Осваг был далеко не единственным пропагандистским ведомством Вооруженных сил Юга России. И, по-видимому, не самым худшим. «Нет теперь в Ростове человека, который не устраивал бы собственного Освага и собственной контрразведки», — заметил в дневнике Амфитеатров-Кадашев. Одним из таких мини-Освагов было заведение некоего полковника Резанова. После просмотра агитационного спектакля, поставленного по указанию Резанова, фактический управляющий Отделом пропаганды (министр Соколов по большей части отсутствовал) полковник Б.А. Энгельгардт даже возбудил ходатайство о запрещении спектакля, отличавшегося редкостным натурализмом, вплоть до изображения порки и повешения большевиков на сцене. «Публика покидает театр в настроении таком, — записал под свежим впечатлением от этого зрелища сотрудник Отдела пропаганды, — что, пожалуй, крикни кто-нибудь: “Бей жидов!” — от Бол[ьшой] Садовой ни синь-пороху не останется».
[Читать далее]Резанов печатал в Ростове также якобы большевистские газеты, по новой орфографии и с соблюдением тона большевистских изданий; однако статьи, скажем, в фальшивых «Известиях» были написаны таким образом, чтобы невольно вызывать ненависть к большевикам. Разумеется, не обошлось без статьи о роли евреев в революции. В статье, подписанной М. Коган, доказывалось, что распространенное среди некоторой части красноармейцев мнение о том, что евреи не участвуют в революции, необоснованно. «Правда, — писал мифический Коган, — евреи действительно совсем не участвуют в непосредственной защите революции, их не встретите в рядах войск, но русский рабочий и крестьянин не должен забывать, что вообще-то святое дело революции направляется евреями, что они занимают самые ответственные посты начальников, что они ведут мир к революции» и т. п...
Среди наиболее одиозных «независимых» антисемитских органов, издававшихся в Ростове в 1918—1919 гг., следует назвать «Бюллетень» штабс-капитана Ф.С. Панченко, писавшего, к примеру, в 22-м номере своего листка за 1918 г.: «Жид, не спросив желания русского народа, отливал ему статую свободы». За это, обещал штабс-капитан, «мы вам отомстим — и справим кровавую тризну...». В.М. Пуришкевич издавал в Ростове черносотенный журнал «Благовест». В редакционной статье 1-го номера за 1919 г. говорилось, что цель большевизма — «растление христианских народов мира, в интересах иудаизма». Пуришкевич призывал Добровольческую армию «к государственно поставленной, открытой борьбе с еврейством».
Названный самим Деникиным «погромным» листок «В Москву!» выходил с подзаголовком: «возьми хворостину, гони жида в Палестину», — и пользовался, по свидетельству литератора А.М. Дроздова, «громадной, воистину чудовищной популярностью».
Известный фельетонист, в прошлом сотрудник «Сатирикона» и «Нового Сатирикона» Евгений Венский, бежавший, как и многие другие столичные интеллигенты, на Дон, пришел в восторг от выходившей в Новочеркасске антисемитской газеты Родионова «Часовой». Газета, по характеристике Амфитеатрова-Кадашева, была столь антисемитской, что в ее сотрудники можно было бы пригласить с того света Амана, Навуходоносора, Тита и Торквемаду. Венский заявил, что в этой «настоящей газете» он готов сотрудничать даром и «тут же напечатал два стихотворения против жидов». Кстати, опасаясь все же, что его «слопает жидовня» — «хуже Андрюши Ющинского», он подписался псевдонимом «Инна Чеботарева». Предосторожность оказалась не лишней. Позднее автор стихов про «тридцать тысяч Циперовичей» и «тридцать тысяч Канторовичей» вполне плодотворно сотрудничал в советской печати и в соавторстве с Валентином Катаевым, Ф.Ф. Эккертом и К.Д. Грековым написал первую советскую «политоперетгу» «Атлантида», язвительно высмеивающую белую эмиграцию.
Антисемитские материалы систематически появлялись на страницах выходившего в Новочеркасске и Ростове «Вечернего времени» Б.А. Суворина, сына известного издателя А.С. Суворина, в предназначенном для массового читателя журнале «Народная мысль».
Автор статьи в «Народной мысли» «Что делать рабочим и крестьянам?», скрывшись под псевдонимом Малюта Скуратов, доступно объяснял читателю причины его бедствий: «...Вся власть над русским народом попала в руки комиссаров-чужеземцев. Они — в совнаркоме, они — в совдепах, они — в чрезвычайках. И стали они губить и грабить русский народ. Кричали все о буржуях и капиталистах. Наделе же ни буржуев, ни капиталистов не трогали, а священников, офицеров и всех вообще, кто мог бы заступиться за русский народ и за русскую землю, стали уничтожать без всякой пощады». Далее следовал простой совет, «как пособить горю»: прогнать от себя чужеземцев-комиссаров, «взять и передавить, как клопов поганых».
