После моего отъезда из Германии, происшедшего… благодаря интригам сенатора Бельгарда в обстановке, далеко не соответствующей выезду командира отряда на фронт, я… временно вышел из круга деятельности в Берлине.
Между тем там сенатор Бельгард продолжал свою разрушительную работу и, пользуясь моим отсутствием, везде где только мог дискредитировал меня и мой отряд. Преследуя свои затаенные честолюбивые замыслы, он неизменно, различными способами, старался все дело захватить в свои цепкие руки и для этого с упорством фанатика протежировал полковнику Вырголичу, который, будучи вполне безличным и во всех отношениях полным ничтожеством, был для сенатора особенно желательным в роли военного начальника новых добровольческих формирований... При таких обстоятельствах он надеялся занять руководящее положение, а ведь, как это ни смешно, однако сенатор был вполне искренно убежден, что он лично будет в состоянии управлять всеми войсками и он не раз уверенно высказывал, что понимает военное дело не хуже любого генерала.
В целях укрепления своего влияния в Митаве сенатор подготовлял себе верную гвардию в лице отряда Вырголича и поэтому все его внимание было исключительно обращено на пополнение своих «преторианцев». Ввиду того, что ротмистр фон-Розенберг продолжал вести все дело пополнения на прежних, одинаковых для всех трех отрядов, основаниях, то между ним и сенатором Бельгард на этой почве происходили частые столкновения. Ротмистр требовал, чтобы все денежные получки, а также равно все выдачи непременно происходили бы с его ведома и отдавались бы в приказе по Военному Отделу формирования. Однако сенатор постоянно нарушал это основное правило и тайно снабжал организационными деньгами своих приверженцев, оправляя их в различные командировки с предписаниями тенденциозного характера. Ярким примером такого нарушения общей работы может послужить письменное предписание сенатора полковнику Вырголичу...
[Читать далее]В этом предписании сенатор поручает организовать отправку и прием всех пополнений на фронте одному из командиров формирующихся отрядов и именно своему ставленнику и другу Вырголичу, давая ему тем самым огромное преимущество перед другими. На эту совершенно ненужную командировку сенатор не задумался, как видно из предписания, истратить более 10000 мар. и как раз в то время, когда я, желая выехать к своим частям в Митаву, неизменно получал от него ответ, что на отъезд мой и моего штаба у него свободных сумм нет. Между тем на это необходимо было всего только 5000 мар., а общая обстановка совершенно ясно требовала моего присутствия на фронте, где сосредотачивался мой отряд...
На одном из частных совещаний русских и германских офицеров было решено, что дальше продолжаться так не может и потому необходимо тем или иным способом ликвидировать вредное влияние сенатора. При объяснении по этому поводу с сенатором последний очень ловко вышел из создавшегося положения и всю вину свалил на ротмистра фон-Розенберг, объясняя свое вмешательство тем, что ротмистр по своим годам не являлся якобы достаточно авторитетным, чтобы объединить всю военную работу...
Увидев, что после перехода всей власти в мои руки ему нечего делать в Берлине, сенатор перенес свои интриги против меня в Курляндию. Он приехал туда и сейчас же отправился к генералу графу фон-дер-Гольц, которому, представившись главным организатором всего дела формирования, высказал свой взгляд о недопустимости того, чтобы во главе всех добровольческих войск стоял бы я…
Приписывая себе главную роль при создании добровольческих частей в Курляндии, сенатору удалось добиться у графа фон-дер-Гольц разрешения на выделение отряда Вырголича из под моего командования и перевода его в гор. Шавли. Последнее было нужно сенатору для того, чтобы Вырголич, расположившись со своим отрядом вблизи гор. Шавли, лежавшего на пути следования эшелонов пополнения, мог бы, при помощи своих агентов, перехватывать к себе едущих из Германии офицеров и солдат и тем самым быстро увеличить свою численность.
…в период политических осложнений с Латвией Вырголич своим непозволительным поведением скомпрометировал русские войска и обострил наши отношения с Литвой. Достаточно указать, что он разрешил своему отряду производить у местного населения реквизиции лошадей и скота, а затем, обезоружив литовскую стражу, ограбил банк в Шавлях...
