Для успеха восстания недостаточно было массового героизма повстанцев и многих жителей столицы.
Уже через несколько дней Варшава оказалась в смертельной опасности. Узнав о восстании, Гитлер принял решение не просто о его подавлении, но вообще об уничтожении города и его населения. Гиммлер оценил весть о восстании как «благословение», дающее ему удобный предлог для «ликвидации польской столицы»... Началась массовая резня гражданского населения — мужчин, женщин и детей, оказавшихся на территориях, занятых немцами. Уже в начале восстания были истреблены все узники застенка гестапо на улице Шуха вместе с сотнями окрестных жителей и всеми заключенными тюрьмы на Мокотуве.
[Читать далее]Немыслимую жестокость проявляли гитлеровцы, а особенно сводный полицейский полк из Познани под командованием шефа СС и полиции округа Варты группенфюрера СС Гейнца Рейнефарта, полк под командованием обер-фюрера СС Оскара Дирлевангера, состоявший из уголовников, а также бригада СС «РОНА» под командованием бригаденфюрера СС Бронислава Каминьского, состоявшая из предателей, до этого служивших в гитлеровской полиции в Белоруссии в известных своими зверствами карательных отрядах. Они залили кровью Охоту, а особенно Волю, где в первые дни августа жертвами Рейнефарта стали 50—60 тыс. безоружных жителей; только за один день 5 августа они уничтожили 15 тыс. человек. Методично разрушались и сжигались жилые дома и памятники культуры.
В этих чудовищных преступлениях наряду с немцами принимали участие разного рода формирования коллаборационистов. Население обычно, но неверно называло их «украинцы» и «калмыки». В действительности это был сброд предателей разных национальностей. Как утверждает видный историк, связанный в то время с Западным бюро Делегатуры эмигрантского правительства, гитлеровцы, действуя таким методом, хотели «убить двух зайцев»: снять с немцев часть вины за массовое истребление людей, а также возбудить ненависть поляков против СССР...
По настоянию польского правительства в Лондоне Черчилль 3 августа согласился осуществить сбросы оружия для повстанцев. Маршал авиации Дж. Слессор возражал против этого решения, заявив, что такая акция даст минимальные результаты, но будет оплачена тяжелыми потерями. В конечном итоге он согласился только на полеты польских экипажей, и они начались в ночь с 4 на 5 августа...
Начальник штаба авиации маршал Ч. Портал заявил, что поляки «пытаются переложить ответственность за все неудачи Армии Крайовой, которые происходят по причине преждевременно начатой борьбы, на нас». …до 14 августа было сброшено оружие приблизительно для тысячи солдат. Затем наступил длительный перерыв. Британское командование авиацией объясняло перерыв несоразмерным риском и потерями. Как докладывал Слессор, едва половина сбросов попала в руки поляков. После 15 августа «Варшава не получила ни одного контейнера, а потери составили 14 самолетов и 13 экипажей».
Запросы эмигрантского правительства в Вашингтоне не дали никаких результатов. Американский генеральный штаб 9 августа ответил, что помощь Варшаве могут оказать только англичане и, кроме того, Варшава находится в зоне операций советских войск. Американцы обещали обратиться по этому вопросу к Советскому правительству.
В этой ситуации упреки в адрес эмигрантского правительства и союзников нарастали. Восставшие требовали реальной помощи. «Все чаще раздаются обвинения в адрес правительства, что оно ничего не смогло получить от союзников. Слышны обвинения и в адрес Англии, что она изворачивается, а то и просто предает Польшу», — радировали в Лондон Янковский и Пужак. Командующий АК прямо обвинял Англию и Соединенные Штаты в том, что они не выполняют союзнических обязательств, отказывая в помощи Польше, точно так же, как Англия и Франция в 1939 году.
