Вот несколько моментов из жизни чешско-учредиловской тюрьмы.
Привели в камеру какого-то политического работника одного из наших кораблей, по национальности чеха.
Тут чехи — защитники учредилки — рассвирепели: начиная от нижнего чина и кончая командным составом стали бить и ругать и опять бить — до крови — бедного чеха-коммуниста. Под диктовку избитого пленника палачи написали письмо на родину; расстреливая его, чешский майор сказал, что он счастлив исполнить свой «революционный» долг, который повелевает ему убить «изменника нации, продававшего свою душу кровавым большевистским хищникам».
Через некоторое время — новый случай. Расстреляли семь австрийских врачей, обвиненных в том, что они под видом больных отправляли на родину здоровых и тем пополняли германо-австрийскую армию.
...их расстреливал какой-то худощавый студент! Расстрелы производились разрывными пулями.
Еще случай, на этот раз — «гуманности» учредиловцев. Выпустили из тюрьмы бандитов — известных в уголовном мире — Костю Балабанова, Сундукова и Павлушина. Через трое суток они опять попались и опять их выпустили — за прежние «заслуги»: отпуская, им белогвардейцы заявили, что они их отпускают потому, что хотя они и «работали» при Сов. власти, но больше, однако, вредили ей.
Наконец, в этой же гауптвахте, где сидел я, расстреляли тов. Шейнкмана. Его посадили в так назыв. «офицерскую» камеру (на верхнем этаже); оказали ему и еще одну «почесть» — при расстреле ничего абсолютно с него не снимали, даже ботинок.
Недели две мы потом просидели в пересыльной тюрьме. Здесь же пришлось пережить дни восстания на заводе № 40 и артскладе, после которого белогвардейцы стали особенно возбуждены, в первую очередь против евреев. В соседней камере сидело 4 человека еврея. На них набросилось 15 человек белогвардейцев и истязали их до бессознательного состояния.