При допросе Вырголич, по-видимому, желая выгородить себя, заявил, что ограбление и разоружение литовской стражи он совершил по распоряжению штаба генерала графа фон-дер-Гольц.
Вот как было использовано доверие, которое оказал сенатору Бельгард генерал граф фон-дер-Гольц.
Вообще же, несмотря на все ухищрения, отряд Вырголича остался малочисленным и оказался совершенно непригодным в боевой обстановке. Объяснялось это тем, что там не разбирались в людях, гнались лишь за количеством и брали на службу всех, кто только попадался под руку. В результате получилось и мало и плохо. Кроме того ответственные должности занимались офицерами не по достоинству и чину, а по протекции и родственным связям. Так например, сын сенатора Бельгард, будучи прапорщиком артиллерии, да еще военного времени, командовал отдельными эскадроном, который он и погубил без всякой пользы. Обстоятельства этого преступления были таковы: в один прекрасный день прапорщик Бельгард без разрешения командира отряда выступил с эскадроном в неизвестном направлении. По дороге он встретился со взводом литовских войск и, вступив с ним в бой, был, вследствие полного незнания военного дела, совершенно уничтожен противником. Спаслось всего несколько человек, которые и рассказали о случившемся. Сам прапорщик позорно бежал с театра военных действий за границу под защиту своего достойного батюшки...
Интересно также отметить некоторые весьма смелые производства, которые были сделаны Вырголичем в период его самостоятельного существования в Литве. Он произвел например одного статского советника в генерал майоры...
Одновременно с интригами на фронте сенатор не переставали работать против меня и в Берлине. Убедившись, после моего назначения Командующими Западной Армией, что замена меня Вырголичем лишена всякой возможности, он начал поддерживать среди русских общественных кругов мнение о необходимости возглавить все дело в Прибалтике каким-нибудь старым авторитетным генералом...
Формируя свой отряд еще в Германии, я никакой цели, кроме борьбы с большевиками, не преследовал...
/От себя: то есть никакой положительной программы у белых не было./
Как мною еще раньше, при самом начале формирования, было заявлено ротмистру фон-Розенберг, что я вполне согласен с его планами о вручении командования всем Западным фронтом генералу Гурко, так и теперь я без колебаний передал бы ему Командование моей Армией... Однако генерал Гурко, находившийся в то время в Берлине, воздерживался от какой-либо активной работы, считая, что момент его выступления еще не настал.
Таким образом единственным лицом, претендовавшим на принятие от меня командования, оставался генерал Бискупский, который после крушения «гетманской Украйны» переехал сперва в государства Балканского полуострова. Там, побывав у сербского короля Александра, он вскоре однако разочаровался в наших «братушках» и отправился в Германию...
К сожалению, вместе с генералом Бискупским в Митаву прибыл и сенатор Бельгард. Последний не навестил меня, как представителя русской власти и командующего корпусом, а будучи вполне уверенным в том, что армия готова видеть в генерале Бискупском своего командующего, начал, игнорируя меня, тайные переговоры с другими начальствующими лицами и непосредственно с офицерами. Все это мне стало сейчас же известно, а потому, когда генерал Бискупский зашел ко мне, я выразил ему свое удивление, что сенатор, ведя тайные переговоры с графом фон-дер-Гольц, которые мне представлялись стенографически, не счел для себя нужным прежде всего повидаться со мною.
Интриганство сенатора Бельгард восстановило чинов моей армии совершенно незаслужено и против генерала Бискупского…
Однако осталась еще группа лиц, которая, во главе с сенатором Бельгард, продолжала вести работу против меня.
В конце сентября в Митаву приехал Генерального Штаба генерал майор Давыдов с поручением принять от меня армию. Генерал Давыдов, явившись к генералу графу фон-дер-Гольц, заявил, что ему якобы предписано генералом Бискупским принять Командование над русскими и германскими войсками в Прибалтике.
Граф фон-дер-Гольц направил его ко мне для выяснения дела, сказав, что все это зависит от князя Авалова. На что генерал Давыдов ответил ему: «Ну, Авалова мы уберем в 24 часа».