Из Лондона в Варшаву текли заверения, что эмигрантские власти предпринимают все, что в их силах... «Мы использовали здесь все методы давления, — сообщалось 12 августа, — за исключением тех, которые могли бы привести к открытому разрыву с союзниками... Ситуация такова, что хотя нам и дали множество устных и письменных заверений, прежде всего по поводу сбросов, тем не менее не можем ручаться, что они материализуются в ближайшие дни... Заявляем, что любое ваше решение будет с глубочайшим уважением принято и признано нами». Это был недвусмысленный намек о согласии на возможную капитуляцию...
В официальном ответе «Форин оффис» от 14 августа 1944 года на неоднократные настояния польской стороны о помощи восстанию говорилось, что решение о начале восстания в Варшаве «было принято без предварительных консультаций с правительством Ее Королевского Величества, которое по этой причине оказалось не в состоянии подготовить заблаговременно планы сотрудничества», и «без согласования с Советским правительством».
В свою очередь посол Эдвард Рачиньский 16 августа напомнил правительству Великобритании о ноте, информировавшей их о планируемом восстании, врученной 27 июля лично министру Антони Идену. А в качестве аргумента, что Советское правительство якобы заранее знало о начале восстания, эмигрантское правительство приводило... содержание радиопередачи Союза польских патриотов 29 июля из Москвы, в которой, как обычно, звучал призыв к борьбе с фашистами, и даже ссылалось на беседу в Москве 3 августа, где Миколайчик проинформировал Сталина, что в Варшаве уже два дня идет восстание.
Британские союзники, конечно знавшие о намерении поляков поднять восстание, не одобряли этот шаг как «не согласованный с советским командованием» и после его начала оказали ему скорее всего лишь символическую помощь. Одновременно они надеялись получить свою выгоду в такой игре — совместно с американским правительством, — заявляя, что не в состоянии уделить большей помощи Варшаве, если им не будет предоставлена возможность использовать авиабазы в Советском Союзе.
Тон посланий из Польши становился все более драматическим. Он передавал атмосферу повстанческой Варшавы. «Под влиянием коммунистической пропаганды, распространяемой все шире, здесь задают вопрос, кто ответствен за преждевременно поднятое восстание без предварительных гарантий помощи союзников и России, — сообщал 21 августа 1944 года в Лондон заместитель представителя эмигрантского правительства Адам Бень. — После трех недель боев ситуация в Варшаве вследствие отсутствия достаточной помощи восставшим приобретает черты политического скандала. Общественное мнение обвиняет правительство в том, что оно не имеет никакого веса на международной арене. Растет недовольство союзниками, граничащее с враждой... Требуем немедленной эффективной помощи, требуем объяснений за трехнедельную проволочку, которая привела к тому, что вместо победы мы имеем руины и тысячи жертв».
Полемика носила, однако, конфиденциальный характер и не попадала на страницы проправительственной варшавской прессы, которая старалась поддержать в обществе уверенность, что помощь с Запада вот-вот придет, а перспективы восстания благоприятны.
В то же время действия Красной Армии в районе Варшавы освещались лживо, с большим пропагандистским шумом, дабы придать этой проблеме международный характер.
Делом Красной Армии в соответствии с планами вожаков эмиграции было изгнать немцев из Варшавы. Затем она либо передаст власть в столице в руки вышедших из подполья представителей эмигрантского правительства, либо окажется перед лицом международного конфликта. После начала восстания от нее, в сущности, ожидали того же; упомянутая депеша Коморовского и Янковского в Лондон требовала «вызвать советскую помощь в виде немедленного удара извне».