До «комиссаров», правда, добраться было не так просто, а вот чужеземцы (инородцы) были под рукой.
Военные власти пытались время от времени пресечь разжигание национальной вражды. Так, генерал-губернатор Ростова-на-Дону генерал-лейтенант П.Г. Семенов закрыл газету «Вечернее время» «за печатание статей, носящих характер национальной травли». Он же выслал из города Пуришкевича после одного из поджигательских публичных выступлений последнего. Исполняющий должность градоначальника Беляев 4-го ноября 1919 г. закрыл «навсегда» газету «В Москву!» за «национальную травлю». Причиной запрещения последней явилось опасение еврейского погрома, «который уже закипал на рынках, на сумятливых ростовских толчках». Интересно, что через три дня после этого Беляев был удален со службы за «какие-то недоразумения»…
Часть руководства белых сама была не только антисемитски настроена, но и поддерживала (явно или тайно) антисемитские организации. Деникин с удивлением сообщал в своих мемуарах, что, оказывается, один из секретных отделов центрального ведомства пропаганды поддерживал тесную связь и субсидировал негласными суммами «Союз русских национальных общин» — «правую организацию, враждебную политике командования». «На средства “Союза” издавался в сентябре 1919 г. в Ростове еженедельный погромный листок “В Москву!”»...
Известие о расстреле в ноябре 1918 г. в Киеве студенческой демонстрации вызвало попытку протеста студентов Донского университета. Главная «агитаторша» за забастовку, Р.Э. Альбам, была арестована. Ростовский градоначальник полковник К.М. Греков, отличавшийся веселым нравом, этакий «конферансье от полицейского ведомства»… издал приказ по поводу университетских событий в форме открытого письма к несчастной девушке, которой было уже не суждено выйти на свободу.
Обращаясь к лично ему вряд ли знакомой студентке по имени-отчеству — Ребекка Эльяшевна, градоначальник изумлялся, какое отношение к киевским убийствам имеют ростовские власти: «Ведь мы-то в Ростове никого не убивали, а если Вы хотите протестовать против всякого убийства, то не забудьте смотаться в Новую Зеландию. Там тоже кого-то убили...» В заключение генерал заявлял, что «у нас на вольном Дону есть своя свобода, свой Атаман и Круг, и никакой другой свободы мы, таки да, не хотим]».
Даже настроенному яро антибольшевистски Амфитеатрову-Кадашеву, записавшему эту историю в свой дневник, стало неловко за фиглярство градоначальника, тем более что Альбам ожидал военный суд и, по мнению журналиста, расстрел или виселица, так как она «оказалась видною большевичкою».
Приговор военного суда оказался на удивление мягким — высылка в Совдепию, однако участь Альбам была решена «неформально». Конвойные убили ее на станции Евстратовка якобы за то, что она закричала: «Да здравствует советская власть!» «Полагаю, однако, — философски заметил Амфитеатров-Кадашев, — что и без этого казачки ее пристукнули бы». Очевидно, что кровь наивной энтузиастки в значительной степени на совести градоначальника, искусно подогревавшего страсти подчиненных ему «казачков», в том числе подчеркиванием национальной принадлежности арестованной. Формула «еврей»=«большевик» сработала убийственно еще раз — в прямом смысле этого слова.
Деникинскими пропагандистами активно использовалась «наглядная агитация». Илье Эренбургу запомнился осваговский плакат «Вперед, на Москву!», на котором конь Георгия Победоносца попирал копытами носатого еврея.
«Наглядная агитация» подобного рода использовалась и колчаковским ведомством пропаганды, хотя антисемитская карта разыгрывалась на Востоке, по-видимому, в меньшей степени. Объяснялось это, очевидно, как меньшей остротой «еврейского вопроса» для Сибири, так и личными взглядами руководителей колчаковской пропаганды. Во всяком случае, помощник руководителя Русского Бюро печати («сибирского Освага», по его словам), известный публицист Н.В. Устрялов припоминал лишь два «досадных случая антисемитских выпадов» в изданиях Бюро.