Прибыв ко мне, генерал Давыдов в большом смущении объяснил мне сущность возложенного на него поручения. Я ответил, что сдам армию лишь по приказанию Верховного Правителя России.
Дело в том, что во время начала работы на территории Германии немало было почтенных генералов и других, потом претендовавших на права руководителей, особ, но никто тогда не имел мужества и энергии выступить, чтобы из ничего создать могучую армию. Сколько лиц посетил тогда ротмистр фон-Розенберг, предлагая помочь начинаемому делу, но все сочувствовали, однако никто не решался открыто принять участие, выжидая результатов. Когда же все было сделано, то охотников принять власть оказалось много, но я не считал себя компетентным для определения степени их пригодности для ведения мною созданного дела, а потому и предпочитал оставаться сам...
Вот по этим-то соображениям я и отвергал всякие посягательства на мою армию лиц, считавших себя более способными вести созданное мною дело.
/От себя: да-да, и честолюбие тут ни при чём./
Генерал Давыдов почувствовал всю неловкость своего положения и просил меня оставить его на службе в армии. Я назначил его генералом для поручений, причем генерал Давыдов тут же выговорил себе высший оклад содержания.
/От себя: известно же, что белые рыцари были благородными и бескорыстными борцами за идею./
Далее, заверив меня в своих знакомствах в армии генерала Деникина, он убедил меня, для пользы общего дела, командировать его на юг, причем и тут денежный вопрос был поставлен в первую голову и генерал Давыдов выпросил у меня на эту командировку 45 тысяч марок, тогда как ездивший туда с этой же целью поручик Лейкарт израсходовал всего 8 тысяч марок.
Перед своим отъездом генерал Давыдов устраивает еще какую-то комбинацию с печатанием почтовых марок, за что и получает значительное количество их от Военного Губернатора занятых армией областей, на общую сумму около 300000 мар.
В заключение должен отметить о генерале Давыдове, что свою командировку он не выполнил и никакой пользы не принес. Прибыв же обратно в Берлин, он не счел нужным для себя явиться ко мне и доложить о результатах поездки на юг. В расходовании выданных ему на командировку денег документов и отчета не представил.
Одной из главных причин, заставивших меня покинуть Курляндию и отказаться от продолжения борьбы, помимо тяжелого политического положения, было еще отсутствие денежных средств.
…Ремер… сообщил, что генерал Бискупский имеет возможность получить денежные средства, но при условии, если он будет признан Главнокомандующим.
Я ответил, что согласен признать генерала Бискупского Главнокомандующим Западного фронта, если он достанет денег и создаст еще по крайней мере одну армию...
Вскоре, по собственной инициативе, ко мне в армию прибывает Генерального Штаба полковник Дурново, с определенным намерением произвести в ней переворот...
Полковник Дурново очень тонко взялся за свое дело. Он все время метался по германским штабам и учреждениям и всюду выражал свое недовольство существующими порядками, очень осторожно указывая на меня, как на главную причину...
Предвидя борьбу с эстонцами, Балтийцы решили войти в соглашение с Северо-Западной Армией, занимавшей тогда район городов Нарвы и Пскова, дабы совместными усилиями покончить с большевиствующими эстонцами, как это ими уже было сделано с латышским правительством Ульманиса. Для осуществления этих замыслов в Нарву были отправлены аэропланы с уполномоченными, которые опустились по ошибке в район расположения эстонских войск и были ими интернированы.
Близорукость, которую тогда обнаружил Командующий Северо-Западной армией генерал Родзянко, особенно ярко выступает в описании им самим момента прилета аэропланов...
Генерал Родзянко сперва откровенно заявляет о своей полной неосведомленности в том, что делалось у него в тылу...
Результаты «дальновидной политики» генерала Родзянко не замедлили быстро сказаться. Об этом он сам свидетельствуем дальше такой фразой: «Вскоре после прилета аэропланов эстонцы прекратили выдачу нам денег и продовольствия».