Подобной позиции, хотя и в более деликатной форме, придерживался прибывший в Москву 30 июля Миколайчик. В разговоре с Молотовым на следующий день он дал понять, что хочет обсудить со Сталиным возможности «совместной борьбы против Германии и более тесного сотрудничества между советской армией и АК». Молотов проинформировал его, что советские войска находятся в 10 километрах от Варшавы и скоро возьмут город. Миколайчик ничего не сказал тогда о скором восстании в Варшаве и просил лишь о бомбардировке аэродромов близ Варшавы. Он не приступал к дальнейшим переговорам с советскими руководителями якобы по причине «катара», ожидая известий из Варшавы. Получив их 2 августа от английского посла, он встретился на следующий день со Сталиным и сообщил, что «с 1 августа идет сражение нашей подпольной армии с немцами. Армия эта добилась уже значительных успехов, хотя помощь извне крайне необходима». Затем он попросил помочь ему выехать в Варшаву. На замечание Сталина, что там еще немцы, Миколайчик возразил: «Варшава будет свободна со дня на день».
По существу, это была информация о свершившемся, а не просьба о помощи. Только 6 и 7 августа в беседах с делегацией КНР и ПКНО во главе с Болеславом Берутом после резкого выступления генерала Жимерского, который обвинил эмигрантское правительство в том, что оно подвергает столицу угрозе уничтожения, обрекая население на кровавую расправу, а восстание на поражение по причине несогласованности действий с советским и польским командованием, Миколайчик попросил делегацию из Люблина обратиться к Сталину за помощью для повстанцев в виде сбросов оружия и авиационного прикрытия. Представители ПКНО подтвердили тогда, что уже обратились к Советскому правительству за помощью оружием и боеприпасами для Варшавы и получили обещание доставить ее в пункт, расположенный в 30 километрах от центра города. Генерал Жимерский проинформировал Миколайчика, что предпринимаются новые усилия для окружения Варшавы широким охватом с севера и с юга. В связи с этим польские дивизии направляются на участок фронта под Варшаву.
В соответствии с обещанием Сталин поручил маршалу Рокоссовскому отнестись к доставке оружия для повстанцев как к очень срочному делу, а для установления связи с командованием восстания сбросить парашютиста с радиостанцией. Однако парашютист, не знавший точной дислокации повстанцев, погиб.
Во время прощального визита 9 августа Миколайчик обратился к Сталину с просьбой о сбросе оружия для повстанцев и авиационного прикрытия. Он получил положительный ответ с условием, что будут установлены соответствующие контакты. Содержание ответа он передал через Лондон представителю правительства в Варшаве. Во время визита Миколайчик вручил Сталину радиограмму, переданную радиостанцией АК 7 августа в Лондон, а оттуда по британскому каналу связи в Москву. Это была просьба помочь варшавским повстанцам, высланная капитаном Константином Калугиным... Также через Лондон командующий восстанием полковник Хрусьцель («Монтер») направил 8 августа маршалу Рокоссовскому просьбу о сбросе боеприпасов и тяжелого вооружения. Это были первые такого рода просьбы из Варшавы; следует при этом заметить, что капитан Калугин как посредник не мог вызывать доверия советского руководства.
В беседе с Миколайчиком 9 августа Сталин напомнил, что советское командование надеялось с ходу войти в Варшаву ориентировочно 6 августа. Именно этот срок занятия предместья Варшавы Праги устанавливала командующему 1-м Белорусским фронтом директива Ставки от 28 июля. Но срок оказался, как известно, невыполнимым ввиду яростного контрудара немецких танковых дивизий, стянутых с других фронтов.
Несмотря на поражение, понесенное на подступах к Праге, войска 1-го Белорусского фронта готовились к дальнейшим наступательным действиям за освобождение Варшавы. В соответствии с новым оперативным планом… новая операция должна была начаться 25 августа после выхода правого крыла 1-го Белорусского фронта на нижний Нарев. Результатом этих действий должно было стать форсирование Вислы к западу от Модлина и удар с двух плацдармов для окружения и взятия Варшавы. Важная роль в этой операции отводилась 1-й Польской армии... Как писал генерал Штеменко, именно ей предназначалась честь овладения Варшавой.
