 тыс. чел. при 1200 местных организациях. Сионисты одержали… убедительные победы в еврейской среде на всех выборах, происходивших в 1917 — начале 1918 г…
Весной — летом 1917 г. образовались религиозные партии…
Среди еврейских социалистических партий самой крупной, влиятельной и наиболее вовлеченной в общероссийскую политику был Бунд, насчитывавший в декабре 1917 г. 33 700 членов. В целом политика Бунда шла в фарватере меньшевиков...
Бунд в 1917 г. занимал резко антибольшевистскую позицию. Вскоре после Февральской революции в одном из первых номеров центрального печатного органа партии «Арбейтер Штиме» ленинизм был назван болезнью, которой с первых же шагов занемогла русская революция. Позднее бундовская печать характеризовала Ленина как анархо-синдикалиста, высмеивая его лозунг о немедленном осуществлении социалистической революции.
В мае 1917 г. Еврейская социалистическая рабочая партия (СЕРП) и Сионисты-социалисты (Сионистско-социалистическая рабочая партия) слились в одну партию, получившую название Объединенная еврейская социалистическая рабочая партия (ОЕСРП), или, на идише, «Фарейнигге». Партия пользовалась определенным влиянием на Украине. Из общероссийских партий она была близка к эсерам, в блоке с которыми пошла на выборы в Учредительное собрание. Основатель СЕРПа Х. О. Житловский, уехавший в США, был в свое время одним из основателей партии эсеров и идейным наставником ее лидера В.М. Чернова. ОЕСРП сотрудничала в профсоюзном движении с меньшевиками.
Партия Поалей Цион, этот идеологический гибрид марксизма и сионизма, заявляла о своем сугубо пролетарском характере. Накануне Февральской революции партия насчитывала 2,5 тыс. членов, к лету 1917 г. ее численность возросла до 12—16 тыс. чел. По общеполитическим вопросам поалей-ционисты были близки к меньшевикам-интернационалистам. Некоторые члены партии симпатизировали большевикам, однако сионистская составляющая ее программы являлась непреодолимым препятствием для полноценного союза… На Украине Поалей Цион поддерживала Центральную Раду.
Фолкспартей С. М. Дубнова осталась небольшой группой еврейских интеллектуалов, «партией непартийных людей», по остроумному замечанию одного из современников.
Наконец, Еврейская народная группа, не пользовавшаяся серьезной поддержкой среди еврейских масс, партия «еврейских кадетов», выступала за полное гражданское равноправие евреев при гарантиях права вести независимую религиозную жизнь, включая сохранение религиозного характера еврейских школ и возможность вести преподавание и на идише, и на иврите...
Еврейство было расколото и в России, и на Украине. Областное еврейское совещание, состоявшееся в Киеве 9—11 мая 1917 г., превратилось, по словам одного из его участников, «в непрерывное оказательство раздоров среди русского еврейства»...
Таким образом, говорить о какой-либо единой «еврейской» политике не приходилось. Политизированное еврейство было раздираемо теми же противоречиями, что и русское общество...
Выборы в еврейские общины, а также выборы делегатов Всероссийского еврейского съезда и депутатов Учредительного собрания показали следующие предпочтения «еврейской улицы». На выборах в 193 общины в девяти губерниях на Украине сионисты получили 36% мест, бундовцы — 14,4, «Ахдус» — 10, ОЕСРП — 8,2, Поалей Цион — 6,3, Фолкспартей — 3, Еврейская народная группа — 1, различные местные группы в общей сложности 20%. Выборы делегатов на Всероссийский еврейский съезд (так и не состоявшийся) осенью 1917 г. продемонстрировали еще большее преобладание сионистов. Они получили около 60% мандатов, в то время как все социалистические партии около 25%, а религиозные 12%. В Петрограде и Петроградском округе выборы состоялись в январе 1918 г., в них приняло участие чуть меньше трети избирателей. И здесь успех сионистов был впечатляющим: они получили 8 мандатов, в то время как Бунд, Еврейская народная группа, ортодоксы и Фолкспартей — по одному.
