Из Мы находились в тисках: с одной стороны — белые, с другой — петлюровцы и белые. Для наступления на Екатеринослав мы еще были слабы. Нам нужно было подтягивать силы из сел. Ясно было, видно, что более серьезная опасность нападения нам грозила с Дона и мы первый удар направили в этом направлении. Ставя своей задачей захватить и закрепить линию жел. дороги, связаться с Донбассом, чтобы объединить силы двух рабочих районов, мы поставили за ближайшую цель — занять линию жел. дороги и г. Гришино с угольным районом.
Для этой цели нами был организован небольшой отряд...
Отряду давалась следующая боевая задача: обезоружить немцев, разогнать петлюровские формируемые отряды, объединить советские повстанческие отряды, закрепить железнодорожные узлы, оттянуть советских повстанцев от Махно и перейти в наступление против белых...
За время нашего пути в течение нескольких дней к нам присоединились целый ряд отрядов из сел...
Это были партизанские отряды, рожденные революционной стихией и вели борьбу партизанскими методами... Такие отряды политически в большинстве были неопределенны, и, как мы это видели на практике, некоторые из них, не будучи нами охвачены, присоединялись к петлюровцам, Махно и другим «батькам», но достаточно было своевременно явиться агитатору-большевику, как после первого выступления эти отряды переходили на нашу сторону и шли за власть советов...
[Читать далее]Мы выяснили, что в Гришинском районе много немецких войск и что они по отношению петлюровцев держат себя нейтрально, а с большевиками, после того, как Махно жестоко расправился с одним их отрядом, решили драться (Махно они считали большевиком)...
Заключив с Махно соглашение о занятии определенных участков и получив, как я уже упоминал, один его отряд в полное оперативное подчинение, мы решили немедленно занять Гришино и обезоружить немцев.
…губернский военно-революционный штаб вошел в соглашение с повстанческими группами Махно и предложил им в ночь на 27 декабря соединиться с красными частями и повести наступление на Екатеринослав...
В Синельниково застали Махно, со всем своим отрядом, уже успевшим конфисковать какое-то имущество, вплоть до граммофонов и наложить на гор. Синельниково сто тысяч контрибуции. Наш комсостав поскандалил с Махно за эти бесчинства и отношение обострилось до того, что те и другие усилили караулы возле своих эшелонов и установили зоны влияния. Тов. Луценко, командир Новомосковского отряда, по словам тов. Тесленко, предлагал обезоружить махновцев или же скорее заставить уехать их, так как они своим барахольством разлагающе влияют на наших повстанцев. Я отправился к Махно и потребовал прекращения конфискаций. Он обещал сделать распоряжение. От него я узнал, что он снял весь свой отряд с восточ. участка, оставив его открытым. Когда же я спросил: «что же будет?» — Махно ответил: «Крестьяне не допустят белых, а если и займут белые, так мы в Екатеринославе достанем пулеметов и орудий и выгоним их»...
Силы противника в Екатеринославе значительно превосходили наши силы численностью в пять—шесть раз и в техническом — наличием большого запаса пулеметов, бомбометов, бомб, артиллерии, бронеавтомобиля, бронепоездов. При отсутствии почти всего этого у нас, если не считать десятка пулеметов и примитивно оборудованного бронепоезда без орудий, ясно видно превосходство на стороне нашего противника.
Губштаб в надежде на то, что артиллерию т. Мартыненко, служивший у Петлюры нач. артиллерии, передаст без боя, с одной стороны и, с другой, что часть петлюровских бойцов не будет сражаться против нас и что нас поддержат местные рабочие и, рассчитывая на решительность наших повстанцев, построили соответствующий план действия...
Легли в вагонах и двинулись через мост. Действительно, мост усиленно обстреливали с разных сторон. Как выяснилось, стреляли разрывными пулями, но они разрывались при первом прикосновении с твердым веществом и нам никакого вреда не причиняли.
За мостом, у цементной стены, лежала наша цепь и выбивала петлюровцев, засевших в домах по Вокзальной улице...
На перроне ст. Екатеринослав я встретил т. А. Клочко и от него узнал, что командующим всеми нашими вооруженными силами, участвующими в наступлении на Екатеринослав, назначен Махно. Это немало удивило меня...