…
Продолжая настойчивые атаки на западном фронте, главное германское военное Командование, выполняя программу своих дипломатов, ограничивается на востоке оккупацией Финляндии, Прибалтийского края, Белоруссии, Привисленского края, Малороссии, Крыма и Кавказа. Создав там ряд новых государств: Финляндию, Эстонию, Латвию, Литву, Польшу, Украину, Крым, Грузию, Армению и Азербайджан, германцы тем самым закладывают прочный фундамент для грядущей политики «союзников» — политики расчленения русской территории и создания буферных республик между Россией и Германией.
…как результат всего этого было то, что, что между Россией и Германией выросла широкая стена этих государств, колонизованных Антантой и являющихся, вследствие их понятной враждебности, серьезной преградой для будущих дружественных отношений между русским и германским народами.
/От себя: хоть убейте, не могу понять, как лимитрофы препятствовали дружбе русского и германского народов./
Расчеты германцев на получение из занятых русских областей большого количества продовольствия также не оправдались...
Эти уроки на западе и на востоке заставили германцев летом 1918 года пересмотреть их политическую программу и внести в нее существенные поправки.
В июле того же года в городе Киеве начала свое формирование «Южная Армия». Это были первые русские добровольческие части, которые создавались при помощи германцев...
В это самое время «союзники» бросили России на произвол судьбы...
Также нельзя было рассматривать, как помощь России, и действия англичан приблизительно в этот же период времени на территории нашей Северной Приморской Области. Появление их там было вызвано страхом перед оккупацией Финляндии германскими войсками под командою генерала графа фон-дер-Гольц. Они опасались за склады в Мурманске, где хранились огромные запасы военного имущества, привезенного из заграницы для русской армии и неотправленного оттуда вследствие начавшейся революции.
Англичане, высадившись 2-го мая 1918 года в Мурманской бухте, наскоро образовали там никому не нужную, того же названия, республику. В течение июня и июля месяцев они расширяют зону своей оккупации на восток, достигают Кемы и Онеги и, наконец, 2-го августа с помощью привезенных итальянских и сербских войск занимают Архангельск...
Таким образом германцам в этот год открывалось широкое поле деятельности в России, которым они однако не воспользовались. Генерал Людендорф в своих «Воспоминаниях» выражает теперь по этому поводу глубокое сожаление:
С военной точки зрения, пишет он, с войсками, которые были в нашем распоряжении на востоке, следовало сделать короткий удар на Петербург и с помощью донских казаков произвести таковой же и в направлении на Москву.
Тогда мы могли бы свергнуть, в душе столь враждебное нам советское правительство, помочь установиться новой власти в России, которая не работала б против нас и готова была бы идти вместе с нами.
Будь в России другое правительство, то тогда мы достигли бы с ним тем или другим образом соглашение относительно Брестского мира.
/От себя: то есть как – большевики, которых немцы прислали в пломбированном вагоне для захвата власти и заключения Брестского мира, были им враждебны, а с помощью белых немцы собирались захватить Москву и заключить Брестский мир на более выгодных для себя условиях? Вот это проговаривается его благородие!/
Обстановка для этого наступления была более чем благоприятной и германцы были бы встречены русским населением с радостью, так как разочарование в «союзниках» было полным и все надежды на избавление от большевиков были направлены в сторону Германии.
Русские офицеры также с удовольствием отозвались бы на призыв, ибо большинство из них были возмущены демократической декларацией генерала Деникина, выпущенной им 5-го мая. Это подтвердилось и тем первоначальным успехом, которым ознаменовалось начало формирования «Южной» и «Астраханской» армий...
Друзья германской дипломатии, большевики, в искренность которых они так глубоко верили, не замедлили показать свое истинное лицо — лицо интернациональных преступников, руководимых единственным желанием зажечь пожар революции во всей Европе. Они не постеснялись нарушить договора и перейти в наступление против германцев и в Прибалтийском Крае и в Малороссии и, наконец, на Кавказе. Вместо совместного наступления русских добровольцев и германских войск на Петербург и Москву — началось наступление большевиков на Ригу и Киев...