В начале лета 1919 г. агитационный отдел Бюро выпустил плакат, изображавший Ленина и Троцкого в коронах. «Плакат был сам по себе неплох, но художник поместил на нем вместо пятиконечной советской звезды шестиконечную еврейскую, что, разумеется, придало ему специфический душок дурного тона. Раввины в некоторых городах резонно протестовали против этого плаката, демократические элементы — тоже; наделал он нам, — сожалел Устрялов, — достаточно хлопот». Он «категорически» утверждал, что в приведенном им эпизоде «не было и тени умысла со стороны руководителей Бюро». «Был недосмотр, зевок, пусть очень достойный порицания». Устрялов уверял, что и руководитель БюроА.К. Клафтон, и он просто просмотрели форму звезды. К тому же Устрялов, по его утверждению, «тогда даже и не разбирался толком в облике еврейской эмблемы».
Другой раз, уже в декабре 1919 г. в Иркутске, на «закате» колчаковского движения, Устрялов, просматривая номер издававшейся Бюро «Нашей газеты», нашел в нем рисунок «с антисемитским налетцем». Он вызвал к себе редактора газеты Немиловского и «резко указал ему на недопустимость подобных рисунков». Немиловский, вспыхнув, стал резко протестовать против устряловской попытки затронуть его «право редактора» и угрожал отставкой. Устрялов, в конце концов, «скрепя сердце примирился с выпуском номера, задерживать который было неудобно и технически»...
Не отрицая того, что в тогдашней сибирской белой прессе число юдофобских выпадов не ограничивалось приведенными им двумя случаями, а также признавая «проявления бытового антисемитизма на фронте», Устрялов утверждал в то же время, что «руководящие круги боролись с этим злом и не были в нем повинны».
Действительно, колчаковское правительство устами его председателя П.В. Вологодского и фактического министра иностранных дел И.И. Сукина заявляло о намерении бороться с проявлениями антисемитизма и не допускать агитации против евреев. Однако, учитывая, что российское правительство не могло вмешиваться в дела военного командования, слабо контролировало формально подвластную ему огромную территорию, благие намерения и заявления нередко были ни чем иным, как сотрясением воздуха. Да и сам Верховный правитель далеко не всегда мог контролировать строптивых военачальников. «Атаманщина» была настоящим бичом Белого движения на Востоке России.
Другой вопрос — насколько искренними были намерения руководства Белого движения на Востоке бороться с антисемитской пропагандой. 29 июня 1919 г. д-р Ф. Розенблат, представитель в Сибири и на Дальнем Востоке Американского еврейского распределительного комитета (Джойнт), влиятельной благотворительной организации, созданной в начале Первой мировой войны, получил аудиенцию у Верховного правителя. Розенблат рассказал, что по прибытии во Владивосток в марте 1919 г. он был поражен размахом антисемитской пропаганды, обилием антисемитских листовок, плакатов, публикаций в официальных газетах и бюллетенях. Колчак заверил Розенблата, что населению Сибири чужд антисемитизм, это явление наносное, вызванное бедствиями Гражданской войны, наплывом беженцев...
Любопытно, что по мнению Колчака, высказанному в разговоре с Розенблатом, еврейство в целом «буржуазнее и консервативнее» русского населения и что евреи отвечают за действия Троцкого, Свердлова и Иоффе в такой же степени, как русские — за действия Ленина, Крыленко или Луначарского... Запись разговора Розенблата с Колчаком была опубликована в сибирских и — в переводе на английский — в американских газетах, однако в цензурованном виде; причем руку к этому приложили не только колчаковские чиновники, но и американские дипломаты, считавшие Колчака приемлемым лидером, способным вывести Россию из хаоса и не желавшие портить его репутацию в глазах американцев. Колчак произвел на Розенблата благоприятное впечатление, и он не протестовал против сокращений, произведенных перед публикацией интервью.
Среди наиболее острых мест, не попавших в печать, были такие. В ходе разговора об антисемитских прокламациях Колчак заметил, что они предназначались для Красной армии, а не для его собственной. «Означает ли это, что Вы хотели, чтобы Красная армия устроила погром?» — спросил адмирала Розенблат. Колчаку вопрос не понравился; адмирал указал, что именно поэтому он запретил подобную агитацию. Однако на самом деле он этого не сделал, как писал в своем отчете Джойнту по возвращении в Америку Розенблат. За день до его разговора с адмиралом в армейском информационном бюллетене было опубликовано сообщение о том, что телефонисты на фронте, подключившись к линиям противника, не смогли получить никаких важных сведений, поскольку переговоры между различными командирами дивизий красных в течение нескольких часов велись только на еврейском языке.