Командующий Махно с особым любопытством стрелял сам из орудия. Орудие было не укреплено и после каждого выстрела отскакивало назад на полквартала, но все это сходило и считалось за обычное явление.
Петлюровцы стали укрываться в подвалах и вообще в домах и пропуская наши цепи в город, били в затылок. Мы стали нести большие жертвы, вызвавшие некоторое замешательство. Кварталы стали переходить из рук в руки. Махно на ночь уехал со своим поездом ночевать в Нижне-Днепровск, оставив своим заместителем Калашникова. Последний сидел в штабе и не командовал. Начались нарекания со стороны нашего комсостава, что нет руководства боем. Члены губревкома и штаба пошли по участкам выяснять положение и после этого понудили заместителя команд дать подкрепление на отдельные участки и снабдить патронами.
На второй день бой продолжался с таким же упорством и с переменным успехом. К вечеру нам начали прибывать с периферии подкрепления. Мы их вооружали и отправляли на позицию. Стал заметен перевес на нашей стороне. Махно стал собирать трофеи, оружие и снаряжение и грузить для отправки в Гуляй-Поле. Не ограничившись только этим, он стал забирать из магазинов обувь и проч. и стал грузить в свои эшелоны. На этой почве произошли конфликты с Махно и губревком дал распоряжение комендантам станции задерживать такие эшелоны.
На третий день бои в городе продолжались все с более наглядным успехом на нашей стороне. Подкрепления прибывали, но заметно и таяли. Махно, после того как ему не дали возможности вывозить оружие из Екатеринослава в Гуляй-Поле, вызвал отряд без оружия, вооружил его и послал на смену, а сменившийся с оружием послал в Гуляй-Поле. Я приказал коменданту ст. Чаплино проверить, что везет этот отряд и излишне вооруженных задержать.
В городе начались грабежи со стороны махновцев и всякого босяцкого элемента. Губревком требовал от команд Махно принятия мер. Махно, для видимости, издавал серьезные приказы, даже некоторых расстреливал, но махновцы повторяли «батькин» лозунг: «в городе переоденемся» и грабеж продолжался. Махно как будто не замечал этого. Наши командиры протестовали против покровительства командующим Махно грабежей.
Командования и вообще руководства боем со стороны Махно не было и группа членов ревкома и штаба внесла предложение в губревком и штаб изменить тактику боя, разбить наши силы, установить смены резерва и твердо закреплять занятые участки, чтобы не было того, что делается, — займем квартал, а в тылу оказывается противник, засевший в домах, и начинает бить в тыл.
Предложение было принято, с ним согласился и Махно. Для укрепления положения на фронте т.т. Мартыненко, Денисов я и Лантух пошли нач. боевыми участками. На четвертый день мы заняли город, но противника не уничтожили, а вытеснили, не захватив всего снаряжения.
Противник отступил за город и стал поджидать подкрепления. Нужно было начать преследование противника и разбить его до прихода подкрепления. Но противники власти, анархисты, во главе с Махно, в союзе с эсерами, стали требовать представительства в ревкоме. Началась политическая борьба. Поведение Махно вообще не внушало доверия. Он стал под разными предлогами забирать пулеметы у наших отрядов и потом под предлогом ремонта грузить в эшелоны и проч. Мы не возражали против вывоза части оружия из Екатеринослава, но отнюдь не в Гуляй-Поле.
И также решили закрепить за собой часть оружия. Я распорядился оборудовать бронепоезд и снабдить побольше как орудиями, так и пулеметами.
Нашим командирам отрядов приказано: не отдавать пулеметов махновцам. Скрытая борьба стала переходить в открытую; большую активность проявили эсеры.
Стало известно, что петлюровцы, отступившие из города, концентрируют свои силы в монастырском лесу и что из Верхнеднепровска идет подкрепление. Мы стали требовать от Махно принять меры. Он уклонялся и говорил «они духу нашего боятся, никто не придет» и ничего не предпринимал к обороне.
Рассуждение Махно, конечно, не разрешило вопроса. Петлюровцы к этому времени являлись хотя слабенькой, но украинской властью и имели молодую армию..
Для удержания города нужно было предпринять решительные шаги по закреплению его в организ. военно-боевом отношении.