/От себя: вот ведь мерзкие большевики – не то что благородные беляки./
Германцы, бывшие несколько дней тому назад полными хозяевами оккупированных ими областей, теперь, видя, что войска их деморализованы, понимали, что все их планы рушились и что им ничего не остается больше делать, как отходить к своим границам. Только что начавшая принимать определенно дружественные формы совместная работа русских и германских военных кругов как-то сразу оборвалась...
Германцы не сомневались, что на смену им в эти области прибудут англичане и французы и что эти их враги, но союзники нас, русских, не замедлят помочь нам восстановить законный порядок в России, и таким образом они предполагали, что мы, русские, снова перейдем во вражеский им лагерь. Так думали и многие русские, а потому торопились забыть свою немецкую ориентацию и перекраситься в союзнический цвет. Среди командного состава обеих армий (и «Южной» и «Северной») произошла такая же перемена настроений...
…на самом же деле «союзники» везде вполне ясно выказали свою склонность поддерживать не русские добровольческие части, а самостоятельные республики, которые остались как наследие от германской оккупации и их политики расчленения России.
Со стороны германцев, как бывших наших врагов, такая политика могла быть подвергнута критике и рассматриваться как правильная или неправильная, что же касается союзников, то с их стороны продолжение этой политики расчленения России можно назвать лишь одним словом — предательством.
Это предательство началось почти одновременно во всех окраинах бывшей Российской Империи.
…английский консул вполне определенно высказался за поддержку новых республик — Эстонии, Латвии и Литвы.
Одновременно в Батуме высадилась английская дивизия под начальством генерала Форестье-Иокера и продвинулась вглубь Кавказа вплоть до Тифлиса...
Ту же политику расчленения России «союзники» несколько позднее проводили и в Малороссии, взяв под свое покровительство полуразбойничье правительство Петлюры — Украинскую Директорию. Они отклонили предложение Добровольческой Армии организовать защиту Одессы и Николаева, так как считали эту территорию уже украинской. Большевики их хорошо проучили за это предательство и они, потерпев позорное поражение и бросив добровольцев и население на произвол судьбы, удрали куда глаза глядят...
Дальше идут не менее доблестные действия французов в Крыму…
На севере России в Архангельске англичане в это время занимаются торговыми делами или вернее эксплуатируют этот богатый край...
Таковы были действия наших «союзников» в это первое полугодие 1919 г. И как мы русские, пережив эти факты, могли не пересмотреть наших отношений и склонностей к союзникам? Ведь ясно: гори Россия, им легче — на много, много лет. Хватай свое, где можно, и разоряй Россию! И союзники делали это, как мы видим, не без успеха. Таким образом — если касаться вообще политических дорог, по которым союзники тогда подходили к нашей Родине, разобрать их совершенные уже действия — надо неизменно помнить: налицо если и были интересы, то только их интересы...
Во основание всей моей работы я взял свой старый девиз: «Россия — для русских»...
17-ое августа 1919 г., когда англичане потопили в Кронштадте остатки Балтийского флота, утвердило бесповоротно мои решения — подальше от «союзников», от их предательских рук. Не гибель большевиков им нужна, а гибель мощи России; они шли к своей цели напролом, слегка маскируясь, лицемерничая и добродетельствуя...
И против воли возникает в душе, медленно утверждается одно крепкое решение — каждый шаг и каждое слово «союзников» отныне рассматривать как торгашеский ход в пользу своих интересов и никогда больше не подпускать их к себе, к своим мыслям и решениям.
Идти прямо, открыто и неукоснительно с Германией, униженной как мы, и ограбленной не меньше России. Честный союз благороднее торгашеского соглашательства, а как иначе назвать нашу связь с бывшими союзниками, полную явных выгод для них и уничтожающе бесполезную для нас?
/От себя: а почему же тогда сотрудничество с униженной Версальским договором Германией ставят в вину большевикам?/
Уже перечисление этих фактов вполне ясно подтверждает, что в лице «союзников» мы имели врагов, которые неустанно вредили нам в течение всей нашей работы...