Когда Розенблат обратил внимание адмирала на эту публикацию, Колчак спросил: «Вы же не хотите запрещать информацию?» Розенблат заметил, что это не информация, а инсинуация: в течение нескольких часов многие люди, командиры Красной армии, говорят только на идише. «Это значит, что Красная армия в руках евреев; что евреи ответственны за Гражданскую войну». Колчак в ответ заявил, что число евреев в Красной армии ему известно, оно незначительно, что их можно пересчитать на пальцах одной руки. Тем не менее он не стал опровергать ранее опубликованное подстрекательское сообщение. Два дня спустя после интервью недавно назначенный командующим Сибирской армией генерал М.К. Дитерихс выпустил очередную антисемитскую листовку.
Начальство заявляло о принятии мер, а тем временем в органе Штаба Верховного главнокомандующего «Русский воин», в газетах «Сибирская речь», «Русская армия», «Стрелок», «Вперед» и других продолжали печататься антисемитские тексты. Среди агитационных материалов, беспрепятственно распространявшихся на фронте и в тылу, была брошюра «Речь раввина к еврейскому народу», вариация на тему «Протоколов сионских мудрецов», в которой говорилось о способах захвата евреями власти над миром и последующем уничтожении христианства.
Очевидно, инициатива издания подобного рода материалов нередко исходила «снизу». Нельзя отказать в яркости и доходчивости размноженному на пишущей машинке воззванию «Братья-красноармейцы», датированному 10 февраля 1919 г. и подписанному «сибирские стрелки». В листовке внимание красноармейцев обращалось на то, что их комиссары, а особенно «главные, сидящие за вашими спинами, одни жиды, ненавидящие все русское, всегда старавшиеся выжать последнюю каплю крови из русского крестьянина и рабочего». Красноармейцам напоминалось, что «когда кто-нибудь из русских мерзавцев (в семье не без урода) начинал притеснять крестьян или рабочих, вы называли его “жидом кровопийцей”, а теперь вами командуют настоящие жиды кровопийцы и вы слушаетесь их и идете убивать своих братьев». Евреев нет на фронте, зато их легко найти в тылу, «за вашими спинами». Большевики, совершенно справедливо говорилось в листовке, реквизируют хлеб, скот, лошадей, деньги и «всякое другое ценное имущество». И вот, предупреждались красноармейцы, после того, как большевики будут разбиты, их главари, прихватив «все русское золото и ценности», убегут, а «вы останетесь у разбитого корыта, в селах нечем будет засеять и обработать поля, нечем будет кормить ваши семьи». Красноармейцев призывали: «Берите свое оружие и направляйте его не против своих братьев-сибиряков, а против разорителей ваших родных сел, против всех жидов-комиссаров и русских жуликов, помогающих им... Долой жидов-комиссаров с их друзьями большевиками. Да здравствует все русское».
Цитированная листовка была далеко не единственным агитационным материалом подобного рода. Один из колчаковских офицеров в разговоре с американцем желчно заметил, что в этих краях никто не способен написать прокламацию без нападок на евреев. Газета штаба Западной армии Колчака, анализируя деятельность агитационного подразделения штаба, была вынуждена констатировать, что выпущенные им воззвания и плакаты «носили специфический характер, напоминая те органы печати, которые выходили под лозунгом “бей жидов”». Подобного рода разъяснительная работа, ограничивающаяся руганью по адресу большевиков и евреев, не помогает, заключал автор аналитической статьи, «солдатам и крестьянам разобраться в сложных вопросах переживаемого момента». Беда Белого движения заключалась однако же в том, что в «сложных вопросах» не смогли разобраться не только «солдаты и крестьяне», но и руководители движения. Во всяком случае пропагандистскую войну они явно проиграли…
В августе 1918 г. «Приазовский край» напечатал статью ростовского общественного раввина 3. Гольденберга «“Еврейский вопрос” на Дону». «С горечью, не поддающейся определению, — писал Гольденберг, — приходится опять вытаскивать из архивной пыли “еврейский вопрос” в Донской области»...
«Ни для кого не секрет, — писал далее Гольденберг, — что наиболее крупные пожертвования на содержание Добровольческой армии, казачьих отрядов давали евреи... Ни для кого также не секрет, что еврейское население области, дав много добровольцев, не дало ни одного видного большевика. В военно-революционном комитете мы знали из заправил одного Равиковича (из Гомеля) и одного крещеного еврея Дунаевского. Но зато в главном совете донской республики, президентом которой состоял печальной памяти Подтелков, мы не видели ни одного еврея».