Для этого нужно было вести борьбу с махновской разнузданностью, борьбу с эсерами, которые блокировались с Махно. Перебрасывать новые части в город и передавать их под командование Махно было немыслимо, поскольку это грозило разложением и наших частей. Отстранить Махно от командования — значило объявить войну махновщине. Нужно было искать каких-то других мер, если это не было поздно. Махно с эсерами продолжал грузить снаряжение в свои эшелоны и держал паровозы на парах. Видно было, что он не собирается отстаивать Екатеринослав от могущего быть контрнаступления. Его взгляды были направлены в Гуляй-Поле. Ему нужен был только предлог для того, чтобы с этими эшелонами, нагруженными снаряжением, махнуть в Гуляй-Поле.
Губштаб согласился с моим предложением, что нужно нам самим, помимо Махно, принимать меры к обороне города и поручил мне с прибывшим батальоном Павлоградского полка и вновь оборудованным бронепоездом выступить в сторону ст. В.-Днепровска, откуда можно было ожидать подхода петлюровского подкрепления. Мы выехали бронепоездом и эшелоном и за ст. Горяиново столкнулись с петлюровским бронепоездом. Завязался бой...
Передав командование этим участком т. Каверо-Чарому, командовавшему Павлоградским батальоном, я выехал на ст. Екатеринослав доложить об угрожающем положении на фронте. К моему удивлению, находившийся в штабе Махно не придал серьезного значения моему сообщению; проинформировав других членов штаба, я сел на коня и выехал на Чечелевку для установления связи между отрядами.
На Базарной площади, возле трамвайного депо встретил отступающие цепи... У линии жел. дор., в конце Брянского завода, шла усиленная перестрелка. Цепи петлюровцев подходили все ближе и ближе. Наши цепи, не имея штыков и боясь штыкового удара, начали отступать, чтобы занять более выгодную позицию. В тот же момент из завода Рудского выскочили петлюровцы и на «ура» бросились в тыл нашим цепям.
Тов. Чарый не растерялся и, продолжая стрелять залпами по лобовой части, повернул взвод против петлюровцев, бегущих с тыла. Две удачно брошенные комвзводом бомбы сбили петлюровцев и они отступили за полотно железной дороги, пулеметным огнем с бронепоезда их отбили дальше. Цепи павлоградского батальона и бронепоезд начали отступать к станции Екатеринослав.
Наше орудие, не имея никакого прикрытия, под напором зашедших к нам в тыл, по линии жел. дор. от склада дров, петлюровцев, было брошено, успели снять только замок. Подо мною ранили лошадь и она пала. Добравшись до Керосинной, встретил кавалеристов и, взяв лошадь, поскакал к вокзалу. В городе заработало несколько пулеметов, с вышки один из пулеметов сильно обстреливал вокзал.
На вокзале была паника. Махно и Щусь выскочили из штаба, сели на лошадей и никому ничего не сказав, галопом помчались через мост на левый берег Днепра, за ними последовала и вся Щусовская кавалерия.
На перроне станции шла перестрелка с бронепоездом у станции. Отходили цепи пехоты, стали отходить и поезда за Днепр, с ними уехали и члены ревкома — штаба. Вскоре встретил на перроне Чарого «Почему отступили»? Оказалось, что рота махновцев, занимавшая участок по Фабричной, оставила свой участок, даже не поставив его в известность, и петлюровцы опять обошли с тыла. То же заявил и командир бронепоезда. Я приказал перейти в наступление и удерживать станцию, сам же отправился на бронепоезд. Откуда-то на путях, с правой стороны, появилась группа студентов с повязками Красного Креста на руках, подошла близко к поезду и забросала нас бомбами. Пехота бросилась бежать, пришлось отойти к мосту и бронепоезду, т. к. стрелять было невозможно — на путях были вагоны с ранеными.
В городе была такая трескотня, как и в первые дни боя. Звонили во все колокола. С нагорной части и от новой тюрьмы стреляли из орудий. Петлюровский бронепоезд обстреливал мост. Части из города в панике бросились к мосту. Под прикрытием нашего бронепоезда мы их пропустили по нижней части моста, так как верхняя часть сильно обстреливалась. В нагорной части города у Горного Института была слышна сильная схватка. Шло бомбометание.
Обстрел моста из орудий грозил его разрушением. Пропустив через мост пехоту, бронепоезд перешел на левый берег Днепра. У станции Амур столпились все отступавшие части; шумели и ругались. Их успокаивал нач. штаба тов. Кузнецов. Махно стоял на бронепоезде у орудия и стрелял по городу, не отдавая никаких распоряжений.