Но и этот план не представилось возможным реализовать, так как немецкая оборона на подступах к нижнему Нареву оказалась неожиданно сильной: немецкое командование поняло, что плацдармы на Нареве для Красной Армии — важный этап в освобождении Варшавы маневром окружения, равно как и удержание ею Магнушевского плацдарма. Фронтальное же наступление на Варшаву «не соответствовало предыдущим действиям советских войск» — утверждалось в оценке оперативной обстановки на германском Восточном фронте...
Судьба варшавской операции решалась не только на подступах к Праге и Нареву, но и на Варецко-Магнушевском плацдарме. Немецкое командование, поняв это, после сражения за Радзимин и Воломин бросило часть своих сил, включая дивизию «Герман Геринг» и 19-ю танковую дивизию, на 8-ю гвардейскую армию генерал-полковника Василия Чуйкова, усиленную на севере с 9 августа 2-й и 3-й дивизиями и танковой бригадой им. героев Вестерплятте 1-й армии Войска Польского, которые 9—16 августа 1944 года провели свою великую битву под Студзянками. Атаки немцев с целью ликвидировать плацдарм не удались, но советские и польские части оказались заблокированными и их планируемый удар в направлении Варшавы и Радома пришлось пока отложить.
Что было известно о восстании в Варшаве по советскую сторону фронта? Из содержания первой беседы Миколайчика со Сталиным 3 августа 1944 года вытекает, что последний еще не был тогда информирован о начале восстания и его ходе. Командующий 1-м Белорусским фронтом маршал Рокоссовский 2 августа получил от своих разведчиков информацию, что в Варшаве, по всей видимости, началось восстание. Позднее он вспоминал: «Это известие сильно нас встревожило... Ведь откровенно говоря, восстание вспыхнуло в наиболее неблагоприятный для этого момент. Требовалось время на пополнение и соответствующую перегруппировку войск, на подтягивание тылов». Рокоссовский поручил разведорганам проверить сведения о восстании. Вскоре их подтвердили беженцы из Варшавы.
Подобные сообщения поступили также в ПКНО и Главное командование Войска Польского. В день выезда делегации ПКНО в Москву, 5 августа, в единственной тогда люблинской газете «Жечпосполита» появилась статья «Героическая Варшава», в которой выражалась солидарность со сражающимися в столице соотечественниками. Газета, однако, не имела точных данных о характере и ходе боев...
Задачу освобождения Варшавы однозначно отразил Приказ № 6 Главного командования Войска Польского от 13 августа 1944 года: «Наступил момент освобождения нашей столицы. На вас смотрит Варшава, символ пятилетней несгибаемой борьбы польского народа и его страданий... Нам выпала огромная честь — принять участие в боях за освобождение Варшавы, за сокращение мук истребляемых соотечественников».
Народная власть, установленная в Люблине, так же как и руководство ППР и АЛ в Варшаве, понимала разницу между политическими устремлениями вожаков сторонников польского эмигрантского правительства в Лондоне, для которых восстание должно было стать средством достижения власти в столице, и патриотическими устремлениями простых варшавян и рядовых бойцов восстания. В Люблине понимали, что единственным шансом предотвратить грозящую столице катастрофу может быть только ее освобождение Красной Армией. Они понимали, что ускорить это освобождение могут оперативные действия 1-й Польской армии на ключевых участках фронта, а также увеличение численности Войска Польского, чтобы оно могло принять как можно более весомое участие в освободительных операциях.
Главное командование Войска Польского стремилось сформировать Польский фронт из 3 армий, 15 дивизий, 3 танковых корпусов, авиационного корпуса и вспомогательных формирований. Это зависело от результатов мобилизации, а особенно укомплектования частей старшими и младшими офицерскими кадрами. Этим целям служил Декрет ПКНО от 15 августа 1944 года о мобилизации. Командование Красной Армии согласилось предоставить необходимое вооружение и снаряжение.