Способы защиты Гольденбергом своих соплеменников — мол, грешны не местные, а некие пришлые евреи, — были весьма наивны. Да и вряд ли раввин сам не понимал, что для политиков, которых он считал «недальновидными», не имела значения реальная позиция местного еврейства, так же как и взгляды и действия евреев в других краях России. Им нужен был враг — легко узнаваемый и привычный для массы, а более удобного врага, чем «еврей», трудно было отыскать...
Столь же наивно-увещевательным был ответ еврейского теолога З.Ш. Гельфата на статью в суворинском «Вечернем времени», содержавшую антисемитские выпады. Гельфат писал, что понимает «ту острую боль, ту жгучую обиду, которая снедает каждого сына Родины при виде растления дорогой отчизны». И потому он не осуждает автора статьи «Христово воскресенье», скрывшегося под псевдонимом, в чрезмерном раздражении, из-за которого тот обрушился исключительно «на племя Розенфельд-Бронштейн, оставляя в тени такие громкие имена, как Муралов, Дыбенко, Крыленко, Луначарский с Лениным во главе». Недоумевал Гельфат и по поводу того, почему большевистских комиссаров считают исключительно евреями, хотя «в перечне изловленных комиссаров пестрят только имена русских и чисто русских».
Он не допускал, чтобы «интеллигентно мыслящий человек мог видеть спасение России в том, что еще сто еврейских магазинов будет разгромлено или тысяча евреев перебита... Это едва ли входит в планы устроителей правовой жизни, и тем не менее оно способно образумить пораженцев вроде Нахамкеса, Троцкого и К°»...
«Мы не только не берем их под свою защиту, меньше всего будем огорчены, когда они будут подвешены, скажу больше, что если в общем кодексе уголовного суда для них нашлось бы нечто смягчающее, нашим каноническим судом они были бы бесповоротно осуждены. Если же до сих пор мы не предали их гласно анафеме, то исключительно из-за нежелания выставлять себя в забавном виде, ибо прекрасно знаем, каким пустым звуком для них звучит еврейство и его религия».
Завершал свое письмо Гельфат столь же прекрасным, сколь и несбыточным в тех условиях пожеланием: «Молю, чтобы вожделения Христа проникли в мир, и самые сложные социальные вопросы разрешились бы сами по себе, на началах взаимной любви»...
Профессор Донского университета И. Малиновский в статье «Кто виноват?» категорически отвергал попытки «доморощенных политиков» переложить ответственность за разложение России на евреев. «От этих обвинений один только шаг, — предупреждал он, — до тех логических выводов, которые уже делались и в своем практическом осуществлении вылились в форму белостокского, кишиневского, одесского, киевского и др. погромов и покрыли позором русское имя».
В другой статье… Малиновский… писал, что в борьбе с революцией неизбежна реакция, но есть предел, перейдя который реакция способна углубить разрушительную работу революции.
«Тот предел, за который нельзя переходить, указан всем ходом истории. Наша история ясно и отчетливо наметила те начала, которые должны лежать в основе нашего нового политического и общественного строя. К числу этих начал относятся свобода и гражданское равенство, равенство всех российских граждан без ограничений сословных, национальных и религиозных. Долг руководителей общественной жизни и ответственных деятелей — понять эту простую истину и содействовать ее осуществлению на практике».
На практике, однако же, осуществлялось нечто иное. Год спустя российским гражданам «еврейской национальности» было не до равенства. Главной заботой многих из них стало сохранение жизни и средств к существованию. В первом из «Писем из Полтавы», печатавшихся в екатеринодарском «Утре Юга», В.Г. Короленко писал, что на второй день после занятия города деникинцами «кругом шел сплошной погром и грабеж». «“Грабят только евреев... И при этом никого не убивают...” Это правда, — но какое это жалкое оправдание <...> Да, нерадостно началась новая страница местной истории, омрачившая первые дни того режима, которого несомненно многие ждали как начала эры твердой законности и устойчивого права».
В эти дни публицисту «Приазовского края» А. Ростовцеву пришлось вновь повторять аргументы Малиновского, ибо если ситуация и изменилась, то только в худшую сторону: «С мест приходят вести об излюбленных знакомых приемах... Делегация еврейских общин, посетившая главнокомандующего, поведала ему о них... На смену умирающему “коммунизму” вновь спешат силы реакции. Они желают использовать созданную большевиками благоприятную обстановку и повернуть назад колесо истории. Для этого им надо внести разложение в ряды тех, кто борется с большевизмом за свободу родины. Им надо дискредитировать все освободительное движение, надо убедить массы в том, что освободительное движение 1917 г. (имелась в виду Февральская революция. — О. Б.) — результат деятельности отдельных национальностей, населяющих Россию».