Почти одновременно в Сибири также разыгрывалась тяжелая драма, закончившаяся трагической смертью адмирала Колчака, преданного «союзниками» в руки большевиков. Гибель адмирала Колчака положила конец всему добровольческому движению в Сибири...
/От себя: выходит, это движение было не народным и массовым, а чуждым русским людям и инициированным извне./
Перед генералом Врангелем открывалась в то время широкая деятельность и при умении ориентироваться в международном политическом положении он мог бы со своей армией сыграть выдающуюся роль. К сожалению, его действия и высказываемые им взгляды не были целью его достижений, а служили лишь средством, чтобы спихнуть генерала Деникина и занять его место Главнокомандующего.
Когда он служил в армии генерала Деникина, он в противовес ему подчеркивал свои монархические убеждения и указывал на необходимость опереться в дальнейшей борьбе против большевиков на германцев. Это привлекло на его сторону многих офицеров и добровольцев, что позволило ему стать во главе оставшейся армии в Крыму.
Однако все дальнейшие его мероприятия, едва он добился власти, нисколько не отличались от путей и действий генерала Деникина...
Что же касается монархических убеждений, то они высказались в комической форме — в его желании лично превратиться в монарха и начать новую династию.
Однако он не забывал постоянно упоминать о «демократизме», «воле народа» и прочих избитых и затасканных лозунгах революционного времени.
После всего этого он оказался игрушкою в руках «союзников» и разыграл как по нотам продиктованную ему из Парижа трагикомедию, в которой было и «признание французов» и союз с Польшею и в заключение тяжелая эвакуация и напрасная гибель многих славных офицеров и добровольцев...
Антанта в 1920 г. санкционировала завоевательный план Пилсудского, требовавшего установления границ 1772 г. Когда это фантастическое предприятие едва не привело Польшу к новому исчезновению с карты Европы — Франция спасает ее руками генерала Врангеля, т. е. кровью тех же русских офицеров и солдат. В то время когда красная армия, сконцентрировав ударные группы против польской линии, уже обрушивалась на убегающих поляков — Франция приняла экстренные меры.
Во-первых, она помпезно признала генерала Врангеля (экстренно), а во-вторых, недвусмысленно указала и потребовала (за ничтожную материальную помощь) его выступления к северу с Перекопского перешейка для удара в тыл наступающим большевикам (тоже экстренно). То есть заставила генерала Врангеля делать как раз то, что явно губило, а главное ненужно, русских офицеров и солдат. О целесообразности дела судят по его концу; так вот конец был настолько плачевным и трагическим, что Россия не может и не должна простить в будущем «союзникам» их предательской политики, стоившей нам, русским, бессмысленных рек крови. Когда таким образом при помощи генерала Врангеля Польша выправилась от рокового нажима, она немедленно подписала в Риге с большевиками мир. Генерал Врангель, ослепленный доверием к Франции, остался на поле схваток один на один с красной армией. …Франция равнодушно наблюдала за гибелью русских людей, вождь которых, соблазненный признанием, нерасчетливо ударив по большевикам, попал в угоду французам и полякам по России.
Польша была спасена, русские трупы остались на Крымском полуострове, но мир был подписан — что еще надо?.. Русская же кровь лилась дальше, пароходы для эвакуации давались скудно... Кто из нас не знает, что отчаянье в Крыму так сгущалось, а положение бегущих от красных орд замыкалось в такое безвыходное кольцо, что нередко отцы семейств убивали своих близких собственными руками, а затем поканчивали и с собой, лишь бы не видеть, как это будут с ним и с его семьей делать большевики. /От себя: совсем так же, как позже это будут делать союзники автора – нацисты./ На страшные крики о помощи, обращенью к Франции, она отвечала молчанием.
Вся эта история, кроме огромного физического ущерба, нанесла России моральное оскорбление: как известно, при подписании Рижского договора между Польшей и большевиками последние вынуждены были признать границы 1772 г. и кроме того уплатить 5 миллиардов золотых рублей. Погибли в результате все же русские люди и у красных и у Врангеля, а Польша не в убытке, как и Франция, которая не упустила возможности приложить руки к русскому достоянию — к пяти миллиардам русского золота.