Противодействие усилению Войска Польского было оказано с неожиданной стороны — из ждавшей освобождения Варшавы. Именно оттуда шли по радио всем комендантам округов АК приказы генерала Коморовского «... противодействовать мобилизации по меньшей мере путем уклонения от нее. Те, которых поведут силой, должны протестовать; давать согласие на зачисление в ряды только уступая насилию». И на этот раз делались попытки ввергнуть солдат АК в конфликтные ситуации, чреватые трагическими последствиями. Ибо, подчиняясь приказам командования АК, они нарушали законы военного времени, квалифицировавшие отказ как дезертирство, т. е. преступление, жестоко караемое. Избежавшим этой участи приходилось скрываться, некоторые попадали в отряды вооруженного подполья, вступая при этом в еще более острый конфликт с народной властью.
Таким образом, командование АК делало все, чтобы ослабить ряды войск, шедших на помощь Варшаве. О приказе саботировать мобилизацию в Войско Польское командующий АК уведомил Лондон 22 августа, сообщая, что сделал это по согласованию с представителем правительства в стране. Миколайчик позднее радировал своему эмиссару, что эта депеша опубликована в «санационном издании в Лондоне». Нетрудно догадаться, что приказ не мог не повлечь обострения обстановки на освобожденных польских землях...
Тем временем положение столицы быстро ухудшалось, а с ним и настроение осажденных. По мере того, как выявлялось, что восстание не подготовлено соответствующим образом, не скоординировано с союзниками, росло возмущение варшавян действиями сторонников эмигрантского правительства. Об этом говорили донесения служб разведки и пропаганды АК. Вот некоторые из них: 8 августа — «Снова нарастает недовольство союзниками и польским правительством в Лондоне из-за отсутствия помощи»; 10 августа — «Усталость так велика, что, несмотря ни на что, имеется опасность радостной встречи советских войск»; 12 августа — «В настоящее время большинство мечтает о временном соглашении с Советами»; 12 августа — «Круги, отнюдь не левые, с горечью сетуют на Миколайчика, что он не пошел на соглашение с Хелмским комитетом», т. е. ПКНО.
А вот более развернутая оценка: «Общественное мнение явно обеспокоено затяжкой восстания и отсутствием планов выхода из создавшегося положения. Вслух произносятся обвинения, что восстание — непродуманная акция, плохо организованная, особенно в плане получения помощи из Лондона. Отсутствие сбросов оружия или хотя бы продовольствия и абсолютная пассивность союзников для общества непостижимы. Некоторые заходят так далеко, что допускают мысль, будто союзники не оказывают нам помощи, не желая восстанавливать против себя Россию, ибо вооруженные поляки могли бы начать борьбу с Советами и т. п. На этом фоне возникают прорусские настроения, появляется недовольство АК...»
Ввиду такой атмосферы руководство восстанием предприняло пропагандистскую акцию, целью которой было снять с себя обвинения, а вместе с ними и ответственность и переложить их на Красную Армию и польские левые революционные силы. При этом оно прибегло к определенному набору аргументов, кои продолжают использоваться в различных модификациях и по сей день во многих исторических и других публикациях авторов, связанных с аппаратом антикоммунистической и антисоветской пропаганды либо находящихся под ее влиянием.
Во-первых, было заявлено, что восстание вызвано намерением немцев разрушить польскую столицу и расправиться с населением. Однако если бы главной целью выступления в Варшаве и других городах было спасение жителей от истребления, а не захват власти, то заранее и повсеместно предпринимались бы меры самообороны, для чего надлежало вооружить боевые отряды, а не отправлять куда-то оружие. И, вероятно, удалось бы спасти тысячи и тысячи людей. Утверждение, что именно этот, а не иной срок восстания был назначен вынужденно, ввиду мобилизации гитлеровскими властями 100 тысяч варшавян на фортификационные работы, не подтверждается ни польскими, ни немецкими источниками, как один подчеркивающими слабость и дезорганизацию немецкой администрации, оказавшейся в то время не в состоянии обеспечить исполнение своих распоряжений. Сам командующий Варшавским округом АК «Монтер» отменил 29 июля объявленную им накануне полную боевую готовность, поскольку уверился, что «немецкая администрация не отважилась пойти на репрессии за игнорирование ее распоряжений о явке на работу». Утверждение же, что Варшаве якобы все равно предстояло разрушение, так как «немцы, обороняясь, превратили бы ее в крепость... и учинили бы немецкий Сталинград», опирается на ложное предположение, что Красная Армия должна была брать Варшаву лобовой атакой через Вислу.