Еще более разительную картину дали выборы в Учредительное собрание. Еврейский национальный блок (включавший сионистов и религиозные партии) получил 417 тыс. 215 голосов из общего числа 498 тыс. 198 поданных за еврейские партии. За Бунд проголосовали 31 тыс. 123 избирателя, за Поалей Цион — 20 тыс. 538 и за остальные социалистические партии 29 тыс. 332 чел. В Минской губернии Национальный блок получил 65 тыс. 46 голосов, в то время как еврейские социалистические партии 11 тыс. 64; в Киевской — Национальному блоку досталось 24 тыс. 790 голосов; совместный список Бунда и меньшевиков собрал 12 тыс. 471 голос. По спискам Еврейского национального блока в Учредительное собрание были избраны сионисты Ю. Д. Бруцкус, А. М. Гольдштейн, московский раввин Я. И. Мазе, В. И. Темкин, Д. М. Коган- Бернштейн, Н. С. Сыркин, близкий в то время к сионистам О. О. Грузенберг, по общему списку партии социалистов-революционеров и ОЕСРП был избран Д. В. Львович, по списку РСДРП и Бунда — бундовец Г. И. Лурье. Значительное число евреев прошло по спискам общероссийских, прежде всего социалистических партий. Секретарем Учредительного собрания в единственный день его существования был эсер М. В. Вишняк.
Очевидно, что подавляющее большинство избирателей-евреев голосовало за еврейские партии...
По нашим подсчетам — при всей их условности — в политическую элиту России в 1917 — первой половине 1918 г. входило немногим более трех тысяч человек. К политической элите нами отнесены депутаты Учредительного собрания, члены ВЦИК, участники Демократического совещания, члены Временного Совета Российской Республики (Предпарламента), Центральных комитетов общероссийских партий, т. е. наиболее значительных представительных органов... В политическую элиту входило свыше трехсот евреев, присутствовавших во всем спектре российских политических партий и течений — от крайне левых (анархисты, большевики) до оказавшихся на правом фланге кадетов.
Евреи входили в ЦК практически всех значительных политических партий России. Причем в Центральных комитетах левых партий — большевиков и эсеров — евреи составляли, как правило, от четверти до трети их членов. На VI съезде РСДРП (большевиков) в ЦК из 21 члена было избрано шестеро евреев (Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Л. Д. Троцкий, Я. М. Свердлов, Г. Я. Сокольников и М. С. Урицкий). А. А. Иоффе стал одним из восьми кандидатов в ЦК. В ЦК «объединенной» партии меньшевиков евреи составили около половины. Трое (из 67) членов ЦК партии кадетов, избранных на ее 8-м съезде, были евреями, причем при выборах М. М. Винавер прошел вторым, после В. И. Вернадского. В составе ВЦИК первых пяти созывов, как правило, около пятой части депутатов были евреями.
Однако дело было не только в реальном (бесспорно, значительном) участии евреев в революции. Не меньше значило мнение об их участии и тенденция замечать на политической авансцене 1917 г. прежде всего евреев, свойственная определенным кругам русского общества и достаточно широким слоям «простого» народа. Этому объективно способствовало большое число евреев среди ораторов на различных политических форумах...
Любопытные результаты дали выборы в местные органы власти, состоявшиеся летом 1917 г. В городах бывшей Черты оседлости с многочисленным еврейским населением они продемонстрировали, каким образом распределяются симпатии этого населения. Выборы в городах за пределами Черты, где евреи составляли незначительную долю избирателей, и тем не менее по партийным спискам значительное их число было избрано в городские думы, показали, что для христианского населения, по крайней мере на тот момент, принадлежность к еврейству тех или иных кандидатов не являлась «противопоказанием» для избрания их в городские органы власти...
Евреи были широко представлены в предвыборных партийных списках. Они составляли около трети в списке социалистического блока, десятую часть в списке большевиков, четверть в списке кадетов и около половины в списке Трудовой народно-социалистической партии…
После эйфории первых «послефевральских» недель, когда выяснилось, что свобода — это только свобода, и ничего более, а для победы в войне нужно воевать и для налаживания жизни — работать, и само собой ничего не делается, революционный народ начал искать причину ухудшения положения во внешних обстоятельствах. Начался поиск новых врагов. Для одних это были кадеты, для других — буржуазия, для третьих — большевики, и для очень многих — евреи. Активная и наглядная деятельность политиков еврейского происхождения, какие бы позиции они ни занимали, казалось, подтверждала давние предсказания антисемитских публицистов.