Посоветовавшись с тов. Кузнецовым, решили принять меры не допустить переправки петлюровцев через Днепр и часть повстанцев из Н.-Московского полка и отряд тов. Лантуха послали занять определенные участки вверх по берегу Днепра, а часть отправили на Н.-Днепровск. Махно хотел взорвать Днепровский мост, но мы ему не дали...
Было покушение на меня и Махно. Большинство железнодорожных служащих бросили работать. Махно заявил мне: «Что хочешь, то и делай, а я уезжаю в Гуляй-Поле» и дал распоряжение своим отрядам готовиться к отъезду. Я не мог добиться распоряжения от ревкома и на свой риск и страх приказал отступать на Синельниково тем, которые находились в эшелоне, а находившейся пехоте и обозу — на Новомосковск. Сам вступил комендантом станции Н.-Днепровска и потребовал от Махно подчиняться порядку отправки эшелонов. Его штабной эшелон был 5-й по очереди. Железнодорожных служащих заставили работать силой оружия и начали отправлять поезда. Первым ушел павлоградский батальон, вторым гришинский отряд. Меня вызвали в губштаб... На вопрос: какое мое мнение, я ответил, что, при создавшейся обстановке, замешательстве и панике, для того, чтобы привести части в боеспособность — необходимо отступить из-под обстрела и заявил, что такое распоряжение я уже отдал...
На станции я застал панику. Махно не захотел ждать своей очереди и хотел выехать со станции ранее. Его эшелону угодили маневровым паровозом в бок, сделав свалку паровоза. Часть поездов проскочила, часть осталась, а паровоз свалился и загородил путь на Новомосковск и Синельниково. Железнодорожники (антисоветская часть) проделали это для того, чтобы в мутной воде рыбку половить, трофеи добыть. Таких случаев за период гражданской войны было немало.
Положение значительно ухудшилось. Остались отрезанные бронепоезда, эшелоны с снаряжением. Я приказал снять замки с орудий, снять все пулеметы, забрать сколько можно патронов и лент и отправить гужем на Новомосковск и дрезиной на Игрень. Бронепоезд взорвать, взорвать пути у выхода Днепропетровского моста и отступить на Новомосковск. Станция покрылась заревом от горящих вагонов и от разрыва снарядов. Противник узнал, что мы отступаем на Новомосковск, стал усиленно обстреливать Новомосковское шоссе. Последние части отступили. Я выехал с эскадроном в Новомосковск. В Новомосковске уже были все наши организации и шло расширенное заседание в здании ревкома. Обсуждался тот же вопрос — что делать дальше? Предложений было много. Приняли решение отступать в Павлоград и стремиться удержать занимаемые участки. О Махно, как командующем, вопрос сам по себе отпал, поскольку он ни с кем не говорил, а заявил, что уезжает в Гуляй-Поле...
Я с эскадроном выехал в Синельниково.
В Синельниково перед нашим приездом уехал Махно и уехал павлоградский отряд тов. Чарого. Там с ним произошло столкновение чуть не с применением оружия: Махно пытался забрать пулеметы в павлоградском батальоне, последние оказали сопротивление. Узнав, что в Синельниково должна прибыть наша кавалерия, Махно поспешил уехать в Гуляй-Поле.
На Синельниково мы также застали посеянную Махно панику. По-видимому, Махно сознательно занимался этим. Наш приезд ликвидировал ее...
Устроено было совещание... Я доложил о екатеринославском наступлении, о решении екатеринославского ревкома, о махновском побеге и созданной им панике и пр. и внес предложение оставить на Гришинском участке отряды менее приспособленные к передвижению, а остальные перебросить на Синельниково и повести контрнаступление на Екатеринослав. Этим самым заставить Махно держать южный участок и, таким образом, использовать его силы, поскольку он из Гуляй-Польского района никуда не хочет выходить...
На рассвете перешли в наступление. Решительным ударом со всех сторон выбили петлюровцев, и они в панике бросили Лозовую. Находившиеся в эшелонах, когда ворвались наши бомбометчики и начали метать бомбы, без оружия и полураздетые — разбежались...
В 10 часов утра, они, получив подкрепление, не то из Славянска или по харьковской линии, перешли в контрнаступление. Бой длился целый день с переменным успехом...