Во-вторых, доказывалось, что восстание было поднято вследствие единого стремления жителей столицы к борьбе за свободу и к мести врагу за пятилетние чудовищные преступления оккупантов, что, если бы приказ о восстании не был отдан, оно вспыхнуло бы стихийно и привело бы к еще большим жертвам. Этот аргумент близок к истине, хотя варшавян кроме огромного патриотизма отличало и высокое чувство ответственности и дисциплины.
Впрочем, не каждое восстание должно кончаться столь трагически, но это, вызванное в неблагоприятный момент, было в политическом отношении направлено одновременно не только против врага, но и против союзника. Восстание ведь стало следствием конкретных, ныне хорошо известных, прежде всего политических, решений, следствием стремления к власти любой ценой, а не результатом некоего предначертания судьбы, своеобразного рока.
Ныне есть попытки доказать, что если бы командование АК не призвало к восстанию, то это сделали бы ППР, АЛ либо ПАЛ. Противореча себе же, авторы подобных утверждений заявляют о слабости ППР в столице и об отсутствии у нее поддержки среди населения. Как же тогда варшавяне подчинились бы ее призывам?..
В-третьих, комплекс фальсифицированных аргументов базируется на утверждении, что восстание якобы было спровоцировано призывами ППР и радиопередач Союза польских патриотов (СПП) из СССР и что главари сторонников правительства в эмиграции проявляли рвение, выполняя указания польских и советских коммунистов, якобы стремившихся вызвать восстания в Польше, и в частности в Варшаве, и т. п. Сообщения о «боевой готовности» в Армии Людовой и Польской Армии Людовой еще до принятия руководством АК решения о начале восстания стали одним из доводов в оправдание этого шага. Но ни до, ни в первые дни восстания никто не ссылался на содержание польских радиопередач из Советского Союза. Лишь спустя две недели в повстанческой и эмигрантской буржуазной прессе был поднят вопрос о мнимых призывах советской радиопропаганды и прессы ППР — АЛ к вооруженному восстанию в Польше. В ноте эмигрантского правительства от 16 августа 1944 года посол Эдвард Рачиньский уведомил МИД Великобритании, что 29 июля, т. е. за три дня до восстания, московское радио передало воззвание Союза польских патриотов к населению Варшавы немедленно подниматься на борьбу, так как «час действовать настал». К ноте прилагался текст радиопередачи в переводе на английский, опубликованный в бюллетене радиоперехватов Би-би-си от 30 июля. На то же самое сослался 18 августа и Миколайчик в своих посланиях Сталину и Рузвельту, а затем в интервью для печати.
Примечательно, что об этой радиопередаче варшавское руководство АК не упоминало ни в начале восстания, ни в первой половине августа — ни во внутренних документах с самыми резкими нападками на СССР, ни в открытых газетных публикациях. Отсюда можно заключить, что оно не располагало ее текстом, якобы перехваченным службой радиоперехвата главного штаба АК, в чем несколько лет спустя начал уверять «Бур»-Коморовский. В сущности, этот текст лег в основу антисоветской кампании лишь после получения его из Лондона...
И наконец, в-четвертых, наиболее активно разрабатываемое направление аргументации для оправдания виновников варшавской трагедии — обвинение в адрес Советского Союза о намеренном отходе от стен Варшавы и приостановке боевых действий на фронте. Это напрямую связано с попытками руководителей восстания придать проблеме международный резонанс.