Часов в 8 вечера было получено из Синельниково от нач. боеучастка тов. Данченко телеграфное требование срочно выслать ему винтовочных патронов, так как шли упорные бои по всему участку. Я вызвал по прямому проводу губштаб и передал им, чтобы распорядились выслать патроны на Синельниково. Из губштаба сообщили, что отправленные нами трофеи расхищены крестьянами по селам, а в павлоградском гарнизоне не все благополучно, почему выслать ничего не могу. После этого связь была прервана...
Ночью прибыли на станцию Павлоград. В городе никаких признаков жизни — везде темно и тихо. Послали разведку. Во главе выехал комполка тов. Горбенко, который вскоре возвратился и сообщил, что в городе полное безвластие. Он задержал прячущихся людей. Они оказались повстанцами Павлоградского полка и рассказали, как их спровоцировали: город окружен белыми, кто как может, а кто желает пусть направляется в Гуляй-Поле. Задержанные опоздали удрать из города, бросили оружие и хотят пробраться в свое село.
Выяснилось, что нач. гарнизона эсер Котов, по-видимому, вместе с махновцами, забрали из банка восемь миллионов рублей денег и, пользуясь созданной провокацией паникой, снарядили несколько подвод и уехали, захватив с собой пулеметы. Днем под их руководством было расхищено крестьянами оружие, которое везли с Лозовой в Павлоград...
Я созвал Павлоградский полк на митинг в театр. Явилось не больше трехсот человек, бунтарски настроенных, с заявлением — «чего вы к нам приехали, мы крестьяне взяли свой уездный город и он наш, в нем мы свою власть установили, а вы привезли шахтеров». Сразу же выяснилось, откуда это исходит. На сцену неожиданно появились махновцы: Герев и Венгеровский. Они, взяв слова, внесли «скромное предложение», что мол: «мы с вами согласны, что тут вы должны быть хозяевами, но, поскольку так случилось, что вступили другие части, а вам это не нравится, так идите к нам в Гуляй-Поле». На мою реплику «вы за этим и приехали», они пошли на попятную и стали оправдываться. Все же на митинге получился перелом и голосовали за наши предложения о том, что нужно подчиняться командованию, назначенному партией большевиков и ревкому, что нужно драться на тех фронтах, куда пошлет командование. Почти в это же время в Гришино махновским командиром Петровым был расстрелян начальник штаба юзовского коммунистического отряда тов. Шотт. Из всего этого становится ясным, что эсеро-махновский заговор получил свое начало еще в Екатеринославе и те сообщения проводника вагона о заявлении Махно — о его намерении разогнать большевистские штабы, выявилось полностью. Но затея не сбылась: большевистские штабы уцелели — мятеж был ликвидирован.
Проезжая из Екатеринослава в Гуляй-Поле, Махно на ст. Синельниково Ек. захватил из стоявшего там нашего штабного поезда один классный вагон с нашим проводником. Проводник проехал до Гуляй-Поля и удрал. Возвратясь в Синельниково, он рассказал, как Махно ругал большевиков и говорил, что нужно к черту поразгонять все большевистские штабы, тогда повстанцы будут с нами (с махновцами). Мы не придали этому большого значения и думали, что он находится под впечатлением неудач. Из Гуляй-Поля он все время засыпал нас телеграммами с требованиями высылки патронов. Мы знали его действительную потребность и видели, что эти требования преследуют какую-то другую цель (собирать запас) и патронов не высылали.
У Махно при штабе сидели представители левых эсеров и они-то, главным образом, и были на махновскую самостоятельность, полагая через Махно и с помощью Махно вести борьбу с большевиками. Еще на лозовском участке мне сообщили, что после обезоружения роты Павлоградского полка эсеры ведут какую-то работу в Павлоградском полку и ставят целью обезоружить и ликвидировать наш штаб. Тогда не было времени, чтобы уделить этому больше внимания. В день, когда было сообщено о расхищении наших трофеев, в Павлоград приехали эсеры, постоянно представительствовавшие в штабе Махно, Миргородский и др., с адъютантом штаба Махно — Чубенко и др. махновцами. Официальная цель приезда была за патронами, действительная неизвестна.
На второй день, после ликвидации павлоградского эсеро-махновского мятежа областком созвал экстренное чрезвычайное совещание партактива всех организаций и всех военных работников, находившихся в это время в городе Павлограде.
На совещании стоял ряд вопросов, главные из них были: организационные, о борьбе с анархией и эсеровщиной, о снабжении армии и дальнейших действиях и др.
По организационному вопросу совещание одобрило и подтвердило решение синельниковского совещания и постановления ОК о выделении реввоенсовета армии и назначения командующим, вместо Махно, меня...
В отношении борьбы с анархией, махновщиной, эсеровщиной было решено усилить дисциплину в армии и поднять борьбу через печать...
Нельзя сказать, чтоб силы были малы, но при отсутствии вооружения, главное патронов винтовочных и пулеметных, при существовавшей автономности и привязанности к своим районам, как махновской группы, так и новомосковского, павлоградского и др. отрядов, их нельзя было использовать так, как нужно. После реформирования, пришлось стягивать их в определенные центры, опираясь на более дисциплинированную часть, в частности, на первый полк, вводить дисциплину и выживать партизанскую вольницу, что было весьма не легко проделывать при обстановке полного окружения и беспрерывных боев.
У некоторых автономия доходила до того, что не хотели выполнять оперативных приказов, связанных с выходом из своего района. Такое напр., явление было с Новомосковским полком. Когда я, после невыполнения приказа, выехал сам в штаб полка и застал его в с. Знаменке, к моему великому удивлению, убедился, что в этом повинны были некоторые ответственные работники, работавшие в то время в этом районе. Когда я спросил, знают ли они, что значит невыполнение оперативного приказа и как надо рассматривать такую часть, мне ответили: «мы сами ничего не можем сделать». Решили перебросить Новомосковский полк в Павлоград, выслать на этот участок другую часть не удалось и доморощенный полк остался на месте. Мы постарались забрать от них артиллерийское снабжение...
1-го января по старому стилю мы получили от петлюровцев ультиматум сложить оружие и сдать г. Павлоград. Ультиматум мне вручили как раз в тот момент, когда начальник гарнизона в гор. Павлограде сообщил, что войска собрались на площади на парад...
Когда я говорил речь, мне принесли еще две телеграммы: одна из них была от нач. боевого участка Гришинского района тов. Клипача с сообщением, что он получил ультиматум от белых очистить весь Гришинский район и что белые готовятся крупными силами к наступлению.
Вторая телеграмма была от Махно. Смысл ее был таков: белые наступают, если не дашь патронов и подкрепления, сдам линию жел. дороги и Гуляй-Поле... С парада в полном боевом порядке двинулись на вокзал. По дороге я рассказал о создавшемся положении комсоставу и на ходу отдал приказания, кому куда отправиться на подкрепление, какие участки занять на ближайшем фронте и отправил часть для подкрепления в Гуляй-Польский район.
У вокзала я услышал первый выстрел. Петлюровцы со стороны Домахи из дальнобойной обстреливали ст. Павлоград...
Шкурники подняли шум, ведут на убой голыми, а в городе, мол, буржуазия, ее жалеют, «идем в город, разденем буржуазию, а тогда на фронт». Когда такие выступления бывают на фронте перед боем, медлить и миндальничать, уговаривать некогда. Дабы покончить с этим, применили позиционные чрезвычайные меры: всех, кто заявлял об отказе идти на позицию, а также призывал и других — к расстрелу. Сразу все стихло, а бойцы заявили: «правильно, так и нужно таким бандитам-примазанникам, подстрекателям к грабежу»...
После нанесения первого удара группой Дыбенко петлюровцы стали отступать к Павлограду, но наши партизаны под командой тов. Курочкина ударили по ним с тыла и дыбенковцы решительным лобовым ударом разгромили главные силы атамана Балабаша, остатки которых отступили на Конград и далее на Полтаву...
Соединившись с группой Дыбенко, все повстанческие полки и отряды перешли в оперативное подчинение команд. группой тов. Дыбенко. Махно тоже заявил, что он подчиняется командующему Красной армией. Пополненная партизанскими отрядами группа перешла в наступление на Екатеринослав.
Белые заняли Гуляй-Поле и изрубили много махновцев. Тов. Дыбенко приказал дать подкрепление, был выслан первый полк тов. Топчия, каковой и освободил Гуляй-Поле от белых. Через несколько дней красными частями под командой тов. Дыбенко был занят и Екатеринослав.