Инициаторами клеветнической кампании против СССР, развязанной в печати, выступили Янковский и Пужак уже 5 августа 1944 года. В радиограмме правительству в Лондон они обвинили Красную Армию в «демонстративно пассивном поведении», что якобы «имеет политический смысл, который стоит обсудить с представителями союзников». На следующий день эти же акценты были расставлены и в письме генерала Окулицкого к командующему АК, а также в интервью генерала Хрусьцеля, опубликованном в варшавском «Информационном бюллетене». Идея была сразу же подхвачена в Лондоне и нашла отражение в меморандуме эмигрантского правительства правительству Соединенных Штатов, а также в переговорах с британским правительством. Намеки на эту тему появились 8 августа на страницах лондонского «Дзенника Польского и Дзенника Жолнежа», а 10 августа Анджей Помян уже четко сформулировал в газете обвинения в адрес СССР, которые подхватила и перепечатала часть британской прессы. С подачи президента Рачкевича папе Пию XII с подобным же обвинением выступил орган Ватикана «Оссерваторе Романо», который, между прочим, ни разу за всю войну, вплоть до занятия Рима союзниками, не осудил гитлеровских преступлений против польского народа. Эти измышления подхватила часть прессы западных государств, причем активно провоцировал шум лондонский «Дзенник Польски и Дзенник Жолнежа».
Усилились антисоветские выпады и в проправительственной прессе, выходившей в Варшаве. Так, 15 августа орган Делегатуры поместил большую статью, касающуюся польско-советской войны 1920 г. Обвинения против Красной Армии повторялись чуть ли не ежедневно. Орган главного штаба АК заявлял, что «никто не намеревался и не намеревается делить ответственность за августовское восстание с Москвой».
Ложь, будто советское наступление было остановлено с умыслом обречь Варшаву на уничтожение, стала выдаваться за неопровержимый факт, и этой лжи пытались придать международное звучание.
Вышеперечисленные «аргументы» использовались пропагандой в расчете на массы. Зато в секретных внутренних документах военная обстановка рисовалась гораздо ближе к правде. Например, оценивая ее, 5 сентября 1944 года генерал Коморовский писал: «Полагаю, нам не следует питать никаких иллюзий относительно того, что советские части могут со дня на день занять Варшаву. Немцы стянули достаточно сил, чтобы остановить советское наступление. Русские части значительно оторвались от своего организованного тыла и остановились, у них отсутствуют транспортные средства. Немцы же все это имеют в своем распоряжении... Висла защищает немцев от русских». Следствием такой оценки могло быть только предложение о капитуляции повстанцев в качестве единственного выхода из трагического положения.
Уже после восстания в штабе генерала Окулицкого в разработке для внутреннего пользования под названием «Варшавская битва» констатировалось: «Причина неудачи сражения за Варшаву лежит в общем срыве советского наступления на Висле в результате переброски сюда в конце июля — начале августа новых немецких дивизий, в основном из Румынии. Немецкие войска, поддержанные этими подкреплениями, блокировали советский плацдарм в районе Варки, отразили попытку советского прорыва к северу от Варшавы, но прежде всего в крупнейшей битве танковых войск 4 и 5 августа под Воломином нанесли решающий удар шедшим на Варшаву советским войскам (немецкая оборона у Варшавского предмостья усилена четырьмя свежими дивизиями, которые решили исход боев под Воломином). Таким образом, судьба битвы за Варшаву была предрешена в советско-немецком сражении 4 и 5 августа... Неверно предположение, будто советские войска не заняли Варшаву, потому что желали гибели оплота польской независимости. Правда состоит в том, что 4 и 5 августа Советы проиграли собственную битву за Варшаву». Здесь следует только напомнить, что контрнаступление немецких дивизий под Воломином началось уже 30 июля.